И одинаково боимся смерти. Особенно такой оскорбительной, как от какого-то поганого вируса. Другая оскорбительная деталь, что у вируса есть корона. Обычно с короной, которая не видна, но ощущается всеми, выходили на красную ковровую дорожку МКФ кинозвезды. Нынче пришлось быть скромнее. Почти у всех получилось.
Опыт пандемии – двухъярусный у участников смотра: они проживали его на бытовом уровне, как все люди, и они же продолжали работать, как творцы. Авторы не скрывали, что замысел возник в условиях карантина и продиктован был реальностью, то есть требовал малого числа участников, прививок, масок. Многие интервью с создателями прошли по видео. Но те, кто прилетел, пройдя все кордоны, не скрывали радости от встречи со зрителем. Пандемия накрыла облаком, крылом, палантином весь показ фестиваля. И это редкий общечеловеческий опыт, достойный серьезных исследований. Творцы не скрывали, что бежали от немилосердной реальности, и аура эскапизма присутствует во всех фильмах. Бежали кто куда. Отдельные – в реальность, которая была страшнее карантина. Они показали, по теории Абрахама Маслоу, высокий уровень адаптивности — способности адаптироваться к новым обстоятельствам. По теории Маслоу, это не избегать пиков, а оставаясь на пике, обживаться, выстраивая плато. Все творцы справились с построением плато — актеры, режиссеры, операторы. Ну а уж какое получилось плато и какая жизнь или не-жизнь на нем, можно видеть. Никогда прежде создатели и зрители не были так близки. Обычно у них была разная жизнь: зритель без лица (его скрывала темнота кинозала) и создатели в пучке света. Те и другие неожиданно оказались обитателями одной среды, лица тех и других скрыты под медицинскими масками: смерть пришла ко всем. И все притихли, не зная, как лучше себя вести, чтобы она выбрала кого-нибудь другого. Индустрия продолжала работать. Нужно было только быстро найти сюжет. У всех получилось по-разному. Но печать короны легла на все сюжеты: почти в каждом есть мертвец. И на всех картинах лежит печать карантина. Клаустрофобия, замкнутое или ограниченное пространство, не обязательно четырех стен — это может быть остров. Минимализм в костюмах и декорациях. Никакого гламура, мало грима. Истории о себе, для себя. Кинематографисты о кинематографистах. Бесталанно, уныло, для такого же зрителя, как они сами, которому никто вовремя не показал Феллини и не сказал, что больше про режиссера делать кино не надо. Потому что талантливо, как у Феллини, не получится, а эпигонство — стыдно, сколько ни называй его ремейком. И на всем если не печать смерти, то отметка, что сообщение получено. Словно раньше никто не знал, что мы все умрем, а теперь знает. Это знание окрашено унынием обыденности. Кинематографисты давно лишили смерть сакральности, и зрители более не оплакивают героев, умерших на экране. Помню, как рыдала в деревне, когда на натянутой простыне под урчание движка, от которого работал кинопроектор, умирал человек-амфибия. И вся деревня смотрела на меня, а не на экран. И особо сердобольные кричали: «Дурочка, это кино». Нынче дурочек нет. Трупов не счесть, и никто не плачет. Все насмотрелись кладбищ и ям, снятых дронами для ТВ. Состязаться с реальностью – пустое. Присутствие обыденной смерти стало главным в выборе художников. Этот фестиваль достоин серьезного исследования о том, как выглядело мировое кино в год пандемии и эскапизма. Я же просто наспех прошлась по списку фильмов, отмечая трупы.
«Макбет» — все методично убивают всех, и кровь мерещится убийцам по ночам.
«Власть пса» — в начале фильма два брата, к концу останется один. Один труп на экране, но на сцене исполнительница роли вдовы со смехом роняет, что за кадром осталось то, как она стала вдовой…
Закрылся фестиваль братской могилой в новой картине «Параллельные матери» Педро Альмодовара. Он даже назвал цифру: в Испании сто сорок тысяч людей пропали.
В фильме «Бенедетта» о монахине-лесбиянке в стране чума и дороги завалены трупами, в момент, когда монахиню отправляют на костер за грехи.
