Вторая половина дела потребует от соискателя наличия таланта, упорства и трудолюбия – всего, чем в полной мере обладает новый гость нашей рубрики, через которую за шесть лет ее существования прошли люди самых разных сословий, судеб и профессий: князья и графы, инженеры и врачи, писатели и музыканты русского зарубежья. А переводчик был всего один. Уточню: переводчица, Наталья Латтер.
Сегодня ей составит компанию professor emeritus, доктор литературоведения Борис Шнайдерман, чьи прямые, без подстрочников, переводы русской классической литературы на португальский язык не имеют конкурентов. Восемьдесят восемь из своих 96 лет он проживает в бразильском городе Сан-Пауло. Увидеть и услышать друг друга нам помогает чудо-Skype.
- Борис Соломонович, стоило вам ответить на мое приветствие, как я почувствовал себя в Одессе.
- Да, многие отмечают мой одесский выговор. Он у меня с детства. В нашей семье все говорили «по-одесски». Одесса - город, который забыть невозможно. Там я однажды случайно оказался свидетелем съемок фильма «Броненосец ‘Потемкин’». Видел, как по лестнице бульвара Фельдмана (ее потом назвали Потемкинской) ходили взад-вперед шикарно разодетые мужчины и женщины, а какой-то господин с рупором в руках командовал людьми, которые носили киноаппараты и таскали с места на место прожекторы.
Вокруг говорили, что это сам Эйзенштейн. Не знаю, может, это был и он, утверждать не буду. Когда мы уже жили в Бразилии, я пошел с родителями в кино и узнал знакомую сцену на лестнице Фельдмана. Потом я в Одессу приезжал не раз. С большим удовольствием поехал бы еще, только вряд ли это получится.
- А в Умани, откуда сами родом, с тех пор бывали?
- К сожалению, нет. И города не помню. Меня же оттуда в 1918 году ребенком увезли в Одессу. Мне был всего год.
- Не спрашиваю, почему ваши родители поспешили уехать из Одессы. Возможно, их напугали вспышки антисемитизма по всей Украине, а может, были другие причины. Вот только выбор Бразилии как места постоянного жительства вызывает вопрос: а почему не Америка или Европа?
- Нельзя сказать, что евреи тогда имели большой выбор, они согласны были на любую страну, которая давала им право на жительство. Для нашей семьи таким местом оказалась Бразилия, где к тому времени уже полгода жил мой двоюродный брат Петя Пастернак. Он слал нам письма, в которых подробно рассказывал о Бразилии, уверял, что этой стране нам всем будет хорошо, и папа с мамой решили: надо ехать.
Но если Петя Пастернак туда попал нелегально, то наша семья получила официальное разрешение. У моего отца в Одессе были хорошие связи с местными властями, он сумел договориться с кем следует. Когда мы, наконец, добрались до Бразилии, отец, человек энергичный, прирожденный коммерсант, открыл свою торговлю.
- Эмигрантов из России там много встретили?
- Не так уж много. Русские, евреи, украинцы... Кто как мог, спасались от большевиков. В эмиграции объединялись по религиозному признаку: христиане, иудеи. Мои родители, люди не слишком религиозные, заводили знакомства в русскоязычной среде.
- Семья сразу поселилась в Сан-Пауло?
- Нет, вначале остановились в Рио-де-Жанейро, оставались там с полгода.
- То, что не удалось Остапу Бендеру, удалось вашему отцу и вам вместе с ним. Знаменитые романы Ильфа и Петрова вы, конечно же, читали?
- Ну а как же! И «Двенадцать стульев», и «Золотой теленок». Оба эти романа люблю. Разумеется, читал по-русски. На португальский они тоже переведены. Правда, очень давно. Сейчас этих книг здесь не достать, их почему-то не переиздают.
- Чуть раньше вы сказали, что ваш отец открыл торговлю. А чем он торговал?
- Чем попало. Он не имел определенного профиля. Незнание португальского языка стало для него большим препятствием, со временем он его преодолел, и ему удалось встать на ноги.
- Но вы-то, мальчик восьми лет от роду, наверное, язык быстро выучили?
- Мне на это потребовалось несколько месяцев. Окончив среднюю школу, поступил в университет, на агрономический факультет.
- Сами профессию выбирали или это за вас родители сделали?
- Лет в двенадцать или тринадцать я сказал отцу и матери: «Вырасту - буду агрономом». Они были довольны. Став постарше, я заявил, что хочу заниматься совсем другими предметами, но они настаивали: «Ты должен выучиться на агронома».
- Надеялись, что эта профессия вам принесет верную копейку...
