Карен Купер: «Попасть на экран «Фильм Форум» сложнее, чем пройти по конкурсу в Гарвард»

25 лет из этих пятидесяти я пишу о невероятных показах в ее кинотеатре, зазывая туда друзей. Карен об этом понятия не имеет. Строгая женщина, она смотрит придирчиво, пристально, словно на экран, и ты чувствуешь себя персонажем не снятого о ней фильма. Она просто и прямо отвечает на вопросы, не подбирая слова. Человек с устоявшимися принципами, ясной жизненной позицией, она давно выверила свою систему ценностей, потому ей просто говорить.

— Я пришла вас поздравить и поблагодарить. Ваш кинотеатр стал важной частью моей жизни: здесь я впервые услышала с экрана русский язык. Откуда внимание к дальней стране?

— Мои бабушки-дедушки с обеих сторон откуда-то, где сходились границы Австро-Венгрии и Российской империи.

— Карпаты?

— Не знаю, и они сами не только не знали название местечка, откуда они родом, но даже не могли узнать, в каком году бабушка родилась. Прие­хали сюда в 1895-м и поселились на Манхэттене — на Ист-Сайде. Папа и мама родились и выросли в Нью-Йорке, я росла в Квинсе и переехала в Манхэттен в ту самую минуту, когда смогла. Я ненавидела Квинс. Мы были бедными, потому я училась в простом колледже, никаких Айви-­лиг. Изучала литературу, театр, живопись. Кино было в самом низу списка моих интересов, но по окончании колледжа мне посчастливилось получить работу в одном киножурнале. Там я встретила молодого человека, который создал «Фильм Форум» и вскоре понял, что не может им заниматься: это отнимало массу времени, а он хотел жениться, найти приличную работу, вырваться из бедности и жить, а не тянуть нищий бизнес.

В 1970 году некто Питер Файнштейн с другом придумали киноклуб, в котором показывали то, что не показывали большие кинотеатры. Через пару лет друг устал, а потом и сам Питер. Тут-то и попала ему на глаза заметка Карен в киножурнале. Он встретился с ней и предложил ей взять себе этот «бизнес». Девочка, которая никогда не занималась никаким бизнесом, согласилась. И вот — кинотеатру 50 и гости идут к Карен с подарками и благодарностью. Для меня это место на Вест Хаустон — важная часть моей жизни в Америке: не будь его — не было бы той меня, что есть сегодня. 25 лет назад я прочла на афише слово «Параджанов», вошла и задала устроителям вопрос, откуда они знают это имя. Вышла, написала первую заметку о кино и отнесла в редакцию новорожденной газеты «В Новом Свете». Мне посчастливилось там многое увидеть, и даже представлять фильм любимой Агнешки Холланд — польского режиссера, создавшей полотно о вторжении советских танков в Прагу в 1968 году.

— Смотри, что Питер дал мне тогда: эту тетрадь и печать. Вот и все. Это был 1972 год, мне было 24 года, и так я начала свой бизнес. Посмотри на печать, — Карен дает мне подержать печать. — Это ВС¨. Тетрадь — это записная книжка, где люди, что ходили на просмотры, оставляли свои имена, адреса и телефоны, чтобы мы могли им сообщить о новом фильме. Тогда не было никаких канцтоваров — только эта резиновая печать. У нас был крошечный чердак, где умещались штук 50 складных стульев и 16- миллиметровый проектор размером с большой тостер, куда заправляли пленку...

Карен ловко изображает пальцами процесс — как и куда вставлялась пленка, и я киваю, так как помню каждый изгиб проектора. Мы с ней погодки, наши дети — ровесники, учились в одной школе.

— Я сидела при входе и продавала билеты, чтобы заплатить после показа киномеханику.

Мы трижды переезжали, по­­ка не осели тут в Вилледж. И как только театр становился чуть больше — он требовал больше денег, а не приносил доход.

