Картина "Уйти по-французки" закрыла кинофестиваль в Нью-Йорке

или «Ложь – один из способов рассказать правду»

Международный кинофестиваль в Нью-Йорке завершен. Легкое недоумение, вызванное подборкой фильмов, улеглось, устоялось сознание того, что настали новые времена и теперь всегда будет так, убило надежду на перемены в ближайшем будущем, а потому помните: фестиваль открылся фильмом талантливого английского черного режиссера Стива МакКуина о тяжелой жизни простых черных граждан на окраине Лондона и был посвящен памяти погибшего черного гражданина США Флойда.

или «Ложь – один из способов рассказать правду»
Мишель Пфайфер и Лукас Хеджес в фильме «Уйти по-французски». ФОТО TOBIAS DATUM

И дальше – как начали, так он и шел: с тремя фильмами разных лет того же МакКуина. С бессчетным количеством старых и не очень фильмов о тяжелой жизни чернокожих граждан в разное время в разных странах. Смотреть это невыносимо, так как кино не просто слабое, а беспомощное, никак не соответствующее уровню смотра. Но я понимаю, что устроители в пожарном порядке отвечали на запрос времени. Ответили. Жаль только, что видеоматериалы не всегда можно отнести к искусству кино. Невнятные домашние пленки, на которых, в частности, юный Майкл Джексон где-то в Африке, где ему объясняют, что это его родина, и некое племя провозглашает его или избирает своим царем. И на худенького мальчика, который перебирает ногами на сцене, пытаясь танцевать, напяливают какие-то колпаки, венки из цветов и танцевать не дают, так как танцуют вокруг него сами. А он в легком ужасе видит, как о нем постепенно забывают входящие в транс танцующие… Названия не знаю – это идет в потоке, который называется «Программа», и дальше номер – 1,2,3. Внутри этих программ набор – порядка пяти-шести небольших фильмов.

Из прекрасно собранной хроники, снятой агентами FBI, собран двухчасовой фильм, который я рекомендовала ранее, – о Мартине Лютере Кинге, его открытой общественной деятельности и скрытой интимной жизни. Называется «MLK/FBI». Режиссер Сэм Поллард.

Огромный двухчасовой фильм, который если считать смонтированным, то следует забыть все, что знаешь о монтаже, - о легендарном боксере Мухаммеде Али. Черный мальчик, который решил стать лучшим в мире и стал. Это съемки без остановки всего, что он делает на тренировке: в основном прыгает со скакалкой. Иногда бьет грушу. Первый час – он набирает очки, второй – жуть какая-то, так как он приезжает в Африку, в ту часть страны, откуда он якобы родом. Это уже середина 70-х и белые репортеры в белых расклешенных штанах торчат в толпе черных граждан, как гвозди. А местный народ строит стадион, где будет смотреть, как один черный будет бить другого черного. И два этих боксера – с корнями из Африки, но с паспортами Америки. И главное событие, которого мы ждем весь час, – как придет на стадион президент страны. Она сначала называется Конго, потом – она же – Заир. Президент ее переименует. И тридцать лет просидит у власти – господин Мобуту Сесе Секо Куку Нгбенду ва за Банга. Пишу все как надо. Но поклонники Трампа должны позавидовать сами себе, так как жители Конго скандируют это все вышеизложенное, включая Сесе и Куку. И в конце все кричат только «АЛИ» – и далее неразборчиво. Он сам с трудом это повторяет на камеру – и это его Сесе-Куку означает на местном языке то, что он самый лучший. Два часа. И в финале – газеты, повествующие о победе Али, украшены заголовками, что это победа МОБУТИЗМА. Пахнуло родиной и пионерским детством…

Напомню, что мобутизм кончился не так давно, когда господин Сесе Куку расстрелял студенческую демонстрацию в 1990-м и дальше все покатилось под горку: в соседней Руанде начался геноцид – народ тутси убивал народ хуту. Хуту бежали в Заир, а Мобуту гнал их назад – на родину. И тогда Уганда, Ангола стали помогать хуту и группа оппозиции Мобуту вошла в Заир и бежал уже сам Сесе. В 1997-м. В Того, потом в Марокко, где и умер. А в фильме – он бог в костюме из английского тонкого сукна, в пиджаке с коротким рукавом. И объясняет победу Мухаммеда Али тем, что тот ступил на родную землю и земля дала ему силы.

Жуть даже не в том, что в кадре, а в том, что это не кино. И что оно делает на международном кинофестивале – понятно, но неприятно. Гора пленки, склеенной как попало в 1974 году.

Такой же поток, снятый бог знает когда, кем и зачем, но в Париже, датирован 1971 годом. «Встреча с человеком: Джеймс Болдуин» называется моток пленки, подписанный режиссером Тиренсом Диксоном. В кадре красивый жеманный черный гей, с репутацией известного писателя, который позирует на площади Бастилии и на фоне Эйфелевой башни, где повествует о том, как ему тяжело жить на свете. Как Франция однажды открыла ворота своей тюрьмы, а он так и остался в своей тюрьме, ворота которой открыть некому. Насколько я поняла, он жалуется на свою жизнь в Америке, которую покинул и приехал во Францию, где наверняка все должно быть много лучше. Почему этому видеоматериалу придан статус кино – не знаю.

Два дорогих игровых фильма о тяжелой жизни чернокожих и других цветных граждан сняты не на потребу дня, а загодя с большой любовью к истории, которую они рассказывают. Один про жизнь в тюрьме – «Ночь царей» - в стране под названием Берег Слоновой Кости. Другой – «Трагические джунгли» - про то, как в начале XX века белый рабовладелец ловит беглых рабов на границе Мексики и Гватемалы.

Фестиваль смотреть – как неводом рыбу ловить: что в сеть идет – все берем. Потом весь год - на удочку, аккуратно вылавливать в мутном кинопотоке то, что рекламируется или продвигается критиками, как нечто новое и выдающееся, увенчанное наградами признанных жюри престижных киносмотров. В первый ряд устроители Нью-Йоркского МКФ выдвинули три картины: фильм открытия, центральную и ленту закрытия. Открытие посвятили памяти Флойда (Lovers’ Rock), не к ночи будь помянут. Середину отдали оскароносной Макдорманд (Nomadland), сообразившей проект на троих женщин: автора сценария, себя в главной роли и богатой режиссерши-китаянки, осевшей в Америке и неустанно повествующей о гибнущей стране и ее бездомных. Закрылись лентой «Уйти не прощаясь» (French Exit), где нужно восхищаться красиво стареющей Мишель Пфайффер в роли нью-йоркской вдовы, лишенной мужем наследства. Может, вас заинтересует сюжет, в котором умерший муж вселился в черного кота, и дальше вдова с помощью чревовещателей установила с ним связь, чтобы довыяснить отношения. Режиссер - Азазель Джейкобс, производство США, идет два часа. Мишель Пфайффер завораживает тем, как ориентируется в путанице сюжета. Как обживает пустую квартиру друга в Париже, как строит отношения со своим сыном Малькольмом (Лукас Хеджес) и котом и как вынашивает планы на невозможное будущее. Сценарий Азы Джейкобса по бестселлеру его друга Патрика ДеВитта. Как пишут в аннотации, «редкий американский фильм подлинной эксцентричности». Действительно редкий. Что создателям не удалось испортить в фильме – это Париж, куда бедная вдова отвалила из Нью-Йорка. Чтобы жить там без денег. Или не жить. Тяжелый бред эпохи развитого Ковида.

Но многие фильмы не мейнстрима были прекрасны.

