Изучая историю своей семьи, мы иногда понимаем, что такое родовые страхи

Для выходцев из стран бывшего Советского Союза, где о своих корнях зачастую го­­ворить и даже помнить было небезопасно, это один из актуальных вопросов сегодня. И как неожиданно приятно, когда вдруг выясняешь, что именем, которое ты придумал для своего ребенка, звали твоего прапрапрадеда — и вот оно и есть то самое родовое имя, которое дает силу и оберегает по жизни.

О том, как это — искать кор­ни, с чего начать выращивать свое генеалогическое древо и в чем преимущество знаний о предках, мы поговорили с Надей Липес, од­ним из наиболее известных генеалогов и специалистов по базам данных на постсоветском пространстве.

«Его отец знал, что братья погибли в погромах, но предпочитал об этом молчать»

— Интерес к генеалогии был поначалу сугубо личным. Дед любил рисовать для меня генеалогическое древо моей бабушки, которой не стало, когда мне было три года, и я ее, соответственно, не помню. Благодаря деду с ее семьей я была знакома. А вот о своих корнях дед ничего не рассказывал. По сути, никакой другой семьи, кроме родственников своей жены, у деда и не было: его собственный отец пропал без вести на фронте, а мать после окончания войны не выпустили из эвакуации из Узбекистана. Тогда — если кто не в курсе — у эвакуированных должны были быть веские причины, чтобы им разрешили вернуться в их родные места. Например, их должны были «вызвать» домой члены семьи. Но никого в Киеве у моего деда не осталось... Он познакомился с моей бабушкой, которая попала в Узбекистан во время войны, будучи студенткой, а по окончании вуза, по распределению, была направлена в Свердловск. Дед уехал с ней.

По его словам, его отец был единственным ребенком в семье, потому что он ни о каких родственниках со стороны Липесов не видел и ничего про них не слышал. Но я-то понимала, что в еврейской семье должны были быть братья, сестры, ведь семьи начала XX века были большими! Думаю, что его отец, мой прадед, абсолютно точно знал, что его братья погибли в погромах, но предпочитал об этом молчать. Я ничего об этом не знала и стала просто искать что-нибудь. Ходила в архивы, как на работу. Мне повезло, что я жила в Киеве рядом с архивом, где были документы о Липесах (в другой город я вряд ли бы ездила с такой же настойчивостью). Конечно, параллельно с этим я прослушала лекции о том, с чего надо начинать архивные поиски, какие типы документов существуют, как их запрашивать. Но хочу сказать, что абсолютно любой человек имеет право прийти в архив и посмотреть нужные ему бумаги, тем более что множество документов сейчас рассекречены.

— Ты уже составила себе генеалогическое древо?

— Составлять древо — это как с ремонтом, можешь начать, но трудно закончить. По некоторым веткам я знаю своих предков до одиннадцатого колена. Как их звали, чем они занимались, где жили и куда мигрировали. Это не просто списки — это живые люди, которые когда-то были.

— И теперь ты говоришь от их имени?

— Да. Когда я искала свои корни, я узнала, что все наши Липесы погибли во время еврейских погромов в 1919 году. Начала изучать дальше и ужаснулась, узнав правду о тех кровавых днях. И с тех пор я пытаюсь донести информацию до окружающих. В учебниках этим событиям посвящены пару строчек, и никого не интересуют имена и лица тех людей, тем более что все закрыла собой Вторая мировая война. Но теперь об этом говорю я. Я нахожу их имена в архивах, изучаю их семьи, которые вырезали полностью, читаю, с какой жестокостью расправлялись с невинными людьми, — и пишу. Все мои истории, которые я размещаю в соцсетях или на своем сайте, списаны с реально существовавших людей. Бывает так, что одна история основана на конкретных документах, а в другой истории я объединяю несколько архивных дел. Но всегда в комментариях находится тот, кто с удивлением спрашивает: откуда ты знаешь историю моей бабушки? И тогда становится ясно, что нет дна у страданий, которые вынесли наши предки.

— Я лично впервые услышала слово «погром» от своей бабушки. Она мне рассказала, как пережила погром, как пряталась в кустах, будучи совсем девчонкой. Ее рассказ я помню до сих пор.

— Да, и многие знают о том, что погромы были, но думают, что это было давно. Теперь мир совсем другой и люди в этом мире совсем другие, и зачем нам знать эти подробности. Евреи Российской империи думали, что ужасы Хмельнитчины и Гайдаматчины никогда не повторятся — ведь мир изменился. Потом они думали, что никогда не повторятся южные погромы 1881-1882 годов. К счастью, часть догадались, что таки повторится, и уехали. Большинство уехали в США в надежде, что уж там-то, в стране молока и меда, все будет по-другому. Но и в Америке антисемитизм и ограничения в правах для евреев их коснулись.

— Кстати, заметила, что большинство американцев с еврейскими корнями очень хорошо знакомы со словом «погром». Значительно луч­ше, чем советские и постсоветские евреи.

— Потому что те, кто остался жить в Российской империи, решили, что погромы — это пережиток царизма, и теперь, в эпоху равенства и братства, все будет по-другому. И вот они ошиблись гораздо сильнее, чем все предыдущие поколения, судя по погромам 1919 года. Но самым роковым образом ошиблись те, кто решили, что их со­седи осознали ужасы Граж­дан­ской, и теперь, когда все окончательно равны, уж точно все будет хорошо и сосед соседу будет друг, брат и защитник.

С созданием государства Израиль легче не стало, стало только хуже. Теперь любой антисемит может заявить, что к евреям как таковым у него претензий нет, а вот к Израилю очень даже есть.

— Пессимистично звучит.

— Пока сами евреи не выучат свою историю, каждое столетие будут происходить погромы. В том или ином виде. А выучить ее можно только одним способом — знать правду о своих предках.

Я все время доказываю теоремы

— Ты занимаешься только поисками еврейских корней?

— Поскольку евреи жили в окружении других национальностей, могу консультировать, но ищу только еврейские корни — это то, что мне самой интересно делать. Да, это сужает круг клиентов и иногда меня даже обвиняют в предвзятости и «национализме», что, конечно, очень смешно. Просто я считаю, что лучше быть хорошим, пусть и «узким», специалистом, чем средненько разбираться во всем. Корни любого русскоязычного еврея — это Украина, Бе­ларусь, страны Балтии. Даже ес­ли ко мне приходит клиент из Сибири, я все равно знаю наверняка, что его корни — из центральной части Российской империи или из черты оседлости. Поскольку я знаю русский, украинский, иврит, читаю по-­польски, то у меня есть возможность читать разные документы.

— Были случаи, когда ты не смогла ничего найти?

— Например, мне клиент говорит, что его папа из Киева. А потом выясняется, что он родился в местечке, по которому документов не сохранилось. Или когда мне говорят, что кор­ни из такого-то города, а на самом деле к месту прописки наши еврейские предки относились весьма легкомысленно. Жить они могли в одном месте, жениться, разводиться, рождаться и работать — в другом. Вот мой прапрадед Липес женился и развелся в Одессе, хотя к этому прекрасному городу не имел никакого отношения, он вообще был из Умани. Так что поиск зависит от удачи и от того, насколько сохранились те или иные документы. Поскольку я ближе всего к архивам Украи­ны и там проще всего фотографировать и индексировать документы, в моей базе уже есть миллион записей об украинских евреях. Это свидетельства о рождении, свадьбах, данные о детях, перемещениях в разные города и губернии.

— Революция, войны, распад страны... В каком состоянии архивы? На что могут рассчитывать люди, которые ищут свои корни?

— Если мы говорим об Ук­раи­не, то, например, на Полтав­ский архив во время войны упала бомба и все выжгла полностью, так что досоветских записей нет. Единственный вид документов, который уцелел по Полтаве, — это списки избирателей и «лишенцев» (людей, лишенных избирательных прав в 1918-1936 годах), которые хранились в спецхранах органов внутренних дел. Вероятно, их вывезли в эвакуацию вместе с партийным архивом. Так что по городу Полтава есть 1,5 тысячи таких дел «лишенцев» и частично перепись 1875 года. Но если ты не знаешь о том, что твои предки были «лишенцами», то, соответственно, найти практически невозможно. По остальным регионам все неплохо сохранилось, лучше всего — по Киевской губернии в общем, по Одессе тоже есть все метрики, начиная от 1875 года. Ситуация с архивами в Беларуси хуже, ее во время войны сильно пожгли, там нет архивов, сохранившихся целиком. В приграничной час­ти Рос­сии, в Смоленске — тоже почти ничего нет. Если я знаю, что какие-то документы найти невозможно по причине их отсутствия, то я говорю об этом сразу.

Есть еще несколько довольно забавных причин, по которым поиск корней затруднен. Например, возраст вашей бабушки (или прапрабабушки). У еврейских женщин была тенденция выходя замуж весьма вольно обращаться с возрастом. Например, по документам вступает в брак невеста 20 лет от роду. Через десять лет она вступает в новый брак, у нее уже трое детей и ей всего 26 лет. Возраст раньше часто записывали со слов брачующихся, а в метрическом свидетельстве о рождении могли вообще ничего не писать. То есть, если вы ищете свою бабушку такого-то года рождения, не факт, что она его не придумала позже, офор­мляя себе советский паспорт. Вот, например, история одесского еврея Моше Якова Вин­ницкого, он же прославленный Бабелем «Король», Мишка Япон­чик. Казалось бы, об истории его женитьбы и рождении дочери многое уже написано и известно. Но нет — несмотря на то, что и жених и невеста на момент рождения ребенка жили в Одессе, их брак зарегистрирован не был. Мало того, на момент рождения ребенка Циле Аверман было всего 17 лет и 4 месяца. Дочь свою Адель Циля родила 20 сентября 1918 года, хотя потомки Адели почему-то утверждали, что она родилась в августе. Что еще интереснее: в Одессе было две Цили Аверман. Поскольку фамилия не самая распространенная, понятно, что они были родственниками — кузины. И вот внучку второй Цили тоже звали Адель.

Имена — это вообще отдельная история. В 1930-е годы евреи массово писали в советских паспортах русские имена: не Мендель, а Дмитрий, не Сара, а София. Ми­хаи­лы могли на самом деле быть кем угодно: Моше, Моня, Мордко, Мендл. Са­­ра — София, Светлана. Шейндл — Женя, Голда — Ольга. Абрам или Арон — Андрей. В таких случаях угадать невозможно. На­пример, поступает мне запрос на Михаила Гри­горьевича 1905 года рож­дения — а он не Михаил и папа его не Григорий, а Гирш. Поэтому в таких случаях при поиске очень важно знать и боковые ветки рода, имена братьев, сестер. Тогда начинаем искать, исходя из приблизительного года рож­дения и порядка рож­дения де­тей. Например, дано: папа Ан­дрей, мама Татьяна, дети По­лина, София, Андрей, Дима. Я смотрю совпадение по первым буквам имен, которые можно трансформировать в ивритские имена, и вижу папу Арона, маму Толбу и так далее. Работа генеалога очень занимательная, я все время доказываю теоремы.

Биография известнейшего барда Владимира Семеновича Высоцкого прекрасно иллюстрирует то, как меняли в советские времена имена и отчества. Девичья фамилия его бабушки по отцу — Бронштейн (то есть, он из однофамильцев Льва Троцкого). У Вольфа Вы­соцкого и Доры Бронштейн родился мальчик Шломо, о чем свидетельствует актовая запись, в которой имена писались на двух языках — на русском и на еврейском. Но работники советских загсов по-еврейски не читали, поэтому мальчик стал Семеном — соответственно, и Владимир Семенович Вы­соцкий прославился именно так. Ну и кроме прочего, если учесть, что назвали мальчика Володю в честь дедушки Зеева, то быть бы мальчику Зеевом Шломовичем, если бы не две вещи — революция и русская мама Нина Максимовна.

— Ты работаешь как с русскоязычными, так и с англоязычными клиентами. Кто охотнее интересуется прошлым своей семьи?

— Изначально я работала с американской аудиторией, сейчас, когда мода на генеалогию дошла до постсоветского пространства, 95 процентов моих клиентов — русскоязычные. Процентов 70 из них ищут документы исключительно ради интереса, и я уверена, что таких будет все больше. Сейчас генеалогия из просто модной становится прикладной наукой — медики и психологи все больше ориентируются не только на состояние пациента, но и на его прошлое, на прошлое его родителей, бабушек и дедушек.

— В чем смысл «прикладной» генеалогии?

— Например, я хотела узнать, какие гены передались моему собственному ребенку, к чему он склонен. Ведь есть профессии, для которых нужен оп­ределенный склад характера, темперамент, внимание. Ты не можешь выработать усидчивость, если ты непоседа. Да, какое-то время ты будешь сдерживаться, но потом гены все равно возьмут верх. Или, допустим, владение языками. У евреев есть генетическая способность к языкам, так как из-за рассеяния многие были как минимум трилингвы, то есть владели идишем/ладино, ивритом и языком той местности, в которой они жили. Из своего генетического древа я узнала, что мои предки были историки, поэты, ученые — почти все занимались гуманитарными науками. И мой ребенок тоже чистый гуманитарий, знает иврит, английский, итальянский, сейчас самостоятельно учит немецкий, увлекается философией, любит читать.

Кроме того, разбираясь в соб­ственных проблемах, я поняла, что хожу по замкнутому кругу, вероятно, повторяя то, что было в жизни какого-то моего предка. И найдя своего прапрадеда Липеса, я поняла, что наши биографии с ним совпадают до запятой. Удиви­тельно, но это единственный предок, про которого я нашла достаточно много информации и знаю его очень хорошо, как будто он пытается со мной поговорить. И такой предок, поверь, есть у каждого человека. Поняв это, понимаешь, что та­кое родовые страхи. Например, если бабушки, пережившие блокаду, доедали потом все до последней крошки, то и ты, повторяя свою бабушку, будешь так есть, хотя блокады уже нет. И вот с этими родовыми страхами уже можно идти к психологу и работать над собой.

— То есть, ты сторонник генной генеалогии?

— Всегда. Когда ко мне обращаются те, кто сомневается в своем еврействе: «мы слышали, что вроде как...» или те, у кого нет никаких документов вообще, я сразу говорю: «Сдайте сначала анализ ДНК». Было несколько случаев, когда ко мне обращались американские, израильские и русскоязычные американские евреи и просили найти им корни их невест ради еврейского брачного обряда — хупы. Я всегда рекомендую, что­бы невеста сдала анализ ДНК, причем желательно — в присутствии жениха, а то были прецеденты, когда девушки про­сили сдать этот анализ своих знакомых, только бы выйти замуж. Сейчас вот у меня есть клиент, который сдал ДНК-тест, и оказалось, что он частично еврей. Хотя по документам папа у него украинец, а мама русская. Он пришел с этим тестом ко мне. И выяснилось, что кроме дедушки, в котором он подозревал то самое еврейство, бабушка его — тоже еврейка из колонии Бобринец в Херсонской области.

— Были случаи, когда клиенты остались недовольны тем, что ты нашла?

— Люди расстраиваются, ко­гда их семейные легенды не совпадают с документами. На­пример, если они думали, что они происходят от богатых купцов, а оказалось, что нет.

— Сколько в среднем стоит составить генеалогическое древо и с чего начать, если хочешь искать предков самостоятельно?

— В среднем древо стоит от 2 до 6 тысяч долларов. Это все ветки полностью. Одна ветка — примерно 1,2 тысячи долларов. Можно заказывать какие-то недостающие документы из архивов отдельно. Практически все сайты, на которых выложены архивные базы, сейчас стали платными. Заказать один документ с сайта стоит 20 долларов. Но можно начать с того, чтобы сдать анализ ДНК, поделиться результатами на сайте этой компании, например, 23andMe или Ancestry, и система автоматически выдаст вам ближайших родственников (разумеется, то­же среди тех, кто сдал этот тест). Если строить дерево оффлайн, то я предпочитаю пользоваться программой Family Tree Maker, если вы хотите найти максимально большое количество родственников, то постройте свое дерево онлайн на всех доступных сайтах по генеалогии — и кто-нибудь да найдется.

— Есть сайт израильского музея Beit Hatfutsot, на котором выложена полная база данных Еврейского генеалогического центра. Люди сами добавляют туда своих предков, разумеется, многие делают это по памяти — насколько достоверны такие базы данных?

— Таких генеалогических «древ» по памяти множество в Интернете, я им не доверяю от слова «совсем». Всегда все нужно подкреплять документами.

— Если у человека нет таких денег или он хочет сам попробовать найти своих предков, что он может еще сделать, помимо сдачи анализа ДНК?

— Если человек находится в России или на Украине, он может прийти в архив и сделать запрос. Если человек живет в Америке, он может отправить запрос по почте. Но и в архивах никто не работает бесплатно. Обработка запроса в украинском архиве стоит около двух долларов, из Америки надо бу­дет перевести деньги и заплатить банковский сбор в 45 долларов. Украинские, российские, белорусские архивы пейпал не берут, они принимают оплату исключительно в национальной валюте, требуют квитанцию о банковском переводе. Так что если вы обращаетесь в архивы из Америки, вам надо будет все равно искать посредника на месте, который смог бы все это сделать за вас. Многое еще зависит от того, насколько корректно составлен запрос. То есть, если вы просите прислать вам свидетельство о рождении вашей бабушки Раисы, которая родилась приблизительно в 1890-м году где-то в районе Бердичева, то ответ из архива вы, конечно, не получите. По­то­му что у сотрудников архивов нет времени думать, кого именно вы ищете, и если в базе есть не Раиса, а Рахель, то никто не будет сопоставлять эти имена. И искать точное место рождения тоже не будут. Архивы отвечают на конкретный запрос. Так что в архивы имеет смысл обращаться напрямую, если вы указываете точное имя, место и год рождения.