Я слушаю ее и думаю, что вот это и есть Америка, когда достаточно тетрадки, печати, чердака, складных стульев и маленького стрекочущего аппарата, чтобы взрастить в любви самый престижный просмотровый зал страны. Картины идут тут двух видов — старое добротное кино со всего света, которое грех забывать, и новое. Старину Карен отдала критику Брюсу Голдстину, который формирует программу классики. А новое Карен отбирает вдвоем с Майком Маджоре — сотрудником, который с ней рядом четверть века. Они летают по всем важным кинофестивалям и отбирают для показа то, что считают достойным. Иногда фильмы, отобранные ими, удостоены наград, иногда нет. Решения жюри им не указ. Но когда фильм, отобранный и показанный ими, выходит на «Оскар», они ликуют. Горюют, когда не удается получить для показа то, что хотелось. Карен сама пишет аннотации, пояснения того, что зрителю предстоит увидеть. Буклеты у нее по-прежнему выходят на бумаге и всегда лежат внутри кинотеатра и у двери снаружи — для бесплатного распространения. Подходи — бе­ри — читай — и приходи смотри. В году пятьдесят две недели, каждый новый фильм неделю на экране, то есть ей нужно найти пятьдесят достойных но­вых фильмов для Нью-Йоркской премьеры. В кинотеатре царит «диктатура вкуса», как называл это Бабель. Карен зовет себя просто «директором», хотя все знают, что она мать, душа, верховный судия и ангел-хранитель этого места. Кроме фестивалей «сверху», приходят фильмы «сни­зу» — от авторов, продюсеров, агентов. С предложениями знакомится небольшая команда ее сотрудников. «Форум» имеет удивительную репутацию: если фильм там был — это знак качества фильма.

В Нью-Йорке сейчас жи­вет порядка миллиона русских, и каждый десятый в городе говорит по-русски. Я пишу о «Фо­руме», напоминая выходцам из СССР, что у нас есть редкая возможность увидеть шедевры мирового кино на большом экране, чего мы были лишены в СССР. Либо смотрели на кинофестивалях, в Доме кино, либо в каких-то копиях с потерей качества, — либо не в цвете, либо с неверным переводом. Наме­рен­но — по цензурным соображениям, либо не намеренно — по безграмотности переводчика, когда название сигарет «Lucky Strike» могли перевести как «счастливая забастовка».

— Спаси­бо, что классика у тебя всегда доступна, и за то, что кинотеатр не давал забыть, что советскому кино есть чем гордиться.

Карен, словно игрок в карты, который ходит с козырей, выложила на стол две цветные открытки с рекламой новых российских фильмов, которые идут сейчас: «Дылда» режиссера Ба­лагова, о тяжкой послевоенной жизни, и «Гражданин К» американского режиссера Алекса Гибни о драме Михаила Ходор­ковского. Показ отреставрированного фильма Элема Климова «Иди и смотри» начнется 21 февраля и будет идти до начала марта.

— Многие годы ты не давала американцам забыть, что русские существуют. Ты сделала много для них. Что русские могли бы сделать для тебя?

— Прежде всего хочу сказать, что русские уже сделали для нас и что мы — американцы — до сих пор не знаем и не понимаем в большинстве своем: они помогли выиграть Вторую мировую войну против нацизма. Думаю, что американцы не знают, что 20 миллионов русских погибло, а в массе американцев вообще нет знаний о том, что во время войны мы были союзниками. Кто-то, конечно, знает, но большинство игнорирует это. Они не понимают, как велик был вклад русских в дело мира, в то, что вторая половина двадцатого века была для нас мирной. Как много мы выиграли от вклада русских в этой войне. Никто не знает, как много людей в СССР лишились жизни до и после войны из-за сталинских репрессий, и эта цифра, наверное, никогда не станет известна, но в войне — мы знаем. А уж после этого спросить, что русские могут сделать для меня -это чрезмерно. Спасибо. Много лет назад я показывала фильм русской женщины, режиссера-документалиста Марины Голдовской «Власть Соловецкая» о ГУЛАГе. Это был очень важный фильм для меня, потому что он рассказывал о реальности, о которой мы, американцы, ничего не знаем. Как и этот новый фильм «Дылда», который рассказывает об ужасных психологических страданиях в жизни тех людей, которые пережили войну. Мы не знаем ничего о том, что было, когда война официально окончилась, но при этом продолжалась внутри человека, во многих невидимых аспектах.

— Ты показывала фильм «Блокада» Сергея Лозницы, помнишь?

— Конечно.

— «Дылда» — отчасти продолжение, то есть ты понимаешь прошлое этих героев.

— Знаешь, Лозница сделал новый фильм, который я очень хотела показать, но у меня его перехватили: «Государственные похороны» — о похоронах Ста­лина. Я пыталась его получить, но увы... Думаю, что он прекрасный кинематографист. По­хороны Сталина я уже немного показывала, когда устраивала премьеру фильма Евгения Ев­тушенко «Детский сад». Это ки­но на материале его воспоминаний о том, как он рос в годы войны. Он сам в то время приехал в Нью-Йорк, и мы провели прекрасную пресс-конференцию, на которой была масса прессы, и это было потрясающе. Много народа пришло на просмотр. Он вообще был очень яркий и интересный человек. И там были похороны Сталина. Но не так страшно, как у Лозницы. О войне еще очень интересно говорит Юрий Норштейн, ты знаешь его — ты писала о нем, когда мы устраивали показ его фильма «Сказка сказок» вместе с фильмом Левана Габриадзе «Резо». И ты сама работала в анимации — я знаю. Я бы хотела посмотреть твой фильм о кукле Освенцима. Еще мы показывали Александра Сокурова. Хорошо помню его фильм «Солн­це» — о японском императоре. Фильм Андрея Тарковского «Сталкер» мы открывали для Америки.

— Спасибо тебе за отца и сына Габриадзе. Фильм «Ре­зо» русским трудно увидеть — Россия находится в состоянии конфликта с Грузией.

— Фильм Левана Габриадзе совершенно прекрасный, но у таких фильмов обычно трудная прокатная судьба, так как они не укладываются в стандартный формат, к которому зритель привык. Но когда я сложила два фильма вместе — «Сказка сказок» Норштейна и «Резо» Левана Габриадзе, — вс¸ получилось. И прокат прошел очень хорошо.

«Дылда» тоже идет хорошо, хоть фильм очень депрессивный для американского зрителя. Иногда для меня самой это неожиданность, когда фильм для узкого круга привлекает большое число зрителей. О Ходорковском тоже очень хорошо смотрят.

— Я впервые пришла сю­да, когда на экране была неделя Параджанова. Тебе удалось раздобыть и отреставрировать его ранние фильмы, которых я в СССР не видела.

— В этом месте я должна отметить моих коллег, с которыми работаю многие годы. Это прежде всего Брюс Гольдштейн, который отвечает за репертуар фильмов минувших лет. За­бы­тых или незаслуженно незамеченных. Параджанов был его вы­бор. Старое и новое кино у нас — это два разных мира. Я занимаюсь новым вместе с моим коллегой Майком Мад­жиоре. Мы вдвоем собираем всю программу нового кино. У Майка прекрасный вкус и он много разъезжает по кинофестивалям. К пятидесятилетию мы издали два буклета о наших фильмах: один Брюса и один наш с Майком. Посмотри — тут много интересного. Но нет ни слова о том, как рос наш бизнес.

— Как тебе удалось выжить в Манхэттене?

— Люди. Приходили и приносили нам деньги.

— Ты имееешь в виду членские взносы почитателей?