Самый лучший – отреставрированный фильм 1933 года «Ноль по поведению» изумительного французского режиссера Жана Виго, который успел мало, так как умер рано, но в то же время сделал так много, что мировое кино легко делится на два периода: до Виго и после Виго. Отдельная отрада читать в титрах имя его оператора латиницей: Борис Кауфман. Родной брат другого Кауфмана, который вошел в историю советского и мирового кино под псевдонимом Дзига Вертов. Фильм – наслаждение: каждый кадр можно рассматривать как отдельное произведение. Черно-белое немое кино – только титры. И выразительные жесты, лица, глаза подростков. Смотрите Виго – не ошибетесь. Очень любопытная картина, сложенная из старой хроники некогда российским режиссером Сергеем Лозницей «Ночь в опере». В кадре Париж, и минут 30 ничего, кроме идущих людей. Они идут в оперу, а народ строем стоит вдоль дорожки, по которой они идут. И полиция оттирает всех. Потому что идут главы государств и правительств. Даже Хрущев прилично выглядит. Королева Елизавета молода и прекрасна. Шарль до Голль огромный и машет выше всех голов, приветствуя своих граждан. Потом машет гостям из ложи. Потом все садятся, выходит Мария Каллас на сцену и немножечко поет. Конец фильма. Кино маленькое, звуки – шумы. Что за торжество – можно только догадываться. Но видеть всех интересно.

«Лобби»

Замечательный фильм «Лобби» - «LOBBY». Не представляю, что кто-нибудь купит для проката, но в мировую паутину он уползет непременно. Ищите, если вы уже информированы, что мы все умрем. Вообще – безотносительно к вирусу и войнам. В фильме нет ни-че-го особенного и вообще это никакое не кино, а монолог: в кадре немолодой белый мужчина Heinz Emigholz один сидит в лобби большого дома в кресле и полтора часа говорит о смерти. Не с точки зрения геронтолога, танатолога, патологоанатома. Нет. Он – напротив - срывает все возможные маски со всех исследователей смерти. Говорит о смерти как о факте, который нельзя забыть. Смерть близких, друзей, мысль о том, что ты сам умрешь. «Мы можем забыть друг друга, но не мысль о смерти». Он отмахивается от всех утешительных религиозных воззрений – от идей рая и ада, дерзко выкрикивает, что там – в том неведомом ТАМ – нет ничего, пустота. Никакого Христа. Только космос. Но при этом он не атеист и ни на чем не настаивает, кроме одного: он требует, чтобы от него все отстали со своими представлениями о чем бы то ни было, потому что он умирает! И он это понимает, а вы – нет. Вы – зрители - ждете диагноза. Чьего-то уведомления, что вам осталось два года, три месяца, неделя, два дня… и прочая чушь. Он кричит, призывая понимать сию минуту, что мы умираем, а потому – хорошо бы немедленно начать делать именно то, для чего мы родились, а не заниматься чепухой. Блестящая работа. Отдельно интересно то, что он – автор-режиссер-исполнитель – глубоко несимпатичен. Это принято называть «отрицательное обаяние», если интеллигентно. Он просто отвратителен. Но по мере того, как он кривится от отвращения к вам, зрителю, и настаивает на том, что он умирает ровно сию минуту – и когда вы будете смотреть фильм, он уже будет мертв, - внешность его перестает иметь значение. Это очень любопытный процесс – когда смысл становится важнее картинки. Плюс – нужно читать субтитры, так как не всегда понятно, на каком языке он говорит. Снято в Буэнос-Айресе, Аргентина.

Его же второй фильм, «Последний город», тоже очень любопытный, и его тоже наверняка никто не купит – он посвящен отчасти смерти, а отчасти теме убийства, и повествует только об известных страницах человеческой истории, о которых принято молчать по всяким сторонним причинам. Несколько разрозненных новелл на две-три персоны. Действие каждой – в другом городе, другой стране, другой культуре. Израиль, Япония, что-то еще неясное. Путаница – кто есть кто - какие-то друзья, братья, любовники, сам герой – старый человек, который просыпается в постели с юношей и, сверив татуировки, пояснит тому, что это он сам и есть, но в старости. И он себе молодому ничего не расскажет о будущем, но все знает – что надо делать, а чего лучше не делать. А молодой дурак только планирует лучезарное будущее. Герои в кадре делают и говорят все, что не принято, и в этом смысл и задача фильма: нарушить как можно большее число табу. Захватывающее зрелище, если вы любите выходить за рамки. А в конце все герои погибают. Каждый по-своему, в логике своей жизни, и смерть и есть тот последний город, в котором заканчивается их путешествие.

