Печатаем в сокращении диалогическое эссе об Ахмадулиной к ее 85-летию. Закон диалога стар и прост: чем четче и непреклоннее сформулирован тезис, тем неумолимей, тем настоятельнее требует он своего антитезиса.
АЗ. Как метко заметил Павел Антокольский, Белла — наша общая любимица.
БУКИ. А не опасно для поэта быть всеобщим любимцем? А тем более — любимицей? Принцесса советской поэзии. А когда тебя принцессят, капризничать не приходится, да? Судьба стихов, однако, — отдельная, изолированная, отчужденная от автора, и я могу понять тревогу Ахмадулиной в этой связи:
...в той комнате, в тиши ночной,
во глубине магнитофона,
уже не защищенный мной,
мой голос плачет отвлеченно.
В самом деле, все это забудется — голос, походка, фигура, манера держаться, жесты, любовные победы, а останутся одни стихи, как верно замечает Ахмадулина, уже не защищенные поэтом. Спустя столетие уже трудно понять, чем пленял читателей Бальмонт. Либо Игорь Северянин, который считал, что хоть слава у него двусмысленная, зато недвусмысленный талант. И вот сегодня мы рыщем по их томам в поисках хороших стихов. Есть слава домашнего клоуна у литературного ковра...
АЗ. Вот чего не скажешь об Ахмадулиной — чтобы она обольщалась такой славой! Уж куда более трезво.
Чудовищем ручным в чужих домах
нести две влажных черноты в глазницах
и пребывать не сведеньем в умах,
а вожделенной притчей во языцех.
Как сказал Т. С. Элиот, у одних писателей над другими есть единственное преимущество — они обладают высокой способностью критического суждения. Так вот, у Ахмадулиной есть это преимущество.
БУКИ. Увы, эта способность критического суждения направлена у Ахмадулиной не внутрь, а вовне: на читателя — мол, любят, но не за то, за что следует. Отвергнув одну любовь, поэтесса требует взамен другую — более сильную и более верную. Какая уж там самокритика — скорее самовозвышение за счет предварительно «разоблаченного» мещанства. И это чуть ли не постоянно, особенно в сюжетных вещах — поэмах и больших стихотворениях. Сначала создается отрицательный фон, а уже по контрасту с ним возникает образ лирической героини.
АЗ. Ну, это уж негоже — иронизировать над сюжетом стиха, перемещая его в бытовой план!
БУКИ. Стоит только убрать филистерский фон, как романтический жест, лишившись питательной среды, оказывается неуклюжим и неуместным. И потом, что за сторонний и влюбленный на себя взгляд — и «две влажных черноты в глазищах», и «чернокнижье двух зрачков чернейших», и «мой исподлобный взгляд», и «мой голос, близкий мне досель, воспитанный моей гортанью, лукавящий на каждом «эль», невнятно склонный к заиканью...», и «лбом и певческим выгибом шеи, о, как я не похожа на всех» — не утомительно ли это бесконечное перечисление собственных физических качеств? Это — автопортрет, но не человека, а его тела. Автопортрет тела Беллы Ахмадулиной.
АЗ. А как же автопортреты художников, которые тоже далеко не всегда имеют дело с эманацией чистого духа? И тело — разве это не человек? И не есть ли это открытие Ахмадулиной — автопортрет ее тела? Хотя к этому, конечно, ее поэзия не сводится. Вообще, искусственно извлекая цитаты из стихов, немудрено проворонить смысл и заподозрить бессмыслицу. Поэт — это судьба, которая прослеживается в сюжете его лирики, а потому следует предположить тесную — хоть и не всегда явную — связь между отдельными лирическими стихотворениями, их идейное единство и художественную целокупность. И тогда читателя не утомит «перечень» физических качеств лирической героини — поэтесса предупредит и опередит читательскую реакцию собственной:
И как надоедает под конец
в себя смотреть, как в пациента лекарь...
БУКИ. Нисколько не сомневаюсь в редких способностях Ахмадулиной как критика — и не только как самокритика. Кто лучше нее написал о том же Вознесенском: «И я его корю: зачем ты лих?». Но что проку в заявлении Ахмадулиной, что «мертвы моих слов соловьи и теперь их сады — словари»? Знать свою болезнь — это еще не значит от нее вылечиться: знание не есть лекарство. Но главное — самокритика не отменяет критики. Подозреваю, что Ахмадулина порою приписывает себе мнимые болезни и не замечает подлинных. Критик, как врач, против самолечения: Богу — Богово, Кесарю — Кесарево, а критику — критиково!
АЗ. А я против сравнений, которые отдаляют нас от истины. При чем здесь болезнь — пусть даже творческая? А противоречия поэзии необходимы, без их диалектики немыслимы ни поэзия, ни жизнь. Ахмадулина пишет о немотстве, о том, что уже «не допускает руку до блаженства затеять ямб в беспечности былой!».
БУКИ. Так допускает же — не немотствует!
АЗ. И слава богу — этого еще не хватало!
БУКИ. А что, молчание для поэта — тоже творчество! И более того, «чем продолжительней молчанье, тем удивительнее речь».
АЗ. Предпочитаю, чтобы поэт говорил!
БУКИ. Даже когда ему говорить не о чем!
АЗ. Общие слова! Доказательства! Хоть один пример!
БУКИ. Сколько угодно! Пожалуйста:
Тахикардический буян
морзянкою предкатастрофной
производил всего лишь ямб,
влюбленный ямб четырехстопный.
Он с Вашим именем играл!
Не зря душа моя, как ваза,
изогнута (при чем Евграф?)
под сладкой тяжестью Кавказа.
Это из стихотворения «Описание боли в солнечном сплетении». Какой смысл превращать стихотворение в шараду, в головоломку, в крестословицу?
АЗ. Эти стихи вполне поддаются расшифровке — их легко разгадать.
БУКИ. Легко, да не хочется! Для этого есть кроссворды. При чем здесь стихи?
АЗ. А как же Хлебников или Цветаева?
БУКИ. Куда хватил! У них иное — сложное содержание вызывает соответствующую форму. Их стихи таинственны, а стихи Ахмадулиной загадочны — вот в чем разница! Стихи Хлебникова не отгадываешь, а проникаешь в их тайну. А здесь стих оформляет пустоту, как бублик дырку.
АЗ. До чего схоластический спор у нас получается! Мы удаляемся от поэзии в разговоры о ней. А разве не наслаждение плутать в стилевом и сюжетном лабиринте ахмадулинского «Дачного романа», в таинственных его излуках и непредсказуемых поворотах?
Вот так, столетия подряд,
все влюблены мы невпопад,
и странствуют, не совпадая,
два сердца, сирых две ладьи,
ямб ненасытный услаждая
великой горечью любви.
Какая легкая и скользящая стилизация — не столько даже поэзии Пушкина, сколько эстетики быта тех времен. Схожий опыт проведен Ахмадулиной и в маленькой поэме «Приключения в антикварном магазине», где двухсотлетний старик отказывается продать лирической героине портрет женщины, которую он любил, но та предпочла ему «правнука Ганнибалова». В таких поэмах-стилизациях главное вовсе не сюжет, который скорее повод, чем причина стихотворения, та поговорочная печка, от которой начинают танцевать. Стиховой поток независим от стихового сюжета и хорош сам по себе:
Словно дрожь между сердцем и сердцем,
есть меж словом и словом игра.
Дело лишь за бесхитростным средством
обвести ее вязью пера.
— Быть словам женихом и невестой! —
это я говорю и смеюсь.
Как священник в глуши деревенской,
я венчаю их тайный союз.
Ты ищешь содержания не в стихе, а где-то за стихом, как за ширмой, будто оно там прячется. То есть помимо стиха. А содержание — в самом стихе.
БУКИ. Запамятовал — это ведь два основных сюжета Ахмадулиной: «не пишется» и «болеется». Я бы сказал так — больше всего ее вдохновляет отсутствие у нее вдохновения. Даже не знаешь, на что она больше жалуется — на отсутствие вдохновения или на отсутствие здоровья? Если бы одни только жалобы! Скорее, это апологетика болезней, когда «грипп в октябре — всевидящ, как Господь», насморки слетают с небес, «как ангелы на крыльях стрекозиных», а боль объявляется мудростью:
О боль, ты — мудрость.
Суть решений перед тобою так мелка,
и осеняет темный гений
глаз захворавшего зверька.
Очередной автопортрет тела Беллы Ахмадулиной, но уже охваченного горячкой.
АЗ. А я как раз думаю, что подробные описания болезней — открытие Ахмадулиной. Она дала в своих стихах прописку тем явлениям, которые раньше по пуристским либо ханжеским соображениям в поэзию не допускались. Открыла черный ход в поэзию тому, что не впускали через парадный, бдительно охраняемый такими вот литературными унтер-пришибеевыми, как ты! Коли поэзия, как говорила Цветаева, общее дело, творимое порознь, то задача поэта — дополнить своих предшественников и современников, исследовав и, где возможно, раздвинув прежние границы. Поэт обязан захватывать для поэзии новые территории, terra incognita; экспансия поэзии неизбежна — она отвоевывает себе неведомые прежде земли. Поэзия — святое ремесло и может сама стать объектом поэтического же исследования в той же мере, что и любая другая профессия: каждая почетна. И здесь Ахмадулина примыкает к прочной литературной традиции, вскрывая динамические, непостоянные, капризные, с приливами и отливами вдохновения, связи между поэтом и миром:
Уже рассвет темнеет с трех сторон,
а все руке недостает отваги,
чтобы пробиться к белизне бумаги
сквозь воздух, затвердевший над столом.
Как непреклонно честный разум мой
стыдится своего несовершенства,
не допускает руку до блаженства
затеять ямб в беспечности былой!
Если в стихах о стихах обнаруживается преемственность, то в стихах о болезнях, наоборот, — беспрецедентность. Вот где Ахмадулина пионер и новатор, и я не вижу причин, чтобы накладывать табу на этот сюжет. Тем более столь очевидны ее удачи именно в стихах о болезни.