— Нет. Членов нашего киноклуба 6000 человек, и это прекрасно, но для такого огромного мегаполиса, как Нью-Йорк, это совсем не много. Нам очень помогают выживать спонсоры - частные лица, и несколько корпораций. Кор­пора­ции традиционно очень консервативны, они поддерживают симфонические оркестры, ба­лет, музеи, большие театры. То есть те виды искусства, в которых нет ничего противоречивого и нет предмета для конфликта, дискуссий, разных мнений. Поддержать кино для них сложно, особенно когда они не знают, что будет на экране через неделю. Так приходится опираться на финансовую поддержку редких людей, которым действительно нравится то, что я делаю, и которые понимают, как это важно. Каждый серьезный фонд считает своей миссией поддержку искусства, но у фондов есть сомнения в том, что кино — это искусство. Они предпочитают театр, танец, музыку, а кино — это моментально отсылает к понятию «Голливуд», что уже не искусство, а находится в категории развлечений и в поддержке не нуждается. Поэтому поддержка очень важна. Мы живы только благодаря щедрости отдельных людей. Иначе нельзя выжить, когда предоставляешь экран фильмам, которые заведомо рассчитаны на узкую аудиторию, а потому не принесут прибыли спонсорам. Неспе­циа­листам трудно объяснить, какого калибра фильмы не имели финансового успеха в прокате. Это всегда прекрасно, когда фильм окупается и приносит доход, но нужно помнить о тех, кому не удалось. Вот, например, сейчас мы показываем новый фильм Вернера Херцога о таком писателе, как Брюс Чатвин. Он умер в 1989 году, но в свое время повлиял на многих, а сейчас забыт. Прекрасный писатель, но фильм о нем не так увлекателен, как прежний фильм Херцога, где он идет по следу мужчины, который полюбил огромного медведя гризли.

— Да-да, помню. Потом мужчина исчез, и Херцог находит, что гризли сожрал его вместе с одеждой, потому и не осталось следов.

— Да, это очень разный уровень концепта. Мы даем сейчас французское экспериментальное кино, в котором автор даже не снимает, а из ранее отснятых кадров складывает свою личную историю. И я очень признательна семье Островских, которые стали спонсором этого показа. Они, кстати, выходцы из России. Я не настолько глупа, чтобы на­деяться, что будет прибыль с проката такого фильма. С другой стороны, у нас выходит фильм о таком прекрасном, любимом всеми докторе, как Оливер Сакс, что позволяет мне надеяться, что он соберет зрителей. Так как Оливер жил в Нью-Йорке, его знали и любили многие в городе, и я надеюсь, что они придут посмотреть фильм и приведут детей, внуков, друзей. Он много лет жил неподалеку от кинотеатра. Он написал и опубликовал много книг, и есть много людей, которые хорошо знали его. Но найти баланс, выпуская в прокат разные фильмы — эзотерические, рисованные, и более популярные, — трудно. И выжить возможно только благодаря финансовой поддержке отдельных людей.

— Как ты отбираешь фильмы? Как американец может оценить фильм и «Сказка сказок» и «Резо» при всей мере условности, когда рисованный рассказ ведется от первого лица, да еще рисованные герои включают Ленина и Сталина?

— Я вообще очень люблю анимацию, так как это еще один язык, еще один способ рассказать историю, которая не может быть рассказана другим способом. И в случае с Леваном Габриадзе это абсолютное попадание, так как о своем отце — мастере кукольного театра, художнике-кукольнике следовало рассказать именно так.

— Но нужно уметь понимать этот другой язык, другую меру условности...

— У меня муж мультипликатор. И много лет назад Юрий Норштейн был нашим гостем, был у нас в доме. А выбираем мы обычно так: мы с Майком имеем разный вкус и делаем субъективный выбор. Потом обмениваемся мнениями и принимаем решение. У нас нет критериев — то есть мы не ищем каких-то определенных фильмов, посвященных какой-­то те­ме. Мы смотрим, и фильм должен трогать меня эмоционально, должен озадачить интеллектуально, либо должен быть о предмете, о котором я ничего не знаю и могу узнать что-то новое. Если есть новый стиль, некое открытие, нечто отличное от того, что гонят сутками по телевизору — соуп-драма или автомобильные погони — весь голливудский набор, который они делают очень хорошо, — мы готовы подумать о показе. Я способна оценить то, как хорошо Голливуд рассказывает истории, но есть другие голоса, которые рассказывают другие истории, — более личные, которые не рассчитаны на аудиторию в сотни миллионов зрителей по всему земному ша­ру, но достойны того, чтобы быть услышанными. Это истории, которые обращены к нескольким людям и говорят что-то очень важное, и это важно сохранить, это не должно утонуть в океане поп-культуры.

— Как российское кино попало в круг твоего внимания?

