Легенда о морском капитане, обреченном за богохульство вечно скитаться по морю на призрачном корабле, в вагнеровское время известная благодаря ироничной интерпретации Гейне, Вагнером рассказана серьезно и с пафосом. Парочка жанровых массовых сцен в опере – дань сюжету и духу времени (при всей своей самоуверенности молодой автор еще не прочь был подстроиться под шаблоны оперной сцены). Главное же в этой опере - история любви, отравленной взаимным непониманием, трагическая фигура одинокого странника и женское самопожертвование во имя его спасения. В разных вариантах все это будет в «Лоэнгрине», «Тристане», «Зигфриде», «Гибели богов»...
Я всегда любила эту оперу: короткую, трехактную, без антрактов (Вагнер предусмотрел и вариант с антрактами), еще не перегруженную длинными рассказами и необыкновенно мелодичную. Написанная в 1840-41 гг., она еще одной ногой в традиции: какие-то эпизоды напоминают раннего Верди, какие-то – Мейербера. Но в ней уже есть подлинный Вагнер, с его виртуозным использованием лейтмотивов, могучими оркестровыми шквалами, готовыми вот-вот утопить человеческий голос, с широкими мелодиями, сложенными из запоминающихся сегментов, и мистической атмосферой, возвышающей повседневность до уровня мифа.
Вот эту атмосферу и старался создать в своей новой, почти полностью лишенной примет обыденной жизни, постановке канадец Франсуа Жирар, известный своими фильмами и своим первым вагнеровским опытом в Мет – «Парсифалем» (2013). Но, используя новейшую технологию и элементы символизма, спектакль во многом старомоден и ничего нового в восприятие этой оперы не добавляет.
Здесь царят почти намеренная сценическая статика и лишь три-четыре визуальных образа. Главный – гигантский нарисованный глаз, который встречает входящих в зал и на который завороженно смотрит юная Сента, одержимая легендой о Голландце и готовая на любые жертвы ради его спасения. Глаз (творение автора декораций Джона МакФарлана), преследующий нас как некое «всевидящее око», должен заменить портрет Голландца, в который, согласно либретто, влюбляется Сента.
Другой, более традиционный образ – корабль. Его тащат на канатах моряки в первом акте. Во втором, где по сюжету Сента и ее подруги сидят за прялками, такие же канаты свисают откуда-то сверху, прялок, конечно, нет, женщины стоят вдоль сцены скучным рядом, а позади них другие женщины ходят вдоль сцены, заплетая канаты в нехитрые узоры.
Два сильных момента в начале обещали куда больше, особенно появление Голландца: из морской дымки, в светящемся ореоле возникает, медленно приближаясь, призрачный черный силуэт. Лица не видно, шаги неуверенны, как у любого, кто давно не ступал на твердую почву. На первый взгляд и увертюра с ее могучим звуковым образом морской стихии нашла свой визуальный эквивалент в игре полуабстрактных черно-белых проекций (дизайн Питера Фраэрти). Кроме проекций, тут была и одинокая фигурка в красном платье перед уже упомянутым глазом. Она оказалась танцевальным двойником Сенты (Элисон Клэнси) и начала двигаться со все большей экспрессией и недвусмысленной эротикой в стиле Марты Грэм, что не вязалось с музыкой и в конце концов оказалось и скучно, и ненужно (хореография Кэролин Чо имела тот же эффект и в массовке третьего действия).
Во время увертюры у кого-то зазвенел телефон, но музыкального руководителя и дирижера спектакля Валерия Гергиева это не сбило, и одну из коронных опер в своем репертуаре (в Мет он ее впервые дирижировал еще в 90-е годы) он провел уверенно, чутко поддерживая певцов, хотя, возможно, с меньшей горячностью, чем в том, давнем «Голландце».
Между тем в первом действии не сработал вентилятор, который должен был отгонять от Евгения Никитина-Голландца клубы искусственного тумана, ядовитого для голоса. Певец, не раз исполнявший партию Голландца на других сценах и вообще известный ролями в вагнеровских операх (Курвенал в «Тристане», Клингзор в «Парсифале», несколько персонажей «Кольца»), великолепно провел первый монолог, показав и силу и красоту своего мужественного баритонального баса, и отличный немецкий, и точное попадание в образ, но вредные пары сказались: если не в красивейшем дуэте Голландца и Сенты во втором акте, то в финале: было заметно, что голос работает с необычным напряжением.
У Ани Кемпе, также известной своими вагнеровскими ролями, включая Изольду, в роли Сенты проблем не было. Непонятно, почему эта умная певица с ярким сопрано и неординарным мастерством только сейчас дебютирует в Мет. Баллада из второго акта, где Сента рассказывает о своей одержимости загадочным Голландцем, была незабываема, как и другие сцены с ее участием. Но только в музыкальном отношении: слишком скупо, а порой и неумно режиссура использовала потенциал актрисы и роли.
Великолепен был Сергей Скороходов в роли влюбленного в Сенту охотника Эрика. Еще один «импорт» из Мариинского театра, обладатель звонкого, объемного, теплого тенора, он сделал каждое появление своего героя на сцене музыкальным событием. Опытный немец Франц-Йозеф Зелиг в роли отца Сенты и молодой американец Дэвид Портилло (Рулевой) только усилили общее ощущение того, что музыкальная сторона этого спектакля оказалась сильнее театрально-сценической. 14 марта оперу транслируют в кино.