«Мой мексиканский брецель».

А фильм, который стал для меня открытием, неловко рекомендовать – всего одному человеку и написала, чтобы посмотрел. Но увы - в другой географии кино из Нью-Йорка было недоступно. Фильм грандиозный, в котором ничего не происходит. Совершенно никакой, если не понимаешь, что ты смотришь и зачем. Он называется My Mexican Bretzel, и ясно, что это корявый перевод немецкого «претцель» - хрустящего соленого рогалика, который подают к пиву. В кадре черно-белая хроника какой-то войны, но не боевые действия, а база, аэродром, где готовят к вылету самолеты. И немного голоса за кадром поясняет, что автор – девочка со странным именем – Нурия Гименез - нашла после смерти бабушки-дедушки две вещи: коробку пленок, так как дедушка любил снимать, и тетрадку – бабушкин дневник, который она вела всю жизнь. И решила сложить их вместе, как придется. То есть кадры никак не иллюстрируют текст бабушкиного дневника, а просто два сюжета плетутся параллельно. Бабушка – Вивиан Баррет – пишет о своем муже Леоне, который любил летать, и строки ее дневника бегут на экране титрами. Первая строчка - «Ложь – один из способов рассказать правду» - подписана именем мудреца, так как Вивиан после смерти своего дяди разгребала его вещи и нашла книгу без названия – только имя индуса, и пользуется его мудростью. Звук исчезает, так как Вивиан пишет, что Леона сбили, самолет его упал, но Леон не погиб, а был ранен и потерял слух. В кадре, тем временем, что угодно: пейзажи, домик, она машет рукой из окна. Всякий мусор, который есть у каждого, кто купил камеру и играет ею. Вивиан записывает, что камера – первое, чем наконец увлекся Леон. Потом машина, потом домик. Они живут почему-то где-то в Мексике. Потом друг вызывает Леона в Париж – он хочет открыть в Мексике фабрику по производству антидепрессанта, в основе которого целебная трава, что растет только там. В кадре вылинявшие кадры цветной пленки – Париж, катание на кораблике по Сене. Леон соглашается, дело налаживается, появляются деньги и теперь Леон увлечен катером, который купил. Вивиан теперь в купальнике и машет рукой с катера. Пляжно-дачная глупость. Но она рада, что муж не хандрит. А она сама рефреном цитирует индийского гуру, который учит, что есть хорошо. Читает его и читает. Пока муж был в командировке, успевает затеять роман с молодым человеком, которого мы не увидим, так как с камерой обычно ходит муж, а тут его нет. К моменту возвращения мужа она делает выбор остаться с Леоном. Какие-то ничего не значащие детали, ничего интересного, никакого сюжета, интриги. Запись после посещения острова: «Умер мужчина на острове Молокай, так никогда и не увидев моря. Остров – шестьсот квадратных футов. Как можно было прожить жизнь на таком крошечном острове и ни разу не увидеть моря? Думаю, мы все живем на острове Молокай, окруженном морем, которого мы никогда не видели».

И когда уже можно плюнуть и не смотреть, Вивиан пишет, что позвонил врач и сказал, что она безнадежна. Рак в последней стадии, сделать ничего нельзя. Леон на прощание везет ее отдохнуть на Майорку – туда, где у нее был скоротечный роман. И она так и не понимает, что надо было сделать тогда – остаться с тем человеком или с мужем. «Хочу удержать воспоминания, но они обжигают мне руки и я роняю их».

Очередная красота в кадре, солнце-море-пальмы, но она уже не машет рукой. Улыбается, похудевшая. И все. Последняя запись слов мудреца в дневнике: «Вспоминаю его эпитафию - спасибо за все, Господи, но я ничего не понял». Конец. Дальше - скупые титры: что Вивиан умерла в Швейцарии в 1969 году. Леон – в Мехико в 2010-м. Мудрец с неразборчивым именем изобличен в 1983 году как плагиатор, натаскавший из книг других мудрецов цитат. Лекарство, которое пользовалось успехом, убрали с прилавков в 1971-м, когда обнаружили, что это плацебо. И последний титр: «Роли исполняли: Фрэнк Лоранг – Леон, Ильзе Рингиер - Вивиан».