БУКИ. Во избежание заблуждений и мистификаций все следует подвергать «критике чистого разума». Кто спорит — связь поэта с миром конфликтная, драматическая, болевая:
Так вот она — настоящая
С таинственным миром связь!
Какая тоска щемящая,
Какая беда стряслась!
Или хрестоматийное «О знал бы я, что так бывает, когда пускался на дебют...». Но боль боли рознь. Трагический стих должен иметь уважительные причины. Если у поэта грипп — этого еще, на мой взгляд, недостаточно, чтобы бить тревогу и будоражить почем зря читателя. Появление «трагических» стихов по столь все-таки ничтожному поводу отдает произволом, трагедия подменена мелодрамой. Ибо все должно употреблять по назначению: испытанное средство от гриппа — аспирин, а не поэзия.
АЗ. А «Высокая болезнь» Пастернака? А «Болящий дух врачует песнопенье» Баратынского?
БУКИ. Болящий дух, а не болящую плоть! Болезнь, но высокая! А грипп следует переждать и потом уже, излечившись от него, браться за перо.
АЗ. Выходит, есть запретные темы для поэзии?
БУКИ. Запретных — нет. Но читатель вправе предпочесть одно другому, у него есть право выбора.
АЗ. Нелепо укорять поэта за пристрастный к самому себе интерес. Эгоцентризм здесь не только уместен, но и необходим, ибо объект поэзии — душа поэта. Или время от времени отбирать у поэта перо и бумагу?
БУКИ. Зачем же? Но мораторий я бы время от времени на некоторых поэтов накладывал — этакий род диеты, а то, научившись писать стихи, поэт пишет их без удержу, не дожидаясь вдохновенья, механически регистрируя все, что попадается в поле зрения, уверенный, что все окрест мечтает быть им воспетым: «Вот снег, вот дворник, вот дитя бежит — все есть и воспеванью подлежит...». Или: «Возле меня и стола день угас не воспетый...».
Явное преувеличение — реальность существует и сама по себе, а не только в качестве повода для стихотворений Беллы Ахмадулиной. Что за меркантильная точка зрения, что за проповедь поэтического натурализма, что за неуемное желание весь мир охватить метафорой! Пережив острейший кризис глобальной метафоры, Юрий Олеша воскликнул однажды, словно отрезвев от пиршества эпитетов и сравнений: «Да здравствует мир без меня!».
АЗ. Вряд ли можно свести поэтическую работу Ахмадулиной к метафорическому натурализму. Поэзия — нелегкое занятие, нет поэта, который не знал бы сомнений, кризисов, упадка творческих сил, чья дорога была бы как укатанное шоссе. Наш спор не о том, есть в работе Ахмадулиной просчеты или нет. Конечно, есть. Но можно любить поэта выборочно — за одни хорошие стихи, а можно любить его целиком, всего, со всеми, прости, потрохами, и его неудачи переживать как собственные.
БУКИ. Тогда это будет слепая любовь — не любовь, а поклонение, нечто вроде культа. А я — за равенство в отношениях между читателем и поэтом. В конце концов, не требуем же мы от поэта, чтобы он поклонялся своему читателю за то, что тот инженер, врач или дворник!
АЗ. И здесь мы не сойдемся! Я против такого уравнивания, потому что работа поэта имеет свою специфику. Уже одно то, что на виду у всех...
БУКИ. Если бы мы выпустили дипломатическое коммюнике о наших критических «переговорах», то пришлось бы признать, что стороны по многим вопросам так и не пришли к общему мнению.
АЗ. Это и не требуется — пусть больше будет не только поэтов, но и читателей, хороших и разных. А в доказательство содержательности лирики Беллы Ахмадулиной приведу одно ее раннее, весьма драматическое высказывание:
Мы были звуки музыки одной.
О, можно было инструмент расстроить,
но твоего созвучия со мной
нельзя было нарушить и расторгнуть...
Все то же там паденье звезд и зной,
все так же побережье неизменно.
Лишь выпали из музыки одной
две ноты, взятые одновременно.
Твоя очередь!
БУКИ. Изволь!
То, что вчера еще жило, светясь
Высокой сутью внятного ученья,
Для нас теряет смысл, теряет связь,
Как будто выпало обозначенье
Диеза и ключа, — и нотный ряд
Немотствует: сцепление созвучий
Непоправимо сдвинуто, и лад
Преобразуется в распад трескучий...
АЗ. Так это же не Ахмадулина!
БУКИ. Каждый цитирует то, что ему нравится, тем более образы вроде бы совпадают: в твоем примере две ноты выпали из музыки, а в моем из нотного ряда — обозначенье диеза и ключа. Совпадение, однако, сугубо внешнее. Мой поэт начинает свою работу там, где твоя поэтесса ее прекращает, торопясь подвести итоги.
АЗ. Кто же твой поэт?
БУКИ. Отгадай!
