Венеция — Нью-Йорк. Хождение по водам

Катя Марголис: «Надкусить это яблоко с другой стороны – еще раз встретиться с нью-йоркским Genius loci».

В Нью-Йорке 3 и 5 декабря пройдут творческие встречи с Екатериной Марголис, ху­дожником, писательницей, составителем и иллюстратором сборника «Венецианские тетради: Иосиф Бродский и другие», а также автором книги «Следы на воде», в которой авторский текст соседствует с живописью, графикой и фотографией. Екатерина Марголис много лет живет и работает в Ве­­неции, пишет, готовит вы­­ставки, занимается преподаванием, но по-прежнему связана с Россией.

Катя Марголис: «Надкусить это яблоко с другой стороны – еще раз встретиться с нью-йоркским Genius loci».

-Вы прибываете в Нью-Йорк. Что он для вас?

— Признаюсь сразу. Нью-Йорк никогда не был моим городом. Приехав сюда впервые в юности, я искренне недоумевала, что именно сделало из него такой масштабный миф. Мы же смотрим на мир через призму прочтенного и увиденного, особенно в молодости, когда своих фильтров еще не наросло — че­рез язык, через литературу, — мы ждем момента сличения, уз­навания и отсюда мы двигаемся дальше навстречу новому — вот парижские бульвары — и вижу, например, Писсарро, или лондонские туманы Тернера, или фел­линиевский Рим. И в голове одновременно всплывают строчки: Аполлинер или какой-то детский Диккенс, или “Природа — тот же Рим и отразилась в нем”. Это как чтение по слогам. Боль­шие художники упрощают нам задачу, заранее уже фильтруя реальность, подсказывают (хотя иногда и навязывают) какое-то прочтение. Вот в случае с Нью-Йорком ничего не отозвалось — ни увиденное на экране, ни прочтенное. Чего-то мне не хватило, чтоб по-настоящему зацепить в реальности. Потом я приезжала не раз, но всегда это был какой-то повод — рабочий или семейный или культурный, а в ткань нью-йоркской жизни я не чувствовала себя никак встроенной, даже в воображении... Обыч­­но я сразу начинаю вообра­жать себя жителем нового мес­та, придумывать про себя биографии случайных прохожих или попутчиков в метро. А тут при всем разнообразии humans of New York — ничего. Никакого внут­реннего резонанса — просто любопытство, ну, конечно, концерты, музеи и прочее, но ни грам­ма невыразимого. То, что мо­ментально происходит со мной в любом маленьком европейском городке, тут никак не срабатывало.

Может, дело изначально в небе. В этих тесно выкроенных прямоугольниках, вторгающихся в небосвод. Что-то дисгармоничное для моего старомодного глаза, настроенного на скаты, арки, купола или шпили. Я всегда смотрю на небо в городах. В Москве оно часто низкое, спускающееся на переносицу, но из-под него, как из-под шапки в детстве, все равно видишь свой прежний мир. Хоть и ограниченный. В Венеции иначе. В Вене­ции небо — рифма воды. А ты сам просто на узкой полосе земли между ними. В Париже даже серое дождливое небо — всегда сиреневое, затекающее в пространство между крышами или даже продолжающееся в них, там небо — часть архитектуры... Сейчас я уже в другом возрасте, мой внутренний ландшафт тоже существенно изменился. Мне хочется надкусить это яблоко с другой стороны, попытаться еще раз встретиться с нью-йоркским Genius loci. Вдруг мы просто разминулись.

— Вы старомодный человек?

— И да, и нет. По образу жиз­ни едва ли. По взглядам то­же уже нет. Но для меня очень важна преемственность и непрерывность. Я всегда ощущала се­бя попавшей мимо своего поколения. Огромную роль для ме­ня сыграла бабушка и ее мир, ко­торый она в самых мелочах несла ежедневно. А через нее — ее отец и мой прадед — философ Густав Шпет, его ближ­ний и дальний круг: Кача­лов, Балтру­шайтис, Волошин, Белый... Эти люди незримо и очень даже зримо (в виде пи­сем, предметов, книг) населяли мир нашего детства. Для бабушки в этом не было никакого пафоса. Это было продолжением ее собственного детства. Как перешитая из бинтов Пер­вой мировой шапочка, которую носили все младенцы нашей семьи вплоть до моих детей. Когда я думаю о бабушке, на языке само появляется выражение «на живую нить». Бабушка прошла через весь жуткий ХХ век (про нее есть замечательный четырехсерийный фильм Елены Якович “Дочь философа Шпета”), дожила почти до 101 года и сама всегда оставалась легким, живым и очень детским человеком. В 90 с чем-то лет не могла пройти мимо качелей, не покачавшись, или мимо ледяной дорожки, не разбежавшись и не проехавшись... Вот на этой жи­вой нити для меня многое держится.

— В Нью-Йорке у вас запланированы встречи с вашими... кем? Читателями? По-читателями?

— Лекция в Hunter College. 3 декабря о восприятии Венеции через призмы разных языков и культур. Попытка прочтения этого многоязыкого палимпсеста через литературу, архитектуру, живопись и топографию это­го города-острова.

Вторая беседа в Evans Real Estate 5 декабря — бо­лее неформальная. Это отчасти развитие моего прошлогоднего лондонского выступления о феномене Acqua Alta. Небы­вало высокий уровень воды, фактически потоп, зафиксированный в Венеции в прошлом году, заставил задуматься не столько о безопасности и о метеорологии, сколько о судьбах культуры и о жизненном пути. Причем не только с точки зрения сохранения памятников или ущерба собственному жилищу, а с точки зрения самого явления высокой воды и как сложной культурной метафоры и одновременно как предельно личного опыта “хождения по водам”. Вхождения стихии в историю и в дом. Отражение привычного уклада в новом опыте.