В этот момент я схватилась за голову и поняла, что завтра сяду смотреть фильм с самого начала. И посмотрела. Потому что он завораживает достоверностью. И достоверна в нем именно бессмыслица: вот они сидят, вот идут, вот едят, вот едут. А тем временем проходит жизнь. И, конечно, в полный восторг привела строка из комментариев к фильму, что на каком-то кинофестивале IFFR–2020 картина получила приз - Found Footage Award: жюри приняло пленку за «найденную». Там есть клочки старой хроники. Вполне может быть, что она действительно была найдена в чулане… Но фильм отмечает рубеж в эпоху «фейк ньюс», «постправды» и делает ее реальностью. Новой незнакомой реальностью, с которой следует считаться.

Автор Нурия Гименез родилась в 1976-м в Испании. Изучала журналистику, международные отношения и документальное кино. Выбрала подробнее познакомиться с кино. Сняла свой первый короткий документальный фильм в 2017 году. My Mexican Bretzel стал ее первым игровым фильмом. У нее большое будущее.

«Человеческий голос». Credit: EL DESEO - IGLESIAS MÁS

Безусловным фаворитом современного кино, представленного на Нью-Йоркском МКФ, стал короткий безупречный фильм Педро Альмодовара «Человеческий голос». Это известная история, написанная Жаном Кокто в прошлом веке, в которой оставленная женщина последний раз звонит по телефону возлюбленному, с которым рассталась, и проговаривает прощальные слова любви. После чего ложится и умирает. Но это было у Кокто. У Альмодовара все иначе. От текста Кокто мало что осталось. Осталась женщина, но играет ее прославленный андрогин мирового кино – Тильда Суинтон. Какого пола собеседник на том конце провода, трудно понять, но стены переизысканного интерьера украшены примитивными картинами, на которых обнаженная женщина. Драматургия такова, что Тильда упаковала чемоданы партнера и тот/та должен/должна явиться за вещами. И найти ее мертвой. Она даже глотает таблетки. Но в кадре есть пес. Он скулит подле чемоданов и Тильда просит абонента пожалеть собаку. Увы – собаку жалеть не будут. И когда Тильда берет канистру и начинает поливать все бензином и ужас охватывает, что сгорит собака, выясняется, что съемка проходит в декорации, которую героиня с собакой покидает, поджигает все и удаляется с псом в новую жизнь. Велев ему смириться с тем, что теперь у него новый хозяин. Такая бравурная песня протеста. (Про что? – про тесто). Непременно следует смотреть, чтобы не забыть, как выглядит настоящее кино.

Жаль, что прессе не показали картину Косаковского «Гунда» про свинью. Верю, что это замечательное кино, так как знаю работы Косаковского и люблю свиней. Полтора часа черно-белого кино о жизни хрюшки в Норвегии, которая сначала выносила, потом родила детей, а потом их у нее забрали. И страдания ее понятны каждому зрителю. Так что в кадре свинья, но фильм не только о ней, а еще и о нас.

Жаль, что показали грузинскую режиссершу – слышала о ней, и лучше бы никогда не видела. Что-то совершенно запредельное – про то, как иеговистам жить не дают какие-то злые люди. Молельный дом сжигают, жену священника насилуют, мужу приносят аудиопленку, из которой следует, что она едва ли не согласилась на соитие. Понимаю, что мне показывают про чекистов и людей, но снято стерильно: в кадре, как в прозекторской, никаких признаков живой жизни. Все слишком понарошковое. Пластмассовые цветы. Фильм называется «Начало», режиссер Дея Кулумбегашвили.

И, конечно, главный недостаток стримингового просмотра: невозможность нажать кнопку «фаст форвард», чтобы промотать несколько фильмов, которые шли три и более часов.

Все картины фестиваля будут в прокате в ближайшие месяцы. Приятного вам просмотра.

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру