Премьера его состоялась 27 февраля 2020 года на Берлинском МКФ, а выход в прокат отложили: карантин. Этот мучительный фильм - триумф Агнешки Холланд, торжество ее мастерства. Сценарий Марека Эпштейна. Создан чешско-ирландско-польско-словацкой командой и выдвинут на «Оскар» от Чехии. В главной роли народного целителя Миколашека чешский актер Иван Троян, а сын его Йозеф играет юного Миколашека. В роли помощника – словак Юрай Лой. Оператор Мартин Штрба. Композитор Антон Комаса-Лазаркевич. Съемки шли 36 дней в 2019 году в тюрьме Млада-Болеслав.
Новый фильм Агнешки Холланд «Шарлатан» безупречен и обманчиво прост. С одной стороны, он находится в русле ее многолетних исканий, и темы тайны, веры в чудо исцеления узнаваемы. Автор работала с ними не раз. Также знакома тема наказания без преступления по лентам «Выстрел в сердце», «Допрос». Узнавание радует, но новая история лекаря, как огромный кит, выплывший на мелководье, неожиданно поворачивается другим боком и возвращается в океан непознаваемого. С другой стороны, название «Шарлатан» звучит издевкой, что настораживает. Героя-лекаря так называют недруги, чье мнение автор не разделяет. То есть фильм не о шарлатане, а о чем-то другом. Феномен картины состоит в том, что она органично существует и развивается на двух планах: как абсолютно реальная история и как миф. Одно не противоречит другому и выбор, что увидеть, остается за зрителем.
Любителям достоверных историй в качестве доказательства в титрах дана кинохроника-репортаж о том, что в Праге 13 ноября 1957 года умер видный общественный и политический деятель Антонин Запотоцкий (1884 – 1957), премьер-министр Чехословакии с 1948-го по 1953 год, президент страны с 1953-го по 1957-й. Один из основателей Чешской компартии, до 1925 г. был Генеральным секретарем. В 1940-м арестован новыми властями и оказался в нацистском лагере Заксенхаузен, где был до 1945-го. В 1946-м возглавил Национальную Ассамблею, а в 1948-м стал премьер-министром страны, сменив Клемента Готвальда, ставшего президентом. 14 марта 1953 года Готвальд, вернувшись из Москвы с похорон Сталина, скоропостижно скончался. Президентом стал Запотоцкий. Он был сторонником смягчения политики по отношению к крестьянам и выступал против активной коллективизации. Что не одобрял сталинист Антонин Новотный. По его доносу Москва вызвала Запотоцкого и провела с ним беседу, призывая разделить власть с Новотным. По возвращении из Москвы Запотоцкий неожиданно умер, став вторым президентом Чехословакии, умершим на своем посту. Его тело кремировали и пепел захоронили. На этом зачин обрывается.
Даже чехи сегодня уже могут не понять, что в кадре хроника и все было именно так на этой земле в этом городе. В любом случае черно-белые кадры пролога становятся камертоном, призванным настроить зрителя на правдивый сюжет. На полях которого отмечено, что чешские лидеры, возвращаясь из Москвы, не раз умирали не своей смертью.
Далее начинается основная история, которая стала возможной потому, что умер глава страны. В те же ноябрьские дни арестован чешский народный целитель Ян Миколашек. Секретная полиция врывается в его усадьбу в провинции, где на первом этаже лечебница, а на втором живет он и его сотрудники. Люди без лиц в серых плащах, как стая крыс, всходят по лестницам, разбегаются по большому дому, расталкивают больных, уводят лекаря и его помощника в тюрьму, где начинают допросы. Немолодой гомеопат Миколашек спокойно смотрит крысам в глаза, зная, что они не смеют с ним так обращаться. Уточняет, что он лечит Запотоцкого, и слышит, что президент мертв. Остальная жизнь целителя проходит в воспоминаниях во время допросов и наедине с собой в камере-одиночке.
Сюжет развивается стройно, динамично, понятно. Мы узнаем, что Ян всю жизнь лечил людей, не имея диплома врача, полагаясь на загадочную способность интуитивно распознать недуг, поставить диагноз и подобрать травяной сбор, которым можно спасти человека. И если не вылечить, то избавить от страданий и продлить ему жизнь. Как кельтский друид и маг, травник Ян открыт и доступен всем людям в округе за небольшую плату. К нему идут селяне окрестных деревень и известные люди, с которыми ему даже не нужно лично встречаться, так как способ лечения у него необычный: ему достаточно посмотреть мочу человека, что принесут в склянке, так определить болезнь и назначить лечение. Сын садовника Ян мальчиком наблюдал жизнь растений, открыл для себя их целебную силу и подростком спас родную сестру. Врачи не могли вылечить рану на ее ноге, началась гангрена и девочку приговорили к ампутации. Ян изготовил снадобье, которым смазал ногу сестры, и врачам стало нечего оперировать. Так свидетелями его успеха в одночасье стали семья и врачи. А Ян вскоре покинул дом и ушел к деревенской целительнице Мюльбахеровой (Ярослава Покорна), которая научила его своим таинствам, укрепив данный ему от бога дар. Он умел читать в лицах людей знаки скорой смерти, а она научила ставить диагноз, поглядев на мочу. Он окреп, перерос ее в мастерстве врачевателя и ушел. Купил на свои деньги и отреставрировал старую усадьбу в деревне и начал свою практику. К нему пошли люди, и когда их стало много, ему понадобился помощник. Ян объявил об этом и вскоре нанял простоватого парня. Служебные отношения переросли в любовные, хотя у юноши была жена. Эта линия привносит в фильм дополнительный драматизм, так как в годы нацизма одного намека на подобную связь было достаточно, чтобы погибнуть. Коммунисты, которые арестовывают обоих в 1957 году, не муссируют тему гомоэротики, потому что есть что пострашней: травника обвиняют в убийстве. Некие два его пациента умерли. В желудках при вскрытии был обнаружен стрихнин. Пять свидетелей подтвердили, что ничего кроме чая погибшие не пили. При обыске в доме Миколашека крысиный яд найден в других пакетах с чаем тоже. Тупик. Герой немеет, услышав это.
Фильм А. Холланд не детектив, поэтому сразу скажу, что травник оболган. Хотя обвинение, предъявленное Яну, невольно перекликается с фактом скоропостижной смерти президента.
Внешне это самая простая лента с времен «Горькой жатвы»: один герой, одна его жизнь, два-три спутника на втором плане – в детстве отец, в юности наставница, в зрелые годы ассистент. Один век, одно место действия - дом в провинции. В главной роли мощный актер Иван Троян – глубокий, без внешних жестов создавший образ сильного, скрытного человека с потаенными страстями. Три разные эпохи проходят через его страну, судьбу и усадьбу. Три страны сменил Ян, не выходя из дома: Чехия до Гитлера, при Гитлере и после Гитлера. Одно неизменно: всегда пристальное внимание секретной полиции к его труду. Тема чуда и исцеления, вдохновенно освоенная Холланд в картинах «Тайный сад», «Третье чудо», «Юлия возвращается домой», где один из героев хиллер, становится сквозной в этом биографическом эпосе. Но на близком материале по-новому придирчиво исследуется присутствие высших сил.
Это зрителю вольно гадать: виновен герой или не виновен, целитель он или шарлатан. Автор сценария М.Эпштейн и режиссер А.Холланд приводят убедительные свидетельства способностей Яна. Так же позволяют видеть, что герой не ангел, а человек. Он не раз поправляет пациентов: «Я не доктор». Ян знает себе цену, равно как и то, где ему положен предел. Он болезненно переживает свои грехи, сбивая колени в кровь в молитвах у распятия Христа.
Агнешка Холланд верит, что он спаситель, и на историческом материале пишет батальное полотно о поединке власти и творца. Не только коммунистической власти, так как Ян жил и лечил больных при фашистах тоже. И сколько бы партийная пресса ни писала, что он дурачит людей и на деньги, что старухи платят ему за травы, пьет шампанское, есть те, кого он спас. Так первым приходит предупредить его о надвигающейся беде партийный чиновник, которого травник не узнает. «Меня бы давно съели черви, если бы не ты, - говорит он и советует Яну немедленно покинуть дом и уехать как можно дальше. - Я готов выдать тебе заграничный паспорт».
Эта сцена повторяет попытку спасения Януша Корчака в фильм Анджея Вайды «Корчак», снятом по сценарию Агнешки Холланд. И Ян Миколашек гневно отвечает, что он не может оставить своих больных, которые в нем нуждаются. Чиновник отступает, сказав, что травник обречен. Но травник не может поверить. Его ассистент Франтишек, который трезво смотрит на мир, спрашивает, что будет с ним, и слышит, что он может немедленно собраться и покинуть дом. Что Франтишек и делает. Но стоит ему с чемоданом открыть дверь дома, как с улицы врываются агенты секретной полиции. Бежать некуда.
Что движет секретной полицией коммунистов Чехословакии, трудно сказать, но можно допустить, что ревность и зависть: к травнику идут толпы, а к ним – никто. Агнешка Холланд не расследует смерть президента и не отстаивает честь Миколашека. Она свидетельствует, что всю жизнь за знахарями присматривает власть. Жизнь Миколашека постепенно открывается на допросах, где он объясняет следователю, что, как и почему делал в своей жизни. И в беседах с адвокатом, который поначалу не внушает ему доверия. Герой выламывается из общего ряда талантом. Одаренность его показана внятно, убедительно, экономно и рационально для передачи иррационального. На допросе следователь, терзающий героя, натыкается на отстраненный взгляд своей жертвы: во взгляде нет страха, есть что-то неясное, нетипичное для взгляда жертвы.
– Сталин бы тебе показал! Попал бы ты ко мне пять лет назад, ты бы у меня дерьмо свое жрал и благодарил. Ты чего на меня так смотришь, сука? – захлебываясь от ярости, кричит следователь.
– Ты скоро умрешь, – строго отвечает истерзанный лекарь.
Он говорил следователю, что у того высокое давление, а сейчас заметил, что капелька крови появилась у того под носом. Палач вздрагивает, закрывает нос платком, велит жертву увести, но видно, что он знает про себя, что хворает. И как только Яна уводят, в приоткрытое окно влетает птица. Это ему не по силам: палач, как всякий обыватель, знает примету: птица влетает к смерти. В ярости палач ловит птицу и с хрустом сворачивает ей голову. Не птицу – смерть свою убивает. Тем демонстрируя, что верит травнику. Это в протоколе он может записать «шарлатан», но на деле он знает, что ему предстоит дойти до дому, лечь и умереть. Власть палача кончается там, где есть птица в руке. А власть Миколашека не от мира сего.
Многомерность сцены, снятой в ободранных стенах тюрьмы, ошеломляет. Авторы ведут рассказ о тонких материях, избегая символов и намеков. Зрителю все нужно брать на веру: герой – лекарь или шарлатан, видно ему что-нибудь в моче или не видно, лечат травы или не лечат, но властям внушает ужас само существование лекаря как свидетельство наличия высших сил. И продажный суд коммунистов, что заведомо неправедно судит Миколашека, намерен дезавуировать именно высшую силу. Так же ведут себя нацисты.
Адвокат Яна спрашивает, как он познакомился с президентом Запотоцким. «Благодаря Борману», - отвечает Ян и рассказывает, что после войны его хотели повесить как сотрудничавшего с нацистами, но нашлись люди, которые показали, что он помогал партизанам и что брат его был в концлагере. А он, того не зная, лечил Бормана. И, как оказалось, все, что помогало Борману, помогло и президенту Запотоцкому. Один недуг был.
Ян вспоминает, как избивал его один из прежних его пациентов, явившийся к нему в войну в форме гестапо. Он обвинял Яна, что тот не спас его дочь. И объяснить, что спасти ее было невозможно, травнику не удалось. По доносу гестаповца прежде, чем убить, немецкие врачи решают экзаменовать травника. Они ошеломлены его диагнозами. И снова в кадре представлены впрямую два уровня бытия – физический и метафизический. Миколашеку подают пробирки с мочой и он смотрит их на просвет, стоя у большого окна. Немецкие врачи с интересом ждут диагноза, а гестаповец хочет только изобличить его в шарлатанстве. Он придвигается вплотную к Яну и с издевкой всматривается в его лицо, когда Ян смотрит на колбу. Ян жестом указывает, что гестаповец ему заслоняет солнечный свет, падающий из окна. Врач-немец отодвигает гестаповца: «Битте». Тот отступает. На тонком и материальном плане все сходится: убийца застит свет ясновидящему.
Так постепенно открываются обстоятельства, при которых Ян служил при нацистах, но, в отличие от гестаповца, не нанимался к ним, а они сами пришли к нему. Со всеми представителями власти герой ведет себя мужественно: он напряжен, но не боится их. После того как немецкие медики придирчиво экзаменуют его, Миколашеку доверяют лечить Мартина Бормана, чью мочу ему принесли.
То, как похоже ведут себя карательные органы нацистов и коммунистов, не ново для фильмов Агнешки Холланд: Сталин и Гитлер вальсировали у нее в сновидении Солека – героя знаменитой картины «Европа, Европа». Потому сходное отношение режимов к талантливому человеку не становится неожиданностью. Утроба каменной тюрьмы как место пребывания невинного человека тоже не нова: Агнешка была в тюрьмах в трех ипостасях: заключенной, актрисой, режиссером. Сначала в юности сама сидела в Чехословакии, потом снималась и снимала. Тюрьмы обжиты ею в картинах «Выстрел в сердце», «Полное затмение», «Допрос», где она играла коммунистку, которая учит заключенных, что если партия сказала «виновен» – значит, виновен: партия не может ошибаться. Весь спектр тоталитарного произвола знаком, но фильм о чем-то еще.
Гестаповцы в красивой форме гордо ступают на экране, в отличие от чекистов в мятых плащах, что врываются ночью, тайно, опасаясь гнева людей, длинной очередью стоящих к воротам целителя. Эти два-три прохода разных секретных служб, снятые в одном интерьере при одинаковом освещении, становятся пластическим образом одинаковых людей. Можно снять одних и тех же актеров – шпиками до войны, гестаповцами в годы оккупации, тайной полицией Чехословакии в 57-м. Форма разная, но в том, как они движутся по лестнице, в манере шуршать подметками и плащами проглядывает что-то общее. На память приходят современные сатанисты, представленные Агнешкой Холланд в недавно снятой картине «Ребенок Розмари».
В фильме все правда. Но даже если не знать ее и смотреть историю как стилизацию под документ, ничего не меняется. Потому что стоит зрителю признать, что такой человек был - чех среди чехов, – рамки картины раздвигаются и фильм, снятый чехами о чехах, оказывается не только о них. Правда был такой Миколашек или не правда - не главное. Мог и не быть такой, мог быть другой, и вообще не мужчина и не в Чехии, а женщина в Болгарии например. Звали ее Ванга. И на мочу она не смотрела – слепая была, и травы не собирала. К Ванге – по слухам – сам Гитлер приходил, она ему все предсказала – и поражение в войне, и смерть. А он ее не тронул и другим не велел. Тоже, выходит, сотрудничала с нацистами. А может, и не приходил. И вообще где он, тот Гитлер? А спасенных Вангой много по всему свету. Так раздвигаются границы, образ спасителя обретает общечеловеческие черты, и неизменным остается только дар. Потому власть и ходит за одаренными по пятам. Фашисты, коммунисты, сатанисты одинаково боятся их непостижимой силы. Так проблематика картины сужается до истории о том, как бессильная власть уничтожает человека за божий дар. Становится ясно, что не важно, что Миколашеку инкриминируют: шарлатанство, гомосексуализм, сотрудничество с нацистами, отравление пациентов стрихнином. Все это власть могла бы стерпеть, если бы не талант. А талант оскорбителен для бездарной власти. В этот момент любые слова о нацистах, коммунистах, сатанистах становятся единицами в числителе, а в знаменателе открывается одно общее слово: Средневековье. И картина Холланд становится притчей о временах инквизиции, рассказанной в наши дни. Это главное открытие ленты: созданный образ Средневековья, которое прикинулось цивилизацией. Когда к костру можно приехать на автомобиле. Фильм потрясает этим открытием. То, что гению нет места среди людей, не ново для Агнешки: смотрите «Третье чудо», где цыганская девочка силой молитвы превращает эскадрилью бомбардировщиков в небе в стаю голубей. И сам Ватикан будет оспаривать факт этого чуда, настолько обидно, что доверили совершить его замарашке, а не какому-нибудь достойному епископу.
Что мы знаем о Средневековье? Мрак, грязь, чума-холера, власть церкви. И инквизиция. Сжигают безумцев – какого-то Джордано Бруно, который настаивал, что Земля вертится. И еще несколько тысяч людей. Женщин, девочек – просто под номерами: ведьма номер Один, Два, Три. От всех имен только Жанна дʹАрк осталась. Но после Джордано Бруно пришел Галилей, который, едва взглянув на пыточные инструменты «святой инквизиции», сказал: «Не вертится». Стоит на трех китах-черепахах-слонах и не шевелится. И не сожгли его. Отрекся и выжил. А две-три сотни лет пройдут, костры погаснут и инквизиция уйдет в подполье. До поры, пока не вынырнет со свастикой на рукаве. От рождества Христова до наших дней идут они и идут – в капюшонах и без, со свастикой или партбилетом - не суть, но приходят, чтобы указать, что ты неправильно… крестишься например.
Это сочетание мракобесия власти с ее авторитетом и правом колесовать осталось с тех времен. Земля уже вертится, но все остальное спорно. Агнешка снимает Средневековье наших дней с полным комплектом из чуда, колдуна, снадобья и инквизиторов. Ее герой всю жизнь только учился лечить и лечил, у него получалось, потому что талантлив. И за это теперь ему грозит расправа, за это посажен, обвинен в убийстве. Потому что талант его непостижим. И его следует уничтожить, сжечь на костре, распять, расстрелять, повесить, посадить, застрелить на дуэли, при попытке к бегству, придушить подушкой. Чтобы не раздражал бесталанных. Нужно видеть, как серые плащи слоняются по клинике, как входят к лекарю в пустой кабинет и тупо разглядывают стеклянные бутылочки на рабочем столе. И ничего в них не видят: моча для них – только моча. А народ идет к Миколашеку за спасением и получает его.
– Ты обманывал людей, говорил, что они должны верить, что поправятся, что каждому по вере его, – гневно вопрошает на допросе следователь. – Ты такое говорил?
– Не я – Христос, – отвечает Миколашек.
То, как пристально камера вглядывается в Средневековье, шокирует. Его трудно опознать не потому, что оно прячется, а потому что гений – большая редкость, и костры инквизиции не горят потому, что сжигать особо некого. А мощный фильм снят предельно резко и четко: видно каждую букашку, что ползет по тебе, каждый стебелек травы, что стелется перед тобой и вырастет на тебе, с панорамами вечных лугов и лесов. Фильм открывается как храмовая живопись, фреска, в которой умещается на одной стене космогоническая система автора: мир горний и дольный. И, как у Дионисия, сам черт не страшен в нижнем углу, потому что видно, как в каждой линии дышит бог. Без купола и конфессии – величественная природа стоит храмом в кадре и большой деревянный крест с распятым Христом, который Миколашек установил на опушке леса, выглядит так, словно сам там вырос – деревом среди деревьев.
Развязка снята аскетично. Адвокат неожиданно выясняет, что обе жертвы убиты иначе, в другом месте, что они не жили по указанным в деле адресам и не пили чай дома. Предупреждает об этом Яна, который полагает, что сейчас все выяснится и он будет оправдан. Но все иначе, как объясняет адвокат: прокуратура будет требовать смертной казни. Как он полагает, он тоже будет уничтожен. С этим они выходят на суд. Миколашека обвиняют в том, что он смотрел мочу, а не пациента, что назначал лекарство без личного осмотра и посылал чай по почте.
- Но он лечил наших матерей, он не мог, это ошибка, - выступает в защиту травника адвокат.
- Нет, - гневно возражает судья. – Это преднамеренное убийство членов Коммунистической партии с 1947 года. Обоих – к высшей мере.
Когда обвиняемым дают последнее слово, Ян встает и отвечает на обвинение, что никогда сам не готовил травы, что этим занимался помощник. Прием, найденный А.Холлланд, работает удушающе: герой медленно движется на камеру. По сюжету – поближе к судье, по факту - лицо героя придвигается к объективу, укрупняясь до искажения, смотрит с экрана тебе в глаза и говорит: «не я». Нет у него желания всходить на костер. Так Миколашек предает сокровенного своего – любимого ассистента. И покупает у инквизиторов еще полтора десятка лет жизни. Это сцена разверзшегося ада. Фильм можно закончить на этом. Но, показав падение героя, авторы снимают подвиг помощника. Простой деревенский парень без особых талантов, открытый, теплый, доброжелательный, проживший большую часть жизни с травником, делает шаг вперед и приносит себя в жертву.
– Это сделал я, – говорит он суду.
И кричит в зале мать, что он лжет, что он не мог такого сделать.
Кому она кричит? Суду, который и так это знает? Миколашеку? Нет. Сыну – что она не верит, что он такой грех на душу взял. И зрителю, который сдуру может поверить, что сын ее правду сказал. Этот крик – пьета чешской деревни потому, что мать знает, что сына своего она больше не увидит. Там, где обрывается человеческий крик, его подхватывает и длит оригинальная музыка композитора, с которым Агнешка сотрудничает очень давно. В этой работе музыка стала одним из равноправных компонентов драмы. Экран становится беспросветно черным. И на черном фоне белыми буквами идут слова о том, что Миколашек помог миллионам людей, и прощальной строкой цитата целителя: «Если я продлил жизнь хоть одному из ста хотя бы на один год, это значит, что я сохранил сорок тысяч лет жизни на этой прекрасной земле. И я счастлив видеть, какую необыкновенную жизнь я прожил».
Три постскриптума
В 1992-м Папа Иоанн Павел II реабилитировал Галилея и официально признал, что инквизиция совершила ошибку, силой вынудив ученого отречься от теории Коперника.
Друиды, «люди дуба», – особый род людей, которым в древности приписывали паранормальные способности. Друиды использовали в работе около 350 растений, среди которых были травы, цветы и деревья.
Святая инквизиция – название учреждений католической церкви, предназначенных для борьбы с ересью. Начиная со II века епископы определили доктрину христианства, противопоставив ортодоксальности ересь. Следили за «правильным исповеданием веры», искореняли «языческие обычаи». В XI веке они стали прибегать к жестким мерам наказания. Наиболее жестокой была религиозная «церемония» сожжения на костре.