- Как потом стало ясно, не очень-то верную. Однако факультет я окончил, получил диплом инженера-агронома. Звучит пышно, а в материальном плане все оказалось намного скромнее. По крайней мере, для меня. Пять лет поработал в штате Минас-Жерайс, в городе Барбасена, в среднем учебном заведении, связанном с земледелием. Меня туда взяли преподавателем, я на занятиях учил обустройству огорода и тому подобным вещам.
- А сами вы это умели? Может, имели что-то вроде подсобного хозяйства?
- Нет, не умел. Подсобного хозяйства не имел. Но помнил все, что говорилось на лекциях в университете, и своим ученикам старался это передать.
- Теперь вспомните, как вы еще раз обошли Бендера: ему-то не удалось переквалифицироваться в управдомы, а вы из агрономов ушли в переводчики. Две столь непохожие профессии... С чего вдруг такая резкая перемена?
- Я хотел заниматься литературой. У меня с подростковых лет появилась такая мечта.
- В каком смысле «заниматься литературой»? Читать ее, или преподавать, или самому писать романы?
- Писать, конечно.
- И что же вы написали?
- Так, всякую ерунду. Рассказы, стихи. Все пробовал. Причем по-португальски.
- Где-нибудь это печаталось?
- Нет. Тогда – нет. Печататься я начал очень поздно. Прежде всего я был должен натурализоваться как бразилец и исполнить воинскую повинность. В условиях полуфашистской диктатуры президента Жетулиу Варгаса для меня, эмигранта, это было сложно, даже невозможно, но я добился, чтобы меня взяли в армию.
В звании сержанта артиллерии я был зачислен в экспедиционный корпус. В июле 1944 года нашу часть послали в Италию, мы присоединились к Пятой американской армии и вели боевые действия в горной местности. Тот период я описал в романе «Guerra em Surdina», он вышел на португальском языке в 1964 году. Его русское название – «Война под сурдину».
- Он и по-русски издан?
- Мне обещали его перевести, но пока нет такой возможности. Вообще трудно издавать книги в России.
- А сами почему не перевели? Вам оба языка доступны.
- Ну нет, этого я не могу. Там совершенно иные законы художественного перевода.
- Итак, вы стали переводчиком. Чем она вас привлекла, эта профессия?
- Для меня это была единственная возможность участвовать в литературном процессе. То, что я писал как автор, издательства не принимали. И я решил заняться переводами. И еще одна перемена произошла в моей жизни: я начал преподавать. От знакомых профессоров из университета Сан-Пауло я узнал, что там готовятся открыть отделение восточных языков, там будет курс русского языка. Понятно, почему так было решено.
За несколько лет до этого в СССР запустили искусственный спутник, во всем мире, а значит, и у нас в Бразилии, об этом говорили как о сенсации: русские в космосе! Я пришел в университет, предложил свои услуги и был принят. Могу за это сказать спасибо своим родителям: они были воспитаны в русской культуре и позаботились о том, чтобы я и моя старшая сестра Берта не потеряли русский язык. Нам покупали русские книги, разговоры в доме велись в основном по-русски.
- И, наверное, на языке идиш?
- Нет, идиш я не знаю. Отец и мать между собой на нем говорили, а нас с сестрой не научили.
- Почти то же могу сказать о себе. Моя мама (она, кстати, ваша ровесница) знает идиш в совершенстве, а я запомнил всего несколько слов. Но мы отвлеклись от темы. Вас называют лучшим переводчиком русской классики на португальский язык, ваши заслуги отмечены российской медалью Александра Пушкина. Долго вы шли к такому признанию?
- Многие годы. Начало оказалось не очень удачным. Мой первый перевод романа Достоевского «Братья Карамазовы» оказался совсем нехорош, я не был достаточно подготовлен к такой работе. Словно предвидя, что этот перевод станет моей творческой неудачей, я подписал его псевдонимом: Борис Соломонов.
С годами мой стиль изменился, стал более свободным, я много и напряженно работал, перевел «Записки из подполья», «Господин Прохарчин», «Игрок», «Вечный муж». Известно ли вам, что Достоевский в Бразилии очень популярен? Для бразильского читателя его романы - почти бестселлеры.
- Не только для бразильского. Во всем мире к ним такое отношение. А почему, как по-вашему?
- Не берусь объяснить. Спросите у тех, кто их читает. Помимо названных романов я перевел на португальский повесть Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича», другие его повести, рассказы Чехова, Горького, Бабеля, прозу Пушкина. Эти книги не залеживаются на полках библиотек и магазинов, в Бразилии большой интерес ко всему русскому, в особенности к литературе.
- И вы к этому руку приложили. И почему-то выбирали имена беспроигрышные: Чехов, Достоевский, Толстой, Горький, Пушкин... Современных русских писателей у вас в Бразилии совсем не читают?
- Мало, очень мало их переводят, я согласен. Когда-то нашу читающую публику оттолкнули переведенные на португальский язык произведения русских советских писателей, творивших в духе соцреализма. Но вот вышла у нас недавно «Антология русского рассказа» - в ней вы найдете много современных авторов. В сотрудничестве с двумя бразильскими поэтами, братьями Аугусто ди Кампусом и Аролдо ди Кампусом я переводил поэзию Пастернака, Маяковского, Хлебникова. В 1965 году впервые после эмиграции я приехал в Россию на семинар для преподавателей русского языка за рубежом, познакомился и подружился с чувашским поэтом Геннадием Айги, он в то время уже писал свои замечательные стихи по-русски, мы их переводили...
- Мы – это кто?
- Я и моя жена Джеруза Пирез Феррейра, она бразильянка, ей доступны все нюансы и тонкости португальского языка. Мне кажется, что на Западе творчество Айги знают больше, чем в России, там его при жизни не очень-то любили. Наша дружба продолжалась много лет. Жаль, что он так рано скончался.
- Не в лучшие времена посещали вы советскую Россию. Да и военная диктатура Бразилии не дремала. Как же вам удавалось пересекать границу?
- Правда, время было непростое, даже опасное. Но я особых проблем не имел. Когда ехал в Москву, чтобы выступить перед студентами университета имени Патриса Лумумбы, на границе меня задерживали, но убедившись, что я не военный, не политик и не шпион, а всего лишь профессор русского языка и литературы, пропускали.
- Вам повезло, вы не жили при социализме. Вашего друга Геннадия Айги ни за что бы в Бразилию не выпустили.
- Его вообще никуда не выпускали. Не только в Бразилию.
- Вы сейчас не у дел?
- В шестьдесят лет я вышел в отставку, чтобы избавиться от бюрократии, которой слишком много у штатного профессора, но работать в университете продолжал: читал лекции, консультировал. Потом и от этого пришлось отказаться. Слишком большая нагрузка в мои годы.
- Чем теперь занят ваш день?
- Читаю, пишу свои воспоминания, хочу взяться за новые переводы, кое-какие старые –переработать и предложить издательствам. На два года пришлось сделать перерыв из-за болезни: врачи определили рак. Прошел курс лечения, теперь я в порядке.
- Планы у вас большие. Живите долго, вы должны все успеть. Наверное, в семье вас уговаривают оставить работу, больше отдыхать?
- Моя семья – это моя жена Джеруза. Она знает, что работу я ни за что не брошу. У нас обоих это второй брак, от первого брака у меня сын и дочь, есть внуки, недавно родилась первая правнучка. Дочь окончила университет, профессионально занимается психоанализом, сын - сотрудник городской управы в городе Гуарульос. Русского языка мои дети не знают, я их не научил. Так что в нашей семье этот язык на мне прерывается.
- Преподаванию этого языка и переводам с него на португальский вы посвятили большую часть жизни. Какой из двух вам ближе и роднее?
- Оба мне близки, а родным я считаю португальский, потому что владею им лучше. Русский очень люблю, но это мой рабочий язык, он в моей жизни занимает особое место. В школе я его учил совсем недолго, только в первом классе одесской гимназии, в возрасте восьми лет, грамматику осваивал самостоятельно, уже взрослым человеком. И вы знаете, я даже теперь, почти через девяносто лет, с радостью вспоминаю ту гимназию, мой класс, моих учителей. И при этом все равно ощущаю себя бразильцем!
- И немножко одесситом – разве нет?
- Так ведь уже было сказано, что в душе я одессит!..
...Живет в Бразилии счастливый человек. Мемуары пишет, новые переводы готовит, пользуясь для этого нормальным русским языком и таким же нормальным португальским. Вы, читатель, скажете: «Так бы каждый не против. А пускай этот счастливец выберется из своего Сан-Пауло, да прилетит в Москву, да возьмет в руки первую попавшуюся газету, или, не дай Господи, телевизор включит, или заговорит с молодым москвичом, только что побывавшим в кино или на концерте поп-звезды, – и узнает, что фильм «реально крутой», а у звезды «на самом деле реально обалденный голос», что она «отрывно зажигает» и своим выступлением «порвала зал», отчего «вся публика в шоке»... Зуб даю, ему тут же захочется назад, в свою Бразилию, к ее далеким берегам...»
Это, предвижу, скажете вы, мой читатель. А мне и возразить будет нечего.
