Но мне показалось интересным написать о трех ноябрьских выступлениях пианистов с русскими именами – и не только потому, что на каждом из них в зале звучала русская речь. Эти пианисты, разные по возрасту, темпераменту, опыту, предстали в разных концертных форматах, но в чем-то оказались близки. Можно ли объяснить эту близость «русской фортепианной школой»? Ведь «чистым» питомцем ее можно считать лишь Дениса Мацуева... Подумаем вместе.
Мацуев дал уже ставший ежегодным концерт в «большом» Карнеги-холле, с солидной программой, в которой вершиной стали сложнейшие рахманиновские Вариации на тему Корелли. Эта музыка Мацуеву, что называется, «по рукам»: его уникальные пианистические данные дают ту безграничную музыкальную свободу, с которой только и можно до конца раскрыть богатство этой музыки и которой Мацуев воспользовался великолепно: со вкусом и пониманием, отточенностью и блеском. Не помню, чтобы у кого-то еще этот огромный цикл звучал так увлекательно и драматично.
Мне понравилась открывшая вечер Третья соната Бетховена (больше всего – вторая, медленная часть, в которой была медитативность и глубина) и открывшая второе отделение Четвертая баллада Шопена, в которой даже внезапные темповые «взрывы» были оправданны и царила именно балладная, повествовательная ритмическая свобода. Это была пусть не традиционная, но убедительная, даже захватывающая интерпретация.
Меньше понравилось «Размышление» Чайковского – в его средней части оказалось куда больше пафоса и даже агрессии, чем требует эта лирическая и интимная пьеса. И разочаровала (за исключением горячечно-одержимого финала) Седьмая соната Прокофьева: кому, как не Мацуеву, преодолев ее ошеломляющие трудности, увлечь ее трагической фабулой? Но пианиста, как порой случалось и на предыдущих его концертах, «занесло»: форма первой части оказалась погребена под почти постоянным «фортиссимо», фактура - затуманена густой педалью. «Бисы» тоже были разными: от филигранного «Этюда» Сибелиуса до смазанного слишком быстрым темпом «Экспромта» Шуберта и совсем уж невнятно-громыхающей «Пещеры горного короля» Грига в аранжировке Гинзбурга.
Слушать Мацуева интересно, и, что ни говори, красивый сочный мощный звук и горячий темперамент, если ими умно управлять, - немалое удовольствие. Он продолжает расти как музыкант, а «заносы», я уверена, с возрастом пройдут.
Иван Гусев, как и Мацуев, питомец Московской консерватории, где учился у Михаила Воскресенского и Элисо Вирсаладзе. Но у него есть и американское образование: Маннес-колледж, класс профессора и бессменного главы летнего международного института и фестиваля фортепианного искусства Джерома Роуза. Несмотря на молодость, у него уже немалый концертный опыт и сонм лауреатских званий. Главное же – он музыкант серьезный, вдумчивый и во всех отношениях достаточно оснащенный, чтобы справиться с любым репертуаром, что и продемонстрировала его программа, исполненная в Weill Recital Hall и интересная огромным стилистическим охватом. Мы прожили почти три века музыки - от элегантно-задумчивой Сонаты Скарлатти до могучих «Картинок с выставки» с россыпью изумительных романтических, постромантических и импрессионистских «остановок» в центре: «Серьезные вариации» Мендельсона, окрашенные почтительным вниманием к Баху, глубоко прочувствованные, трагические Этюды-картины Рахманинова и беспокойно-вопрошающая Вторая соната Скрябина, а перед «Картинками» - совсем не случайно, как напоминание о влиянии Мусоргского на Дебюсси, изысканно сыгранные «Паруса» и «Ветер на равнине» французского гения.
Заполненный до отказа и с энтузиазмом откликнувшийся зал был вознагражден двумя пленительно исполненными «бисами» - Посмертным вальсом Шопена и «Грезами» Шумана. Я слышала Гусева впервые, но за ним стоит следить.
Выступление пианиста и дирижера Игната Солженицына в 92Y концертом не назовешь. Лекцией тоже - уж очень скучное слово. А это был необыкновенно интересный и волнующий рассказ о музыке в жизни и творчестве Александра Исаевича Солженицына, чье столетие мир отметит 11 декабря, - глубокий, личный, отлично выстроенный, превосходно исполненный, богато иллюстрированный - фотографиями, видеоклипами, аудиозаписями – и завершившийся еще 40 минутами вопросов и умных, искренних ответов. Не зря эпиграфом к вечеру стала знаменитая фраза из Нобелевской лекции писателя: «Одно слово правды весь мир перетянет».
Проницательные экскурсы в биографию писателя перемежались с его текстами: прологом к сочиненной в лагере и записанной уже в ссылке поэме Александра Солженицына «Дороженька» -- в переводах Игната, с поздними, уже после 1994 года и возвращения в Россию созданными стихотворениями в прозе, - и с проникновенными интерпретациями Игнатом двух Largo из Седьмой и Четвертой сонат Бетховена, чья музыка была особенно близка писателю, и одной из прелюдий Шостаковича. Рядом с записью «Черного веера» в исполнении Марии Максаковой звучало военное стихотворение Солженицына «Прусские ночи», и, напоминая о продолжающейся судьбе прозы Солженицына в российском искусстве, был показан видеоклип из спектакля «Один день Ивана Денисовича» по опере Александра Чайковского. Эта опера, премьера которой состоялась 10 лет назад, сейчас заново ставится (реж. Георгий Исаакян) в Москве, на Камерной сцене Большого театра. Игнат Солженицын будет дирижировать. Сильно надеюсь, что он найдет время, чтобы повторить созданную им для 92Y программу.