— Мы разъезжаем по разным фестивалям, смотрим Кан­ны, Торонто, Берлин, Амстердам и там можем многое увидеть. Плюс — мы читаем все важные журналы о кино, получаем мно­го почты. Читаем новости о том, что снимается, что окончено. Интернет сделал мир очень маленьким. Если раньше я должна была получить тяжелую посылку с пленкой, зарядить ее в проектор, то сейчас это занимает ми­нуты: открыл компьютер, на­жал, посмотрел.

— То есть люди могут присылать тебе свое кино по почте?

— Конечно. Но мы очень избирательны. Попасть на наш экран сложнее, чем пройти по конкурсу в Гарвард. Потому что мы действительно отбираем луч­шее. Но это мое очень личное, субъективное мнение. И мое решение.

— У тебя нет никакой цензуры?

— Никакой. Я хорошо знаю, что такое цензура: у меня есть скверный собственный опыт. Однажды я была звана в Прагу посмотреть чешские фильмы — на Неделе нового чешского кино. Это было еще во времена, когда у власти были коммунисты. Я посмотрела несколько фильмов и выбрала один, не помню название, но мне сказали, что этот фильм нельзя. По­тому что на экране кто-то, кто сбежал из Чехословакии. Какой-то предатель. Я сказала, что в Нью-Йорке никто ничего про ваших предателей не знает и зритель будет просто смотреть кино. Но они уперлись, сказали, что один фильм не дадут. И я пошла на компромисс — взяла его в пакете с десятком других фильмов, которые мне были не нужны. Сказала, что главным выберу какой-то другой, только дайте мне этот один, так как это был очень хороший фильм. Они согласились. Я показала. Конеч­но, никто не знал, кто там предатель в фильме. Но я поняла потом, что не должна была соглашаться брать весь пакет. Я должна была настоять на своем: либо мне дают этот фильм, либо ничего не будет вообще. Но мне было неловко: они оплатили мой приезд. Так я поняла, как трудно им противостоять. Мне же нечего было терять, кроме недели моего времени. Я же не теряла жизнь. Но я хотела быть хорошей. Это стало для меня уроком, как легко сбиться с пути: пойти на один небольшой компромисс, на другой — и все, ты сам не заметишь, как уже покатился вниз. Туда, где теряешь собственную душу.

— Как люди приходят к тебе с фильмами?

— Как правило, приходят агенты по продаже фильмов. Они приходят на стадии поиска дистрибьютора. Потому что если я возьму и премьера пройдет на моем экране, они смогут потом сказать, что фильм был признан достойным для «Фильм Форума» и его можно будет легче продать другим кинотеатрам для показа по всей стране.

— В кино традиционно отмываются деньги. Могут ли они заплатить тебе за право показать фильм у тебя, взять просмотровый зал в аренду?

— А вот это нет. Никто не может за плату пройти на мой экран. Мы отбираем только по одному параметру: качество работы. У нас в городе есть другие кинотеатры, где ты можешь заплатить и поставить фильм на экран на неделю, чтобы у тебя в биографии было, что фильм шел в течение недели на экране кинотеатра в Нью-Йорке. Это обязательное условие, чтобы пройти на «Оскар», например. Мы де­нег не берем за показы. Мы или поддерживаем картину и при­глашаем ее к показу, или нет.

— Какие имена еще остались в памяти — так, чтобы на­звать, не заглядывая в архив?

— Андрей Звягинцев — мы показывали его фильмы «Елена» и «Левиафан», Алексей Бала­ба­нов — «Брат», Александр Соку­ров — все его фильмы, Михалков — «Анна», «12», Юрий Быков, Сер­гей Дворцевой, Элем Климов...

Следите за афишей — многие вечера в этом сезоне, посвященные юбилею, пройдут в присутствии режиссеров и звезд. Они расскажут о фильмах, которые увидели тут, в «Фильм Форуме», и как эти работы повлияли на их жизнь и творчество. Приходите и приводите детей. Здесь качество филь­мов измеряют не в «Оска­рах» — если фильм на экране, значит, его оценила Одна Карен. И это высокая оценка. Второй такой Карен нет, как и нет такого второго кинотеатра в Аме­рике. Но что прискорбно — его нет и в России.