А кто меня ждет — зрители, читатели или немножко и по-

— разве угадаешь? Развиртуали­зации всегда удивительны и непредсказуемы. Несмотря на откат в политическом смысле, на попытки строить безумные стены и все такое, наше время все же неумолимо двигается именно в сторону отказа от искусственных жестких границ прежних эпох. Не только между странами, но и между областями знаний или аудиториями — границы стираются и переосмысляются. Внеш­ние границы вообще дело обманчивое. Внутренние же строятся долго и не в приказном порядке.

— Кстати о границах. Ко­гда и как вы покинули Рос­сию?

— По изначальному образованию я лингвист — окончила университет РГГУ в Москве в середине 90-х, потом стажировалась в Италии в Падуанском университете, получила правительственную стипендию на ас­пирантуру в Австралии в Мель­бурнском (занималась терминами родства в аборигенских языках), выиграла в лотерею green card, поехала в Америку, потом снова вернулась в Россию на несколько лет по семейным обстоятельствам, а потом уехала опять в Италию. Я живу в Вене­ции уже 15 лет. Но я никогда не покидала Россию в смысле эмиграции. Не было точки принятия решения. Была жизнь в пространстве. И постепенное осознание себя в нем. Как человека и как художника.

В моем детстве было понятно, что никого из нас за границу никогда не выпустят. Эпоха застала нас врасплох. Мир неожиданно изменился. Но эта эпоха пришлась на мою юность. И открытый мир стал ее частью. Поэтому мне и по сей день не близка эмигрантская vs. патриотическая риторика. Я не вижу и не чувствую этого пафоса и трагической дилеммы. Более того, из своего опыта я просто знаю: эмигрантская дихотомия — ложь. Уехал — закрыл дверь, уши и глаза? Это выбор внутренний, а вовсе не географии. Наша эпоха знаменательна не только тем, что не работают привычные структуры, а тем, что смещаются внутренние понятия — о доверии и чести даже среди коллег и единомышленников. И то, что вчера еще было элементарной порядочностью, сегодня воспринимается как подвиг. И то, что вроде бы было абсолютно неприемлемо, вдруг становится в конструкцию “ес­ли... то...”. Увы, тут мы быстро вписались в послевоенную общеевропейскую тенденцию: позволять себе все время уставать, любить собственный комфорт, в противовес прежним требованиям самопожертвования нарочито “блюсти свои границы” — не быть способным рискнуть не то что жизнью или благосостоянием, а просто удоб­ством, не отдать не послед­нюю рубашку, а предпредпоследнюю — просто потому что она твоя, или, скажем, считать заботу о собственных детях чуть ли не самопожертвованием.

Но наше же время — время, казалось бы, распавшейся преж­ней вынужденной (тоталитаризмом ли, нищетой или войной) солидарности оказалось прекрасно именно тем, как много может отдельный человек, как много зависит от тебя лично. За­ниматься исключительно со­бой и своей семьей (в России, и в Италии, и где угодно) всегда будет выбором большинства, но это не отменяет свободы поднять голос выше, протянуть руку дальше, открыть дверь шире. Зна­комствами, деньгами, словом, временем. Я уже сказала, что социальные сети ломают при­вычные иерархии, а связи меж­ду людьми ста­новятся гораздо более «горизонтальными» и, соответственно, не виртуальными, как принято жаловаться, а очень даже реальными. И поэтому я лично верю, что при всем черном ужа­се и серой безнадежности — пока есть хотя бы Интернет, — наши дни наполнены свободным внутренним выбором. Имен­но это демонстрируют нам люди по обе стороны решеток и границ. Наша эпоха благословенна этими, пусть ог­раниченными, но по сравнению с прошлыми временами удивительными возможностями взаимодействия и солидарности.

Это же касается и культуры. Вот только что я (как раз с выставкой “Acqua Alta”) была на форуме “СловоНово” в Черно­го­рии, организованном Маратом Гельманом: русская культура в Европе. Форуме, собравшем уди­вительное созвездие писателей, поэтов, художников, музыкантов, журналистов, аналитиков, политиков. Сам Марат так комментировал это событие в одном интервью: «Мы здесь развеяли много мифов. На моей памяти почти всегда русская культура за рубежом была ностальгией, это всегда было про прошлое, всегда немножко с нафталинчиком. К ней относились именно так. И это предубеждение было очень сильным, когда мы делали первый форум. Но сейчас этот миф мы полностью развеяли. Теперь всем видно, что за рубежом может расти вполне актуальная русская культура».

Эпиграфом к нынешней выставке будет строчка из “Рож­дест­венской звезды”: “Незри­мы­ми делала их бестелесность, но шаг оставлял отпечаток стопы”.

Cлово “культура” этимологически восходит не к воде, а к земле. Но (я пишу об этом в предисловии к выставке), прожив столько лет в Венеции, нельзя не доверять воде в лю­бых ее состояниях, не верить, что, бороздя лагуну, твоя лодка оставляет невидимые следы на воде, сходящиеся в обратной перспективе, а твои мокрые от соленой высокой воды сапоги или детские валенки в снегу — следы, которые не испаряются и не тают безвозвратно, а ведут куда-то дальше и претворяются в иное качество. И то, что кажется клише, на деле становится неповторимым отпечатком шага на этом собственном пути.

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру