Неслыханно: после просмотра старательно читаю прессу на всех языках, чтобы хоть немного понять, что мне показали. «Свобода» например. Цветной фильм, снятый в лесу и ночью. Вроде Франция, вроде какой-то давешний век, вроде бы Маркиза де Сада экранизируют. Много разных людей в грязных драных камзолах и дамы в кринолинах терзают друг друга разными пытками, пользуясь пенисами, розгами — когда бьют до крови по голой заднице, помещенной в центр кадра анусом в диафрагму, и еще по-всякому, вздергивая на дыбу например.
Молодой и, как называют его те, кто понимает происходящее, «провокативный» каталонец Альбер Серра снял новый фильм, которому рукоплещут. А я не понимаю, что мне показывают. Прекрасно снятый мрачный лес, по которому расставлены промеж деревьев кибитки-кареты с оглоблями и без лошадей, и в каждой кибитке ряженые неопрятные граждане в основном мужеского пола занимаются... А я не знаю слова, чтобы определить чем. Это, конечно, соитие, но оно не имеет отношения ни к любви, ни к страсти. Какой-то учебный фильм, в задачу которого входит собрать наиболее полную антологию сексуальных... опять не знаю слова. Извращений? Но нынешние представления о норме не знают границ. Я что-то пропустила в образовании.
В общем... В кадре в полумраке гениталии. Это я способна опознать. Одни и другие, настоящие и искусственные — какие-то тряпичные фаллосы. Игры в садо-мазо. Кто-то кого-то сечет розгами, потом употребляет в разные отверстия. Очень долго.
Пресса на просмотре сидела не дыша. Я тоже едва дышала от ужаса, когда поняла, что более не знаю, где пролегают границы прекрасного, чем отличается порнография от искусства, является ли фильм экранизацией Де Сада или стилизацией под него и что с этим новообретенным знанием делать. Когда гениталии стали подносить в диафрагму и давать крупно, вспомнила Венечку Ерофеева — «Москва-Петушки», повторила его мантру «Сблевать не сблюю, но стошнить — стошнит» и тихонько пошла на выход, чтоб не мешать ложе прессы. Пока шла, фильм кончился и темная ночь на экране сменилась утром, которое окрасило нежным светом стены древнего просмотрового зала и верхушки деревьев в кадре.
Что я видела — понятия не имею. Честно читала аннотации, биографию автора, вспомнила, что видела его фильмы и писала о них. С недоумением, но не таким большим. Потом плюнула и решила не пробиваться к истине. Приведу только одну цитату, из которой следует, что режиссер не заботится о зрителе, его мнении и его оценке. Чего ж мне заботиться о режиссере?
— Вы представитель поколения режиссеров, существующих без зрителей.
— Так и есть. Я против того, чтобы художник, снимая кино, думал о зрителе. Это скорее задача для того, кто хочет быть любимым. Наверняка такие есть: его в детстве бил отец, семья была бедная, родители расстались, у матери появился друг, который его изнасиловал... Потом он стал режиссером и мечтает о большой аудитории, которая скажет, что он лучший. У меня было очень счастливое детство, поэтому я могу сконцентрироваться на своей работе.
Я рада за него. И хочу порадовать зрителя: если вы извращенец или любите порно, не смущайтесь — смело приглашайте друзей и идите смотреть увенчаннный наградами фильм, спокойно разглядывайте гениталии, постигайте причудливость чужих сексуальных фантазий. И если кто-то вам скажет, что два часа садомазохистского секса XVIII века не похожи на европейский художественный фильм, то пошлите их... на сайт фестиваля в Каннах в этом году. Пусть читают рецензии и учатся понимать прекрасное. Обидно немного только за саму Свободу — почему ее трактуют только как возможность предаться сексуальным играм? Для меня важнее была свобода слова, печати, собраний, вероисповедания, передвижения, в общем — из надстроек, а до базисной как-то не довелось добраться. Поздно начинать.
Но одна фига в кармане господина Серра пришлась мне по душе: фильм начинается с отвратительной припудренной рожи старца в парике, которого привезли в лес как почетного-центрального героя и участника. Он будет созерцать соития и истязания, и присоединится, когда пожелает. Старец кивает в ответ на подобострастные вопросы в начале, потом тонет во мраке, а в середине фильма выползает из мрака — с целью принять участие в играх, но в его грудь под несвежей белой рубахой с кружевными манжетами кто-то быстро втыкает нож, и старец падает. Рубаха окрашивается красным, и я обнаруживаю, что испытываю свое извращенное удовольствие, глядя на это... Так как на роль Главного режиссер Серра пригласил некогда известного актера Хельмута Бергера. Последнего любовника моего любимого режиссера Лукино Висконти. И я знаю и помню, сколько страданий Хельмут Бергер причинил Висконти и сколько гадостей о нем наговорил, когда ушел от него к Нурееву. Смотрю на него, пропитого и зарезанного, и мстительно радуюсь: «Получи, гадина!». Чтоб знал, что нет больше на свете Висконти, который мог найти звезду на помойке, разглядеть, отмыть, нарядить, выдрессировать и преподнести миру как лучшее, что есть под солнцем. Висконти кончились. Остались одни Серра, которые просто убивают тебя и больше ты ни для чего им не нужен...
Извините.
Большое внимание уделил пенису героя фильма «Синонимы» (фр. Synonymes) израильский режиссер Надав Лапид, получивший главный приз 69-го Берлинского кинофестиваля — «Золотой медведь». Совместное производство Франции, Израиля и Германии. Фильм о молодом красавце-еврее, сбежавшем из Израиля во Францию и неспособном адаптироваться к новой жизни. Израильтянин прилетает в Париж, садится в такси, приезжает по указанному адресу, достает ключ под ковриком, входит в большую пустую чужую квартиру, располагается, намерен поспать, но мерзнет. Идет в ваннную, раздевается донага, залезает под душ, чтобы согреться, начинает заниматься онанизмом, но тут... в кране кончается вода. А когда он выскакивает из воды — обнаруживает, что бесшумные воры унесли все — все вещи, включая трусы, деньги и документы. Он замерзает голый в ванне и соседи, увидевшие открытую дверь, находят его и чудом спасают от верной гибели в холодном Париже. Состоятельный юноша-сосед, сын олигарха, и его девушка — из бывших проституток. Пока они отогревают окостеневшего героя, девушка любуется пенисом и принимает решение переспать с персонажем, если он оживет. А юноша, залюбовавшись пенисом, в свою очередь одобрительно отмечает: «Обрезанный».
Далее много похождений израильтянина в Париже, но ничто, кроме пениса, не привлекает в нем по сценарию, и единственной оплачиваемой работой для него становится позировать фотографу, снимающему его для любителей созерцать пенисы.
Критика с восторгом приняла фильм. Но я уверена, что если бы такой фильм про еврея в Париже снял не еврей, режиссера обвинили бы в антисемитизме. А если бы такой фильм снял кто угодно и не про еврея в Париже, а про любого другого — алжирца, сирийца, — авторов бы затоптали. А так — все сойдет. Евреи смеются над евреем, который сбежал из Израиля, поносит его, не общается с родителями, не хочет говорить на хибру — только на французском. Но в конце решает вернуться домой. Зачем это снято — не ведаю. А уж зачем включено в программу фестиваля — даже не спрашиваю.
«Боль и слава» Педро Альмодовара не обсуждаю. Мастер снова о своем, о девичьем, и об этом достаточно написано. Канны увенчали исполнителя главной роли испанского актера Антонио Бандераса призом «За лучшее исполнение мужской роли» в этом фильме. В канун фестиваля Альмодовар прилетел и отметил свое семидесятилетие в Нью-Йорке. Город с радостью приветствовал своего любимца. Не до пенисов тут, когда фильм о муках творчества.
Без пенисов в кадре обошлись создатели цветной красивой драмы из жизни барышень в цвету в картине «Портрет дамы в огне». Приз за лучший сценарий получила в Каннах французская сценаристка Селин Скьямма. Это милая декорированная под старину лесбийская драма о том, как сто лет назад люди мучались без полароида. В поместье на берегу красивой воды (море? океан?), где много песка и скал, приезжает молодая художница писать портрет другой молодой барышни-невесты по заказу ее матери. Портрет поедет за море в дар жениху или сватам. Провинциальную девушку отдают за кого-то неведомого и дальнего и ехать надо куда-то в другую страну и в другой город. Все вымучено и выдумано с таким трудом и скрипом, что хочется постучать в экран и предложить авторам айфон для селфи. Конечно, в захватывающем сценарии согласно загадочной интриге в процессе созерцания Модели Художником у барышень возникает взаимный интерес Пигмалиона и Галатеи. И то, что обе путаются в длинных платьях, не мешает им слиться в экстазе согласно канону мифа. Все заканчивается, как надо: портрет написан, упакован, отправлен, Пигмалионша получает сумму в конверте за труды и покидает поместье. А Галатея выходит замуж.
Путаные отношения одного пениса и трех вагин легли в основу трогательного французского фильма «Сибил» режиссерши Джастин Трие, героиня которого, молодая женщина-психолог — ее играет Вирджиния Эфира, — решает оставить практику и вернуться к страсти писать книги. Ее муж-партнер-любовник (неразборчиво...) с недоверием относится к этой затее. Но она начинает писать, не прервав отношения с последней пациенткой Марго, у которой понятная драма: любовный треугольник. Пациентка-актриса снимается в кино и спит со своим любовником по роли — актером. Тот — в свою очередь — спит по жизни с бабой-режиссершей. Которая, стоя за камерой, спокойно наблюдает за тем, как в кадре разыгрывается все, что ей требуется по сценарию. Но роман в кадре плавно перетекает в реальность, где актриса оказывается беременна, чего никому на съемочной площадке не нужно. Ее понукают идти на аборт, а она ходит к психологу. И хочет переложить ответственность за любое принятое решение на психолога. Дальше реальная реальность, кинореальность и реальность книги, которую пишет психолог, сливаются из трех ручьев в одну мелкую реку. Кто спит с кем, уже не очень важно, и понять, что мы видим — жизнь, кино или книгу, — наш выбор. Трогательное зрелище в своей близкой к дебютной влюбленности в сам процесс складывания фильма. Держится игра на одной козырной карте: в роли беременной актрисы и пациентки психотерапевта Марго — звезда лесбийской драмы «Жизнь Адель» Адель Экзаркопулос.
Апофеозом неразрешимых противоречий в отношениях пенисов и вагин стал фильм «Рожденный быть», который загнал тему в тупик и сам застыл в этом тупике. Режиссер Таня Киприано следит за работой доктора Джесса Тинга, пластического хирурга в новаторском Центре трансгендерной медицины и хирургии в госпитале Маунт Синай в Нью-Йорке, где впервые все трансгендеры и «небинарные», как дано в аннотации, люди имеют доступ к качественной хирургической помощи. С необычайной открытостью фильм рассказывает о том, как работа одного доктора влияет на жизнь многих его пациентов, а также о том, как его путь от известного пластического хирурга до новаторского хирурга, меняющего пол, изменил его представление о мире. «BORN TO BE» впервые дает возможность услышать голоса тех, кто отказывается соответствовать гендерным нормам и стереотипам и исследует ключевые проблемы, связанные с правом человека самому выбирать себе пол.
Я смотрела в большом ошеломлении этот фильм. Он снят деликатно и любовно как по отношению к проблеме, так и по отношению к главному герою, который в центре Манхэттена не покладая рук отрезает и пришивает пенисы и вагины. Талантливый хирург сам не вполне тот, кем родился: он мечтал быть виолончелистом. Виолончель стоит у него дома в углу и каждый день он приходит с работы и садится играть. С тоской говорит, что не смог сделать карьеру музыканта, но нет дня, чтобы он не играл... А все, что не виолончель в его жизни — это страдающие пациенты и сотрудники госпиталя, которых выращивает хирург из своих пациентов. Дикие очереди из желающих сменить пол осаждают госпиталь. Рожденные быть мальчиками маются в теле девочки, а рожденные быть девочками страдают от наличия пениса. А рожденный быть виолончелистом живет хирургом и операцией себе не может помочь. Он говорит об отсутствии хирургов-специалистов и прочих ассистентов, которые нужны. Так как современные технологии позволяют менять технику операций, хирург в подробностях рассказывает и показывает, какие прекрасные пенисы он научился вышивать нынче и откуда, из какой части собственного тела, страждущий позволяет срезать у себя лоскут кожи, чтобы сделать из него удобный пенис. Пенисы становятся все лучше и лучше (он показывает их камере), и нужно налаживать производство, а партнеров нет — в мединститутах никто этому не учит. Ему нужны сосудистые хирурги и те, кто сошьет нервные волокна, чтобы пенис стал лучше настоящего, но шить некому.
Пишу без иронии! Так как все это — жуть жуткая и проблема огромная. Толпы людей теряют голову в поисках себя, самоидентификации. И наивно полагают, что если они себе отрежут или пришьют что-то снаружи — у них моментально все прояснится с собой внутри. Жалко родителей, которые сидят в кадре рядом со своими детьми и поддерживают их в пред- и послеоперационный период. Но еще жальче их, когда они сидят в реанимации у постели своих детей, которые предпочитают умереть от неразрешимого конфликта с собственнным телом. Одни — от того, что ждать долго, когда отрежут тебе то, что тебе не нравится, и пришьют другое, другие — после того, как перешили, а легче не стало.
Фильм тем и заканчивается, что бедный хирург сидит в полной растерянности и не может понять, почему пациент, который недавно был счастлив, что ему отрезали пенис, и любовался своей прекрасной новенькой вагиной, все-таки выпил ведро снотворного.
Страшная беда, о которой мы ничего не знаем. Но странно, что изобретая десятки слов для поименования третьего и четвертого пола, набор из первичных половых признаков остается прежним: пенис и вагина. Третьего не дано. Хотя в промежуточный период в долгой истории смены пола сохраняются признаки того и другого...
Это был репортаж с 57-го кинофестиваля, что идет в Линкольн-центре сейчас.