Призер Каннского фестиваля «Титан» завален трупами, на которых камера не задерживается. Смех в зале, когда героиня, убив троих, поднимается по лестнице в доме, а на нее выходит четвертый. Убивая его, она устало спрашивает: «Еще один? Да сколько же вас?».
«Кьяра», названный «Лучшим фильмом Европы», смотреть нет сил. Итальянский фильм о девочке из хорошей семьи, которая неожиданно узнает, что отец ее – глава мафии. В ее день рождения взлетает на воздух автомобиль, отец взорван и привычная жизнь кончена. Местные власти забирают девочку из неблагополучной семьи и отдают в приют. Все в восторге — восходящая звезда возрождающегося итальянского кино Йонас Карпиньяно представляет жизнь современной Калабрии.
«Колено Ахеда» израильтянина Надава Лапида — это два часа на иврите с ненавистью к Израилю. Там умерла мама героя — кинорежиссера, и он в растерянности едет в небольшой городок в пустынном районе Арава на премьеру своего фильма. А когда вмешивается цензура, он приходит в ярость и адресует гнев израильскому правительству.
«Веди мою машину» японского режиссера Рёсукэ Хамагучи три часа показывает историю японского режиссера. У него умерла жена, и он в растерянности едет на машине в японскую провинцию ставить пьесу Чехова «Дядя Ваня». Водителем ему дают женщину. Экранизация Харуки Мураками должна была показать эпопею о любви и предательстве, горе и принятии, но ничего, кроме дороги, машины и тоски, не показывает. Призер Канн за «Лучший сценарий».
«France» (русское название – «Суперзвезда») режиссера Бруно Дюмона оставляет смутное ощущение фильма, исправленного на ходу. Два часа на деньги четырех стран — Франция / Германия / Бельгия / Италия – снимается легкий, как шансон, фильм о теледиве, в роли которой нынешняя первая красотка Франции Леа Сейду. Она органична в образе Франс де Мер — суперзвезды-тележурналистки, чья карьера, семейная жизнь и разум резко пошатнулись после того, как она задела автомобилем молодого курьера-эмигранта на оживленной улице Парижа. Кто там кого потом изнасиловал и убил – смотрите сами.
«Сувенир — часть 2» посвящен скорби по трагически погибшему наркоману. Героиня фильма юная Джули (Хонор Суинтон Бирн) ищет утешения и обретает эмоциональную стойкость, чтобы принять смерть друга. Студентка кинофакультета в Лондоне 1980-х годов, она проживает вторую часть биографической саги, начатой в фильме «Сувенир» 2019 года. Британский режиссер Джоанна Хогг создает мягкое зеркальное отображение первой части.
«Остров Бергмана», которому пресса уделяет массу внимания, режиссера Mia Hansen-Løve. Идет два часа и сделан при участии четырех стран — апофеоз внутренней необеспеченности кредита. Там умер Бергман. Великий режиссер. А герои – муж и жена, – тоже режиссеры, приезжают на остров, где он жил, снимают его дом, ложатся в кровать, в которой лежали герои его фильмов, и старательно работают над своими замыслами. «Мастерское сочетание личного и метакинематографического, медитация Мии Хансен-Лёве о примирении любви и творческого процесса, изображает Вики Крипс и Тима Рота как супружескую пару режиссеров, которые отправляются на отдаленный шведский остров Форё, где жил режиссер Ингмар Бергман и создал множество своих шедевров», пишут в аннотации.
На самом деле это история состоятельных пустых творцов, которые в пандемию сбежали в место, надышанное гением, в надежде… заразиться гениальностью. И примазаться к покойному Бергману. Отчасти этот фильм – экскурсия по местам Бергмана. Спасибо, я повидала камень на могиле гения. Снят операторски безупречно, актеры честно старались, но у авторов пусто внутри. Они стоят перед стеллажами книг, что были прочитаны Бергманом, и не понимают, что у того содержимое стеллажей стало внутренним материалом, а у них осталось культурой на полочке, в шкафу, на острове Форё.
В ряде других фильмов из разных стран многие герои, кто не умер на экране, умрут потом – в разных картинах у разных героев в разное время, но одинаково неожиданно, обнаруживается рак. Непременно в последней стадии, и все разрывы-разводы-нелады ложатся на плечи временно живых и здоровых виной, которая сгустилась и уплотнилась за время пандемии.
Превзошел всех Гаспар Ноэ с фильмом «Вортекс». В кадре два старика – супружеская пара – медленно умирают. В финале мы видим гроб. У режиссера долго умирали дедушка, бабушка и мама. И он решил показать, как нелегко быть сыном и внуком в такой семье хворых, потерявших рассудок. И показал. Сам тоже едва не умер от обширного кровоизлияния в мозг. Как отметила критика, режиссер проделал долгий путь: на его первых картинах зрители шумно блевали, на вторых — падали в обморок в кинотеатре, теперь зритель имеет реальный шанс впасть в альцхаймер после просмотра. Или сразу в гроб. Реалистичность и беспощадность делают этот фильм абсолютно равным реальности, в которой мы живем. Невероятная по точности и проработанности убийственных подробностей картина. Энергия распада передана достоверно. Когда распад всасывает, закручивает, но не уносит в страну Оз, а разрушает в прах.
Торжеством живой жизни стали фильмы румынских кинематографистов. И самым громким гласом победы жизни над смертью стал безобразный фильм «Неудачный трах, или Безумное порно» любимца Европы Раду Жуде. На деньги четырех стран — Румыния / Люксембург / Чехия / Хорватия — сняли полтора часа соцреализма с несколькими минутами настоящего порно в начале и в середине. Картина удостоена высшей награды кинофестиваля в Берлине — «Золотого медведя». И знакомит с бредовой историей, которая наверняка была в живой жизни. Начало — во весь экран порно и гениталии в подробностях. Было ощущение, что хакеры взломали просмотровую технику Линкольн-центра. Но нет – это нынче такое художественное произведение. Никаких туманных образов, все впрямую. Для тех, кто никогда не видел порно, – спешите видеть. Сюжет прост и понятен: школьная учительница дома с мужем занята сексом. Зачем-то они снимают это, видео загружают в компьютер. А когда компьютер ломается и его относят в ремонт, мастер чинит лэптоп, а порно сливает в сеть, где школьники и учителя могут видеть учительницу. Сам акт зрителю показывают дважды – вдруг кто-то опоздал к началу фильма. Потому что школа устраивает обсуждение происшедшего и выносит на голосование вопрос об увольнении учительницы. А для того, чтобы родители точнее понимали предмет обсуждения, им снова показывают порно на экране айпода. И мы снова можем видеть акт соития в анатомических подробностях. Невозмутимая Катя Паскариу в роли учительницы престижной бухарестской школы прекрасна. И все персонажи на экране в масках. Это очень смешно, как фото «на память». «Непристойности вроде порновидео – это ничто по сравнению с тем, что творится вокруг нас и на что мы не обращаем внимания, общаясь с людьми каждый день», — сказал Раду Жуде в интервью.
Второй румынский фильм, «Intregalde» режиссера Раду Мунтяна, рассказывает о группе гуманитарных работников из Румынии, которые не только хотят жить сами, но и заботятся о жизни других: везут еду в бедные районы Трансильвании, но поездка в деревню Антрегальде срывается, когда они подбирают на дороге потерявшегося старика, которого нужно подвезти.
Мои фавориты: датский рисованный документальный фильм «Бегство» и хроникальный фильм «Природа» Артавазда Пелешьяна, который создал свою Бахиану пандемии.
«Бегство» сделал молодой режиссер из Дании Йонас Поэр Расмуссен. Франция / Швеция / Норвегия участвовали в создании фильма, который идет полтора часа на датском, английском, русском, шведском и дари с английскими субтитрами. Этот душераздирающий анимационный фильм рассказывает правдивую историю молодого афганца Амина, чья жизнь с раннего детства была одним сплошным побегом: сначала война, и он с мамой и братьями бежит из Афганистана в Москву, когда моджахеды, поддерживаемые США, свергли правительство. Потом бежит из постсоветской России. И только добравшись зрелым мужчиной до Скандинавии, вступает в брак с мужчиной, которого встретил в Дании. И впервые оглядывается на свою жизнь, говорит о своем прошлом, травмах, семье и своей сексуальности. Для Расмуссена анимация одновременно эстетический выбор и этическая необходимость, чтобы скрыть истинную личность героя — Амина. Тот и сегодня боится расплаты за подробности, в которые он посвятил режиссера. Непременно посмотрите. Хотя я не объективна. Мне было интересно смотреть и по эстетике, и по технике, и сверить воспоминания афганского мальчика о Москве той поры со своими. Москва дана удивительно точно, при том, что фильм сделан датчанином об афганском подростке. Узнаваемая мама, не знающая русского, с тремя детьми-подростками ждет в Москве решения своей судьбы и едва сводит концы с концами. Ее старший сын уже в Европе и надеется вызвать к себе семью… Все понятно, близко и в то же время много нового. Неожиданным для меня в фильме оказалась роль России в торговле людьми. Брат в Европе платит в Москве каким-то людям, которые заняты тем, что называется human trafficking, и мы в подробностях наблюдаем, как семью за большие тысячи долларов русские нелегально переправляют на запад. Афганским подросткам неизвестно, куда везет их машина, где их высаживают, где они переходят границу, где их встречают новые люди. В одном случае похоже, что это Прибалтика, скорее всего Эстония, где их сажают на ненадежный корабль, который довезет их куда-то. Похоже, в Норвегию. И душераздирающие кадры того, как эти люди на корабле с течью доплывают до огромного океанского лайнера, в котором они видят спасение. А пассажиры с борта просто снимают их, и никто не оказывает им помощи. Вызывают береговую охрану Норвегии, которая арестовывает суденышко и возвращает всех беженцев сначала в Эстонию, а потом в Москву. Все деньги пропали, все связи рухнули, все страдания были напрасны. Я не могу поверить, что ничего не слышала об этом российском бизнесе.
«Природа» — это почти два часа идут кадры, которых Пелешьян не снимал, он только собрал их со всего света. Мало тех, которые сняты человеком. Больше дроны, установленные где-то камеры, и снимают они катастрофы. Мы видим величественные горы, и следом – извержение вулканов, цунами, огромные волны. Все, что мы успели узнать за минувшие несколько лет, собрано воедино. Это первый фильм Пелешьяна за много лет. Ему 83 года, и я помню его первую работу. Величие природы дается только для того, чтобы показать иллюзорность и хрупкость бытия планеты. На фоне Пелешьяна мы со своими амбициями, планами, страхами, ковидом, вакцинами выглядим недоразумением на планете. Воши, не особо крупнее вируса. Машем платочками из какого-то домика, который сносит волной. Микозное поражение поверхности Земли, как говорил о человечестве мой любимый друг Джон Глэд – первый переводчик Шаламова в Америке. И при этом величие катастрофы странным образом несет умиротворение, так как над горами и долами звучат Бах, Бетховен, Шостакович, Моцарт, которые обрамляют скрежет смещающихся гор, шорох сходящих снежных лавин и фейерверки извергающегося вулкана. Композиторы все-таки были людьми, и без них Богу было мало всей остальной красоты. И главное, что дарит фильм-катастрофа, — ясное видение того, насколько условны границы политической карты мира: так как первое, что не имеет значения, когда ты видишь мощь стихии, — это наименование страны-государства-лидера и его режима и языка. Люди в кадре переходят на язык жестов, моля о помощи или взмахом платка уведомляя, что они еще живы… Заметьте нас, помогите… — но видит это все уже только бог. «Природа» — первый фильм Пелешьяна за 30 лет, на его создание ушло 15 лет. В кадре погибли все – чудом осталась только пленка. Фильм финансировал Парижский фонд Картье, культурное подразделение ювелирной фирмы. И стыдно отчасти от того, что кадры настолько захватывающие, что ты ими невольно любуешься. Как написал кинокритик Дэвид Томсон, он назвал свою новую книгу об этом жанре «Disaster Mon Amour».
И последнее печальное обнаружение — в фильмах всех стран стало много физиологии: камера следит за героем на горшке, унитазе, подле умывальника, где долго моют руки, чистят зубы. Почему-то это стало важным в пандемию. И совсем нет любви. Есть что-то другое, что удерживает людей вместе. Набор рациональных мотиваций. А любовь ушла, стала чем-то вроде биткоина: имеет статус ценности, но хождения не имеет. И как выглядит – никто уже толком не знает. Само слово употребляется в любом месте, где автору заблагорассудится.
