Две оперы с корнями в России на фестивале «О19»

По просьбе комиков и трагиков

Интересный город Филадельфия: корпоративные небоскребы на широкой Market Street, а рядом – старая Америка с ее Сити-Холлом и с овеянными духом «золоченой эпохи» отелями, с исторической Риттенхаус-сквер и немногочисленными, но трогательными кварталами, уставленными домиками двухсот-трехсотлетней давности.

По просьбе комиков и трагиков

И где-то совсем неподалеку, куда лучше не заглядывать, - опасные районы с наркотиками и ежедневной стрельбой. Богатейшие музеи, элитная Warton School of Business, впечатляющий комплекс Киммел-центра – постоянного дома Филадельфийского симфонического, престижный Институт Кёртиса, Академия вокального искусства, дорогие рестораны – и бездомные в шокирующем количестве.

В этой смеси почти затерялась опера, что странно для современного города с полуторамиллионным населением и богатой историей. Правда, в стенах бархатно-бордово-позолоченной Академии музыки (той самой, в которой Мартин Скорсезе снимал сцены своего фильма «Age of Innocence» и которая является старейшим постоянно действующим оперным залом Америки) в течение XX века функционировали с переменным успехом разные оперные компании, деля сцену с Филадельфийским симфоническим оркестром. В 1975 году из слияния двух конкурентов образовалась так называемая Филадельфийская опера. Ее, однако, сотрясали перемены руководства и экономические кризисы, спектаклей становилось все меньше, аудитория таяла на глазах. Очередное руководство (генеральный директор сейчас Дэвид Деван) в 2013 году переименовало компанию в Opera Philadelphia и активно занялось ее возрождением.

Главным компонентом возрождения стал оперный фестиваль, вот уже третий год подряд открывающий сезон компании могучим залпом из нескольких премьер, вечернего кабаре, концертов вокальной музыки и бесплатного спектакля для всех под открытым небом (в этом году была «Богема»). Сам сезон, правда, пока более чем скромен: в январе и феврале дважды исполнят «Реквием» Верди, а в апреле и мае – несколько спектаклей «Мадам Баттерфляй». Однако сам фестиваль, не в последнюю очередь и потому, что проходит до начала музыкального сезона в Нью-Йорке, привлек впечатляющий десант влиятельных музыкальных критиков из Нью-Йорка и Филадельфии, а вместе с обилием публикаций и растущую аудиторию.

В минувшее воскресенье, обратив внимание на две оперные премьеры, связанные с Россией, и воспользовавшись тем, что обе можно было увидеть в один день (благо между Нью-Йорком и Филадельфией всего полтора часа на поезде), я тоже отправилась в Филадельфию.

Началось все очень весело – «Любовью к трем апельсинам». Комедия Прокофьева, написанная по заказу Оперной ассоциации Чикаго ровно 100 лет назад (композитор закончил ее в 1919 году, но премьера состоялась в 1921-м), сегодня, в отличие от первых десятилетий полного молчания, ставится довольно часто. Неудивительно: абсурдистский сюжет из сказки Гоцци с фарсовыми ситуациями (либретто Прокофьева опирается на адаптацию Мейерхольда 1915 г.) дает безграничный простор для режиссерских интерпретаций. Стремительная смена событий и сцен и компактный формат (четыре коротких действия соединяют обычно в два) легко удерживают внимание публики, популярный марш дарит радость узнавания, столь важную для восприятия классики, а более опытных слушателей уже не пугает, как раньше, «авангардизм» партитуры, которая на самом деле и мелодична, и полна жанровых ассоциаций.    

Следуя современной практике, «Опера Филадельфия» не стала делать совсем новый спектакль, а импортировала спектакль 2014 года, поставленный для фестиваля «Флорентийский май» талантливым, молодым и уже популярным в мире южноафриканским режиссером Алессандро Талеви в сценографии Джастина Ариенти с костюмами Мануэля Педретти. Так что премьера спектакля тут была только американская, с сугубо американским (и – сразу скажу – вокально и сценически сильным, несмотря на молодость) составом исполнителей. Опера идет на английском языке (титры тоже английские), хотя Прокофьев сочинял музыку на русский текст, а для чикагской премьеры перевел на французский, поскольку английским композитор не владел, а русскоязычной публики в Чикаго 1921 года практически не было.

Веселье начинается с пролога, где комики, трагики и лирики спорят о том, какой должна быть современная опера. На фоне большой карты Европы (она же – занавес, закрывающий заднюю часть сцены и обрамленный квазибарочной «лепниной») группа «большевиков» в шинелях и буденовках с красными звездами размахивает советским алым флагом и требует трагедии. В ответ маршем являются моряки – они машут уже флагом российским и требуют комедии. Французы (французский флаг и шапочки Марианны) хотят любовной интриги... Цирк да и только (цирковые трюки тоже присутствуют).

Тон задан. Эпоха обозначена: революция, Первая мировая война, время национализма и падения империй. В призме сатиры (не злой) и абсурда. Король Треф похож на последнего австрийского императора Франца Иосифа и перемещается в кресле-каталке, которое толкает забавного вида Панталоне. Во втором действии Принц с Труффальдино, в тропических колониальных шлемах, летят на поиски трех апельсинов на примитивном аэроплане, а дьявол Фарфанелло будет их отчаянным пилотом, в кожанке и очках, но с пропеллером на груди... Костюмы придворных – сумасшедшая смесь париков, стилей и красок. Рвущаяся к власти Клариче (здесь – Кларисса) – доминатрикс в костюме британской амазонки с хлыстиком в руке. Свирепая Кухарка - не только громадных размеров, но еще и с фигурой наседки, откладывающей апельсины, как яйца.

Есть и современные намеки. Замок Клеонта, где находятся так поразившие воображение Принца апельсины, режиссер поместил в Америке (на что указала перемена карты с европейской на американскую и картинка пустыни где-то в Нью-Мексико - с кактусами и ковбоями). Среди троих найденных в апельсинах и страдающих от жажды принцесс та, что выжила, Нинетта, оказалась чернокожей, а праздничный финал идет уже под размахивание американскими и только американскими флагами. Список остроумных деталей продолжать не буду – длинен.  

Главный дирижер компании Коррадо Роварис вел спектакль с энтузиазмом, ритмически остро, в хорошем темпе. Отлично работал хор. Публика была счастлива. Жаль только, что в заполненном почти до отказа зале на дневном воскресном представлении не было ни детей, ни подростков. Город, между тем, был буквально зелен от людей в майках местного футбольного клуба – прямое указание на то, где его приоритеты. Осталось два спектакля: 27 сентября в 8 вечера и 29-го в 2 часа дня.

Вечером была трагедия: «Денис и Катя», 70-минутная одноактная, для четырех виолончелей и двоих певцов, опера. Не припомню, чтобы современная опера оставила такой эмоциональный след. Не столько из-за музыки (на мой взгляд, композитор Филип Венаблс даже такой скромный исполнительский состав мог использовать более эффективно) и уж совсем не из-за сценических эффектов (оформление абсолютно минимально: четыре виолончелиста сидят по углам почти пустой сцены, реквизит певцов - два стула, и только на заднике появляются строчки электронной переписки создателей спектакля, а в конце – унылый северно-русский пейзаж, проплывающий за окном вагона).

Эмоции рождает сама история, реальная, недавняя (все случилось в несколько ноябрьских дней 2016-го), и то, как она рассказана в умном и новаторском либретто Теда Хоффмана (он же – постановщик) и Ксении Раввиной – родившейся в Петербурге и живущей в Германии писательницы и режиссера.

История такая. Денис Муравьев и Катя Власова, псковские подростки, убежали из дому (не просто так: отчим избил Катю на глазах у Дениса), спрятались в деревенской «даче», были окружены полицией и спецназовцами, вызванными Катиной матерью, и погибли в результате то ли перестрелки, то ли самоубийства. Но в последние дни осады они снимали то, что с ними происходило, на телефон, выкладывая это в реальном времени на сайте «Перископ», где досужая публика смотрела и обсуждала, оставляя свои комментарии – от сочувствующих до недоверчивых, а часто оскорбительных, вульгарных, злых.

Историю видели тысячи (сила Интернета!), но ребят это не спасло. Она получила международную огласку, взволнованные Венаблс и Хоффман, чья предыдущая совместная работа «Психоз 4.48», по последней пьесе Сары Кейн тоже была связана с самоубийством, поняли, что нашли тему следующей оперы, и, призвав на помощь Раввину, отправились в Россию, чтобы увидеть место трагедии и поговорить с теми, кто был к ней причастен.

Из этих разговоров и переписки и сложено либретто, где Денис и Катя прорисованы лишь в рассказах других: Журналистки, пишущей о случившемся по заданию редакции, безымянного лучшего друга Дениса, а еще - Учителя (партия поется дуэтом), Соседки, Подростка, Медика. Партии Соседки и Подростка написаны по-русски, но поют их те же замечательные и странно похожие на Дениса и Катю Сиена Лихт Миллер и Тео Хоффман. Их виртуозности нельзя не поразиться: когда один поет, другой произносит его текст (с некоторыми вариантами), и делают они это с убедительностью хороших драматических актеров и с тончайшим чувством ритма, не перекрывая, но оттеняя один другого и добавляя какое-то новое эмоциональное измерение рассказу.  

Начавшись в тишине, без музыки, нарочито нейтрально-повествовательными репликами Журналистки и Друга, спектакль постепенно набирает скорость и напряжение (паникующая Соседка не случайно появляется далеко не сразу, как и хамоватый Подросток). Так росли и напряжение и беспокойство непосредственных участников трагедии. А в конце – страшная усталость и опять почти статика на фоне плывущего по экрану пейзажа. «Почему мы пишем обо всем этом, если ничего нельзя поделать?» - спрашивает Журналистка. Есть немало вопросов, которые поднимает эта короткая опера: равнодушие, «отупение чувств», забитое праздным любопытством и привычкой к «реалити шоу», насилие, психологическая и моральная слепота... Хотя бы за это она заслуживает внимания. Последний спектакль – 29 сентября.

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру