«Полифония» Кристофера Уилдона на музыку десяти фортепианных пьес Лигети прежде всего порадовала возможностью эту музыку лишний раз услышать. Это первая композиция хореографа после назначения его на должность хореографа-резидента Сити-балета, и, памятуя о почти божественном статусе основателя Сити-балета и протанцевав до этого в десятках балетов Баланчина в том же Сити-балете, Уилдон следует баланчинской эстетике «легкой отстраненности», хотя, ведомый новаторской, яркой, темпераментной музыкой Лигети, создает свои движения и комбинации – нередко поразительной красоты и немалого разнообразия.
Джастин Пек прошел аналогичный путь от солиста Сити-балета до резидента-хореографа. Но его шестиминутный «Bright» (Яркий) на музыку Марка Данцигерса для шести танцовщиков ярок только освещением и голубовато-белыми костюмами. Многообещающее начало («звенящие звучания», отраженные в мелких, легких жестах) ни к чему не привело: балет статичен и быстро забывается.
Джером Роббинс в Сити-балете именовался балетмейстером («хореографа-резидента» изобрели позже) и свой «Opus 19/The Dreamer» создал в 1979 году для Михаила Барышникова, как раз во время его недолгого, полуторагодичного пребывания в Сити-балете, и Патрисии МакБрайд на музыку Первого скрипичного концерта Прокофьева (в действительности опус 19). Балет давно не появлялся в репертуаре, и осенью 2019 г. Барышников сам репетировал его с новым составом, что для этого богатого смыслами балета важно. Его герой – фигура сложная, романтическая, сомневающаяся, живущая в мечтах и надеждах (Тэйлор Стенли). В нем немало и от самого Роббинса. Фон – группа, с на редкость интересной пластикой. Из группы позже является героиня (Лорен Ловетт) – скорее мечта и муза, нежели реальность. Их отношения непросты и разворачиваются на протяжении всех трех частей концерта. Необыкновенно музыкальная хореография Роббинса, к сожалению, не нашла адекватной звуковой поддержки: скрипач Артуро Дельмони и оркестр Сити-балета (дирижер Эндрюс Сил) как будто «выкачали» из прокофьевской партитуры весь ее темперамент, драматизм и колорит.
Ратманский (его прочили в «хореографы-резиденты» Сити-балета, пока его не переманил АБТ) не перестает удивлять. В тот момент, когда все решили, что он полностью погружен в изучение архивов и восстановление классики XIX века (его «Жизель», впервые представленная осенью 2019-го в Большом театре – ее сейчас показывают в кинотеатрах мира, - лучший результат этого многолетнего процесса), хореограф поразил полной, кажется, противоположностью: создал неожиданный, новаторский, суперсовременный балет, хотя и со своим типичным «росчерком»: доскональное понимание и виртуозное использование классической пластики, остроумие и человечность.
Все знают, что Ратманский уникально чувствителен к музыке – от Адана до Шостаковича и Бернстайна. В новой работе это особенно ощутимо. Уж очень необычна партитура. Австро-немецкий композитор Петер Аблингер (р. в 1959), начиная с 1998 года создает нескончаемый цикл «Голоса и фортепиано», где «живое» фортепиано звучит одновремено с архивными записями голосов разных людей. Люди читают стихи или прозу, дают интервью, рассказывают что-то – все на разных языках. Отношения между фортепиано и голосом могут быть разными: почти унисон, полифония, конфликт, «расцвечивание» голоса отдельными гармониями.
Ратманский выбрал шесть пьес, шесть голосов (балет так и называется - «Голоса»), причем женских: джазовые певицы Бонни Барнетт и Нина Симон и художница Агнес Мартин говорят по-английски, иранская поэтесса и режиссер Форуг Фарохжад – на фарси, скончавшаяся в 100-летнем возрасте в 1983 году Гендин Слалиен – по-норвежски (девочкой она пела народные песенки Григу, который их обработал), актриса Сетзуко Хара – по-японски. Вы можете не знать, кто именно говорит и о чем (не думаю, что это имеет значение – за исключением финала, о чем позже), но разноязычие заметно, и хореография пяти женских соло, поставленных на первые пять частей этого шестичастного цикла, очень тонко, отдельными штрихами отражает музыку языка и окраску текста: детская игривость шведского номера, певучая, слегка эротичная пластика персидского, рафинированная женственность и грация японского...
Есть и мужчины: они выходят на сцену дружной четверкой или пятеркой, с руками, сплетенными, как в «Танце маленьких лебедей», маршируют, напоминая римскую фалангу и вообще нечто агрессивно-организованное и выводят и уводят на сцену солисток-балерин. Уводя, оставляют за собой «хвост»: одного из солистов, который в полной тишине демонстрирует собственную виртуозность в одном из коронных «па» из классических вариаций: пролеты по кругу в размашистых прыжках, вращение в центре и т.д. У каждого – один трюк, и тишина, в которой он исполняется, еще больше усиливает необязательность и прямолинейность этой демонстрации мужского и героического – в контрасте с физической и эмоциональной многоликостью и непредсказуемостью женских соло. Лучшего, более умного и личного комментария к изменившимся взглядам на историю и характер отношений между полами пока не предложил никто – ни в балете, ни в других сферах.
Впрочем, в последней части, где художница-минималистка Агнес Мартин говорит о том, как живопись стала ее убежищем и спасением, все танцуют вместе, образуют причудливую пирамиду. Последнее произнесенное Мартин слово – «красота». Не раскрываю других деталей, потому что балет будет исполняться регулярно и вы всё должны увидеть сами.
