Консенсус хоть и экспертный, но не бесспорный. Ведь, согласитесь, опрометчиво считать, что если задумка не удалась, то все плохое, случившееся впоследствии, является прямым результатом ее неудачи.
В Версале — и это прекрасно понимали участники мирной конференции — потерпела крах идея организации мирового порядка на основе какой-то одной глобальной идеи. В тот раз это был принцип национального самоопределения народов. Народы слишком разные — одни большие, другие малые, одни агрессивные, иные более миролюбивые, — чтобы позволить им беспрепятственно самоопределяться. Не говоря уже о географических различиях в ареалах проживания этносов, которые создают естественные защитные рубежи на благо одной общности и делают соседнюю стратегически уязвимой. Например, дабы сделать новорожденную Чехословакию дееспособным образованием с военно-экономической точки зрения, высокие договаривающиеся стороны в Версале решили оставить в ней Судеты с их преобладающим немецким населением. Поэтому опытные политики не переживают, слыша обвинения в двойных стандартах, двойных моральных мерках. Двойственность стандартов — лишь дань сложности мира.
Как любое сложное явление, Версальский договор сразу же по появлении вызвал яростную критику. Причем критику полярную, что еще больше подтверждает его противоречивую сущность. Одни, в частности, французский премьер Жорж Клемансо, поносили его за излишнюю мягкость к Германии — она почти не потеряла территории и населения и сохранилась как единое государство с суверенными структурами власти. Другие — в их числе выдающийся экономист Джон Мейнард Кейнс — характеризовали установленное договором послевоенное устройство Европы как «карфагенский мир», несправедливый диктат, навязанный победителями побежденному. Примерно за полгода до мюнхенского «пивного путча» 1923 года, сделавшего его знаменитым, маргинальный политический деятель Веймарской республики по имени Адольф Гитлер провозгласил, что Версаль был придуман «с целью погубить 20 млн немцев и сгнобить германскую нацию».
Известный израильский историк Мартин ван Кревельд много думал и писал о Версале. Я с ним несколько раз подробно разговаривал на эту тему. Наши импровизированные, свободно текущие диалоги изложены здесь мною в строгой форме интервью.
- Так действительно ли Версальский договор был таким уникальным, как его изображали современники? Заслуживает ли он до сих пор, по большому счету, столь огромного внимания?
- Ну, давайте начнем, так сказать, с вопроса о переподчинении территорий. Конфликты вокруг принадлежности земель и живущих на них народов всегда были частью истории человечества — племен, королевств, современных государств. Победа в войне до самого последнего времени считалась абсолютно нормальным средством приобретения территории, поражение — способом ее потерять. Союзники в 1918 г. отняли у Германии ее колонии в Африке и в Тихом океане, отторгли Эльзас-Лотарингию и вернули ее Франции, забрали западную Пруссию, чтобы передать ее Польше; то же самое произошло с Силезией. По итогам плебисцита северная часть Шлезвига отошла к Дании, Саар (или Заар) номинально остался за Германией, но в течение 15 лет был оккупирован французскими войсками, его угольные шахты находились в собственности французов; Литве был дарован порт Мемель (Клайпеда). Это все было в порядке вещей. За год до того немцы сами навязали свой диктат большевикам в Брест-Литовске. Как заметил тогда не без остроумия генерал Макс Гофман, представлявший германское командование на переговорах с Троцким, «единственный вопрос, ждущий своего разрешения, это под каким соусом будет съедена Россия».
- А насколько суровыми были положения Версальского договора, касавшиеся разоружения Германии?
- Довольно-таки суровыми. Но вспомните, сколько «англо-французских костей» перемолола немецкая военная машина. Союзникам очень хотелось ее разобрать, чтобы в будущем сберечь кости своих солдат. Поэтому всеобщий воинский призыв, посредством которого со времен Великой французской революции комплектовались армии, был Германии запрещен; воинство, которое на пике составляло 5 млн человек, было урезано до 100 тыс. в составе максимум 7 легких пехотных дивизий. Германии также возбранялось иметь линкоры, подводные лодки, самолеты, танки, тяжелую артиллерию; наличные запасы этих вооружений союзники изъяли. Кроме того, они демонтировали легендарный германский генштаб, считавшийся после побед Рейха в войнах 1866-1871 гг. становым хребтом армии; вместе с генштабом прикрыли и так называемые Kadetanstalten, кадетские корпуса, воспитывавшие будущих офицеров. Рейхсвер был настолько слаб, что, как показали военные учения 1929 г., не мог остановить бросок польской армии в восточную Пруссию, а, возможно, даже и ее поход на Берлин.
- Однако ограничения, наложенные на немецкую армию в Версале, опять-таки не были беспрецедентными в такой степени, чтобы Германия могла объективно утверждать, будто глубина ее унижения не знает себе равных в истории. Это была уже работа нацистской пропаганды и ее вольных или невольных пособников за границей, правильно?
- Конечно, прецеденты были. В 1808 г. Наполеон сократил побежденную прусскую армию на четыре пятых, оставив ей под ружьем только 42 тыс. солдат. Эта мера продержалась пять лет и утратила силу только после начала «Освободительной войны» пруссаков против императора. Немцы — знатоки истории, поэтому они, естественно, знали об Апамейском мире от 188 г. до н.э. между республиканским Римом и селевкидами, по которому Антиох III отдал Сципиону Африканскому и большие территории, и львиную долю флота, и всех боевых слонов без права разводить или приобретать новых. Просвещенные офицеры рейхсвера безусловно знали пассаж из библейской книги Царств насчет того, что «Кузнецов не было во всей земле Израильской; ибо Филистимляне опасались, чтобы Евреи не сделали меча или копья. И должны были ходить все Израильтяне к Филистимлянам оттачивать свои сошники, и свои заступы, и свои топоры, и свои кирки...».
- Несколько слов о положениях договора, касающихся демилитаризации. Здесь, видимо, картина схожая.
- Документ обязывал Германию не держать войск в районах к западу от Рейна и не создавать там укреплений. Да, конечно, примеров такого рода ограничений в истории предостаточно. В 1714 г. англичане принудили Людовика XIV закрыть морскую базу в Дюнкерке, чтобы Франция не могла ею пользоваться ни в военных, ни в мирных целях. В 1738 г. глава Священной Римской империи Карл VI заплатил за мир с Османами разрушением своих крепостей в Белграде и Шабаце. По условиям Парижского мирного договора от 1856 г., положившего конец Крымской войне, русским царям запрещалось строить военно-морские арсеналы на черноморском побережье. Все эти обременения оказались недолговечными. А вот Спарта решила проблему принципиально, разрушив после победы над Афинами в 403 г. до н.э. многокилометровую стену, которая соединяла их с портом Пирей и таким образом предохраняла его от блокады.
- Сколько слов и чернил было израсходовано на поношения союзников за «грабительские», «разбойничьи» контрибуции, наложенные на Веймарскую республику.
- На Германию наложили контрибуцию в 132 млрд золотых марок. Почти за 50 лет до того Бисмарк заставил проигравших французов платить 5 млрд золотых франков. При этом урон, который понесла Франция в Первой мировой и Германия в войне 1870-1871 гг., совершенно несоизмеримы. Обращаясь снова к античности, отметим, что упомянутый Антиох III, в довершение ко всем прочим унижениям, отдал Риму драгметаллов в слитках на 450 тыс. килограммов. К сожалению, историк Аппиан Александрийский не уточняет, было это серебро или золото. Если первое, то в сегодняшних деньгах это равнялось бы $2 с лишним млрд, если второе — более чем $16 млрд.
- Большинство историков сходятся на том, что, наиострейшие моральные страдания германские руководители и простой народ испытали от положения Версальского договора, возложившего на Германию всю вину за развязывание войны. У вас на эту тему иной взгляд.
Как ни парадоксально, эта 231-я статья была включена в текст англо-американцами в качестве подачки французам и бельгийцам с тем, чтобы они поумерили свои требования к Берлину в плане контрибуций. Иными словами, эта статья имела целью облегчить финансовое бремя, которое франкофоны рвались наложить на «бошей». В то же время необходимо отметить, что ничего подобного инкриминированию проигравшим исключительной правовой и моральной вины за войну история мировой дипломатии прежде не знала. Автором этой идеи был мелкий на тот момент чиновник Госдепартамента Джон Фостер Даллес, ставший много лет спустя госсекретарем. Откуда он ее взял, я выяснить не смог. Впрочем, полагаю, что он читал Фукидида и сталкивался с мыслью, что «так уж устроен мир, что справедливость является предметом споров лишь равных по силам, в остальном сильный требует то, что считает возможным требовать, а слабый вынужден подчиняться». Будем считать, что идея моральной вины за конфликт пусть не явным образом, но подспудно всегда лежала на проигравшем и служила победителю молчаливым оправданием разбоев и бесчинств, которые он творил над повергнутым врагом. Вспомним хотя бы Тамерлана, который возводил башни из голов умерщвленных жителей не сдавшихся ему городов; массовым убийствам мирных голландцев, правда, без отрубания голов, предавался герцог Альба; римляне сбрасывали с Тарпейской скалы предводителей разгромленных ими армий, в их числе был Шимон Бар-Гиора — вождь зелотов-евреев, восставших в середине I века н.э. против Рима. Тора нам рассказывает, что устроил Иисус Навин в завоеванном Ханаане и как пророк Самуил разрубил царя амаликитян Агага. Подытоживая, можно сказать: консенсус, утвердившийся в Германии и далеко за ее пределами, гласит, что в результате Версальского договора немцы остались Heerloss, Wehrloss и Ehrloss - без армии, беззащитные и обесчещенные. Но это, как я пытался показать, не более чем пропагандистская трескотня. Вопрос, какую реальную роль договор сыграл в крушении Веймарской республики, приходе к власти национал-социалистов, начале Второй мировой войны, является, как и сто лет назад, открытым. Ответ, следуя подсказке великого рок-барда, надо искать в дуновении ветра.
