Плохо, когда супербогатые вызывают раздражение не только у левых, но и у рядовых граждан. В принципе, не политизированных и не заидеологизированных. Как, например, зубодробительно политкорректный Говард Шульц, до недавнего времени руководивший Starbucks, который сейчас полез в политику; Трамп, который до того как стать президентом, функционировал на грани фола как нью-йоркский застройщик; хозяин Amazon Джефф Безос, вымогающий налоговые льготы у городов, которые борются за то, чтобы он открыл в них филиалы своей корпорации.
Радикалы вроде Берни Сандерса и Александрии Окасио-Кортес раздувают пламя уравниловки, так что с политических краев оно перекидывается на мейнстрим. Помощник АОК Дан Риффл напрямую заявляет: «Любой миллиардер символизирует собой провал государственной политики». Политики либо налоговой (супербогатых не облагают достаточно высокими налогами), либо антимонопольной: гипербогатства могут быть только следствием неработающего механизма рыночной конкуренции, иными словами — монополизации. Впрочем, Риффл, будучи левым, выступает и как морализатор и заклинает демократов, борющихся за президентство в 2020 г., открыто ответить на вопрос: допустимо ли с нравственной точки зрения быть обладателем миллиардов денежных знаков?
Либертарианцы, в отличие от левых, надеются, что претенденты-демократы — если не все, то хотя бы некоторые, пусть даже не большинство — ответят на этот вопрос утвердительно. Ибо в миллиардных состояниях отражен не крах, а, напротив, большущий успех государственной политики. Статистика и социологические опросы неумолимо свидетельствуют, что наиболее счастливые, здоровые и свободные люди живут как раз в странах, приемлющих миллиардеров. Будь то страны более эгалитарного типа вроде Швеции, Норвегии и Нидерландов. Или более «рыночные», англосаксонские — Канада, Новая Зеландия, Соединенные Штаты. Различия между ними менее важны, чем разница, которая существует между ними как единым целым и множеством стран, где миллиардеров вообще нет. Мало кто знает, что в Швеции, о которой с упоением распинаются прогрессисты, больше миллиардеров на душу населения, чем в США. Шесть стран по индексу качества жизни превосходят Америку, и во всех них ситуация с миллиардерами такая же, как в Швеции по отношению к США.
Верно ли хотя бы в первом приближении утверждение прогрессистов, что наличие миллиардеров само по себе подрывает демократию, ибо разрыв в доходах означает сопоставимый разрыв в политических возможностях? Либертарианцы вновь обращаются к статистическим международным сравнениям, которые показывают, что по таким показателям, как равенство граждан перед законом или политические и гражданские свободы, страны, толерантные к миллиардерам, намного обгоняют нетолерантные. Откуда у левых тогда столь непоколебимая уверенность в том, что ликвидация миллиардеров как класса улучшит положение вещей?
В эксплуатацию как источник сверхобогащения верить бессмысленно. Попробуйте сами и убедитесь, что, моря голодом рабов и дикарей, богатым не станешь. С другой стороны, бессмысленно также отрицать, перефразируя Остапа Бендера, что огромные состояния могут проистекать из массивного казнокрадства. Или политизации экономики, как в России, где близость к власти, как Сезам, открывает вход в пещеру, в которой разбойники прячут награбленное. Тут необходимо различать экономики с нулевой суммой и экономики с ненулевой суммой, то есть экономики, где богатство одних есть следствие бедности других, и экономики, где единицы становятся миллиардерами, присваивая себе малую часть выгоды, которую они своей деятельностью приносят всему обществу.
Не все миллиардеры Гейтсы и Безосы. Капитал лос-анджелесского хирурга Гари Майклсона оценивается в $1,8 млрд. Он держатель патентов на целый ряд устройств и техник, которые заметно повысили качество операций на позвоночнике. Как посчитал нобелевский лауреат Уильям Норхаус — и это ценнейший анализ, — новаторы извлекают из своих новаций не более 2% общих материальных выгод, образующихся вследствие их открытий. Эти открытия, сложенные вместе, и обеспечили львиную долю прогресса в уровне жизни американцев на протяжении последних ста лет. Благородное негодование от лицезрения миллиардеров следует взвешивать на одних весах с генерируемой ими общественной пользой.
Толерантность к миллиардерам при этом абсолютно совместима с неприятием отдельных практик, которые без нужды приводят к квазимонополитическим явлениям и завышению личных состояний. Так, скажем, патенты, с одной стороны, стимулируют инновации как гарант вознаграждения новаторов, но, с другой, если срок действия патентов сократить или сузить круг их применения, то скорость инноваций возрастет, доходы рядовых граждан увеличатся, а рента, извлекаемая патентодержателями, станет скромнее. Но такого рода средства борьбы с миллиардерами — не удел социалистов. Может быть, горстка домовладельцев извлекает непропорциональные прибыли как результат того, что политики своими постановлениями так или иначе ограничивают жилищное строительство? А магнаты с Уолл-стрит прибивают конкурентов, подавая на них в суд только потому, что они нарушили какие-то мало кому известные уложения, принятые столь же малоизвестными законодателями? О сокращении числа миллиардеров за счет упразднения такого рода практик, характерных для экономик с нулевой суммой, ни один либертарианец не пожалеет.
