Но музейные залы достаточно просторны, чтобы посетители могли держать дистанцию друг от друга, – не то что концертный зал, где все сидят плечом к плечу. Мет-Брейер в этом отношении особенно хорош. Во всяком случае, как только он снова откроется для публики, именно туда я советую пойти. На выставку Герхарда Рихтера, которая открылась на прошлой неделе, а закроется 5 июля.
Когда Музей американского искусства Уитни в 2015 году готовился переезжать в новое, построенное по проекту Ренцо Пиано здание на западной оконечности 14-й улицы, он сдал старое, на Мэдисон-авеню, в аренду своему соседу – Музею Метрополитен. На девять лет.
Девять лет в наше время срок огромный – много чего может произойти. И произошло. Директор Мет-музея Томас Кэмпбелл, заключавший договор об аренде, вынужден был уйти под давлением тех, кто считал, что его проекты слишком дороги и амбициозны. Не все выставки в Мет-Брейер, как стали называть арендованное здание по имени его архитектора, были коммерчески успешны, и содержание нового помещения начало приносить все большие убытки. Вот почему новое руководство музея решило от аренды отказаться на два года раньше, благо подвернулась хорошая возможность: еще один сосед по Верхнему Ист-Сайду – музей Коллекция Фрика – объявил планы своей перестройки и нуждался в новом временном помещении.
Так что ретроспектива немецкого художника Герхарда Рихтера – и впрямь последнее «ура» Мет-музея на Мэдисон. И это настоящее «ура!» - с восклицательным знаком. Потому что Рихтер – один из лучших и самых популярных (что не всегда совпадает) художников сегодня, причем работает он в основном в старом добром жанре живописи, ухитряясь при этом никого и ничего не копировать и привлекая поклонников разных поколений.
Ему 88 лет. Его судьба как художника была продиктована историей Германии, в которой он родился в 1932 году. Его дрезденское детство и отрочество совпали с рождением и гибелью Третьего рейха, и среди его родных были и преданные слуги нацизма, и его жертвы, о чем он десятилетиями умалчивал, хотя эти люди и появлялись в его «туманных», основанных на старых фотоснимках, картинах 60-х годов: эсэсовец дядя Руди, запрятанная нацистами в дом для душевнобольных и погибшая там тетя Марианна (обе картины есть на выставке).
Но сначала была жизнь в Восточной Германии и учеба живописи. В эти ранние годы он получил отличную академическую выучку, работал успешно как живописец-реалист и даже получил возможность поехать в западногерманский Кассель, на «Документу», где впервые увидел работы абстракционистов. Полученный шок от встречи с полотнами Фонтаны и Поллока Рихтер называет одной из главных причин своего бегства на Запад. Он перебрался туда в 1961 году, незадолго до закрытия границы и возведения Берлинской стены.
«Я понял, что все мое мышление было неверным». Он поселился в Дюссельдорфе, который был в 60-е центром нового немецкого искусства, серьезно занялся живописной техникой, начал экспериментировать с рекламой в духе поп-арта, «хулиганить», как другой беглец с Востока, Зигмар Польке, с «капиталистическим реализмом» и нашел себя в работе с фотографией, преломляя фотоизображение в живописи. Именно преломляя, интерпретируя, пересматривая, окутывая дымкой воспоминаний, никогда не копируя и всегда наделяя его эмоциональным подтекстом.
Это напряжение между механическим реализмом фотообраза и субъективностью живописи, этот контраст между холодным расчетом и личным чувством – основа его творчества. И секрет его притягательности. Его пейзажи – от городских уголков до морских видов – поражают не только феноменальным живописным мастерством, но всегда вызывают какое-то щемящее чувство. В них есть меланхолия и ностальгия. И невыразимая красота.
Даже в его чисто абстрактных картинах. Он все время перемежает эти жанры – фигуративную живопись и абстрактную. Иногда смешивает, как в своих «планах городов»: черно-белых полотнах, написанных на основе аэрофотографий Парижа, Мадрида и т.д. Похожие издалека на абстракции, мне эти искаженные очертания крыш и улиц напоминают руины Дрездена.
Один из залов нынешней выставки отдан серии под названием «Cage». Имеется в виду не клетка, а имя знаменитого композитора-авангардиста Джона Кейджа, который создавал свои опусы, полагаясь на шанс, случайность. Выросшего в условиях немецкой дисциплины и социалистических рамок художника идея потрясла. Из нее родилась техника его абстрактных картин: основные краски художник щедро и вольно наносил широкой кистью на полотно, потом проводил по ним скребком или шпателем – в разных направлениях, размазывая по всей поверхности до тех пор, пока не чувствовал, что можно остановиться. Результат был и впрямь непредсказуем, но сделанные в этой технике картины вибрируют, дышат, живут. В них есть гармония и чувственная красота.
На выставке много портретов (в том числе поразительный по психологической точности портрет младшей дочери Эллы, сделанный в 2007 году, когда та была подростком), абстракции, созданные с помощью компьютера (те, кто осенью видел в Шеде перформанс «Райх-Рихтер-Пярт», узнают их), большая прозрачная стеклянная скульптура «Карточный дом» (опять – реальность преломленная!) и серия картин «Биркенау». Прошлое не отпускает.
