«Неизвестный друг» в Нью-Йорке: Что ушло и что осталось...

Ксения Раппопорт и Полина Осетинская (ни одну из них представлять не надо) давно хотели поработать вместе. Долго искали материал и остановились на рассказе Ивана Бунина «Неизвестный друг» (1923).

«Неизвестный друг» в Нью-Йорке: Что ушло и что осталось...

Пригласили режиссера – знаменитого в России педагога по сценической речи Валерия Гелендеева, и художника по свету – еще более знаменитого Глеба Фильштинского. Разработали музыкальный сценарий (тут, конечно, решающим был вклад Осетинской) и при поддержке молодого фонда М.АRT, занявшегося пропагандой современной российской культуры за рубежом, начали играть спектакль.

Только что он впервые был показан в Северной Америке (Бостон, Нью-Йорк, Торонто) при полном аншлаге – свидетельстве не только безусловной популярности обеих исполнительниц, но и неутолимого голода русскоязычной публики по хорошему русскоязычному театру. Впрочем, и залы были небольшие – спектакль-то камерный, интимный, без микрофонов. Я его видела в Weill Recital Hall, и всем, кто после спектакля ловил меня с вопросом «Что вы думаете?», честно отвечала: одним словом не определить.

Рассказ (а спектакль следует ему дословно) – серия открыток и писем от читательницы писателю. Почти ежедневных. Оставшихся без ответа. Событий нет, информация о героине «просачивается» каплями. Главное – ее внутренняя жизнь, впрочем, не более богатая, чем ее благополучное, но безсобытийное существование в дождливом и сумрачном Дублине.

Раппопорт виртуозно и подробно прорисовывает динамику отношений с молчащим писателем, обостряя то, что куда мягче дано в тексте: невинная восторженность первых коротеньких писем с благодарностью за прочитанную книгу довольно скоро оборачивается не только легким флиртом, но и одержимостью, мольбами, даже требованиями ответа (в одном, на мой взгляд, менее удачном, поскольку иллюстративном, эпизоде, идущем под музыку «Альборады» Равеля, добавлены еще и эротические терзания). В конце – только разочарование и усталость. Мне нравится, как по ходу спектакля меняется лицо актрисы, как сходит с него восторженная улыбка, как тускнеет взгляд и обесцвечивается интонация, и приходит в раздрызг прическа... Актриса и пластически экспрессивна, хотя реквизита у нее – всего-то кресло и рояль. Словом – мастер. И себя не щадит.

Музыка и пианистка здесь - ее равные и важные партнеры. Из бунинской фразы «... музыкальный урок с дочерью, которая разучивает его так трогательно прилежно и сидит за пианино так прямо, так прелестно прямо, как умеют это только девочки по пятнадцатому году» родилась практически вторая роль. Появившись за роялем в почти таком же, как на Раппопорт, черно-белом костюме, только с детскими оборками (художник по костюмам Алина Герман), Осетинская и играет сначала как прилежная ученица: гамму, «Болезнь куклы», «Итальянскую польку» Рахманинова... Не совсем, впрочем, прилежная и прелестная: в «Польке» она вдруг начинает сердито ускорять темп и заканчивает ее неожиданным, в сердцах, ударом по клавишам – штрих умный и уместный.

Но уже следующий ее эпизод «Сладкая греза» - это чистая лирика, нежная, «взрослая», полная той же меланхолии, что звучит в словах героини, и переход тут от слов к музыке был бесшовен и трогателен. И совсем не по-детски звучали изысканные «Сады под дождем» Дебюсси, и бурная прелюдия Рахманинова (№7 из опуса 23), и «Пробуждение» Форе, и особенно уместные для финальных эпизодов спектакля две пьесы Антона Батагова и Павла Карманова, московских минималистов, чью музыку Осетинская часто исполняет. Эти медленно меняющиеся, «текучие» гармонии, скрытые в бесконечных повторениях фраз, это сочетание щемящей тоски и скрытого света, эта кажущаяся монотонность идеально совпали с тональностью последних писем так и оставшейся неизвестной дамы к так и не ответившему ей писателю.

И тем не менее, отзываясь на хорошую музыку и оценивая мастерство исполнения, я спектаклем в целом так и не была по-настоящему задета, тронута, возбуждена – ни интеллектуально, ни эмоционально. Тоска героини по идеальной любви, ее жалобы, ее слезы – все это казалось чужим, старомодным, праздным, ее настойчивость – эгоистичной. Да, спектакль лишний раз напомнил о причудах человеческой психики (не говорю женской, потому что знаю, как одержимы, хоть и не так многословны могут быть иные мужчины), но, главное, о мире, который ушел и не вернется. Если мне захочется к нему прикоснуться снова, я, пожалуй, открою сборник бунинских рассказов.            

Новости региона

Все новости