Cо времени последнего приезда театра в Нью-Йорк прошло пять лет: тогда в рамках фестиваля «Вишневый сад» была показана пьеса «Враги: история любви». В нынешней программе две постановки: «Диббук», пьеса Рои Хена по мотивам С.Ан-ского, и «В туннеле» того же сценариста по мотивам фильма боснийского режиссера Даниса Тановича «Ничья земля». И тогда, и теперь показы проходят под эгидой фестиваля искусств «Вишневый сад», организованного его неутомимыми основателями Марией Шкловер и Ириной Шабшис.
Мы законно соскучились!
«Гешер» был образован в 1991 году в Израиле эмигрировавшим режиссером Евгением Арье и его учениками. Двадцать семь лет назад это было отчаяние благородных безумцев – сегодня коллектив называют в числе лучших театров мира, что не есть художественное преувеличение.
...Пьеса «Диббук» была написана более века назад в царской России. Псевдоним автора – С. Ан-ский, подлинное имя - Шлойме-Залман Раппопорт. Этнограф, собиратель еврейского фольклора – и по совместительству наивный народник. Автору не суждено было дожить до премьеры: его не стало через три года после революции. А «Диббук» вошел в сокровищницу еврейской литературы и театра – как в русскую литературу и театр Чехов.
...Тьма и тьма, снег и стылая луна – а под луной, не замечая холода, стоит мальчик Ханан (Саша (Израиль) Демидов) и разговаривает с богом со всей силой страсти и убежденности. Для такой погоды он одет еле-еле, но явно разгорячен: есть чем поделиться с отцом небесным - он любит Лею (Эфрат Бен-Цур). Ее папаша, местный богатей Сендер (Дорон Тавори), против, он нашел дочери выгодного жениха.
Невесту отдают за другого, побогаче: эка невидаль, не было, что ли, в истории человечества подобных коллизий? Случается разбитым сердцам и разрываться – но в этот раз произошло невероятное: Ханана, быстро взятого смертью, не пускает небо – он зависает между чертогом господним и землей, где одни слезы, переселившись в тело своей возлюбленной. Они будут радоваться - как радовались в своих давних детских играх, потом он станет раздражать ее: отпусти, хочу жизни, хочу быть матерью! А влюбленный будет лишь руками разводить – сплошной вопросительный знак: как возможно, куда нам друг без друга...
Режиссерский язык совершенно колдовской – равно как и сценография Семена Пастуха. В первой же сцене наповал сражает буквальное воплощение яркой блатной идиомы, согласно толковому словарю, означающей ни мало ни много «неодобрительно высказываться в чей-либо адрес, выступать против кого-либо авторитетного»... Крошить булку! Стоит мальчик Ханан в лунном свете, вознесенный над сценой, раскачивается в такт молитве – и с аппетитом откусывает бейгел, крошки которого сыплются на копошащихся внизу евреев. Метафоры одна выразительней другой: густые белила на лицах представителей загробного мира – бледность призраков, которые осторожно, деликатно, чтоб не побеспокоить живых, двигают свои надгробные камни – только когда появиться в балагане еще суетящихся крайне необходимо... Распоряжается своей опостылевшей жизнью героиня – умершая ранее тетушка наносит ей на лицо такую же меловую маску, как у всей покойной мешпухи: теперь ты с нами, девочка, хватит тебе мучиться... Бутафорский снег напоминает куриные перья обряда «каппарот», проводимого перед Йом-Киппуром, когда птицы забиваются в знак принятия на себя грехов людей. Сирота Ханан становится безвинным цыпленком, весь грех которого состоял в том, что он любил Лею...
Горе, горе... Однако в спектакле, если подумать, нет ни одного отрицательного героя: конечно, Сендер – хитрован, но какой вменяемый еврейский отец будет искать для дочери голодранца? Специалист по изгнанию духов Рабби Азриил с кордебалетом своих учеников - тоже немножко гешефтмахер, зато ремесло свое пытается править артистично, на совесть. Вечный риторический вопрос: отчего же зло побеждает...
Главному режиссеру Евгению Арье некогда: гастроли – всегда нервы и нехватка времени. Я легко соглашаюсь не обижаться на то, что собеседник будет посматривать на часы...
- Евгений Михайлович, в свое время вы эмигрировали в Нью-Йорк, преподавали здесь в университете. И гастроли театра «Гешер» в Городе большого яблока – далеко не первые. Ощущаете ли вы, что у нью-йоркской публики есть какие-то особые черты, особенности восприятия зрелищ?
- Сказать по правде, нет – но не в отрицательном смысле. Огромной разницы между интеллигенцией Нью-Йорка, Тель-Авива, Москвы действительно не чувствую. Ощутимо и естественно, что в крупных городах этот круг пошире... А вот предсказать, как пройдет тот или иной спектакль, сложно: это ведь не кино, отснятое один раз, всякий раз что-то случается, проживается по-другому. Недавно мы завершили гастроли в Торонто: там было больше смеховых взрывов, живее реакции на шутки.
- Во-от обидели так обидели...
- Ну почему... Нью-йоркские зрители подходили после спектакля «Диббук» взволнованные, иные в слезах – благодарили... Прекрасная эмоциональная реакция.
- «Гешер» - театр уникальный: нигде в мире никогда не играли на иврите и русском. Сочетание традиций и новаторства, изысканная режиссура, блестящая сценография, мировое признание... Означает ли это, что вы вольны ставить все что угодно? Свобода творчества – она немеряная, не может быть в том или ином виде ограничена?
- Если говорить о цензуре, то ее не существует. Но в такой стране, как Израиль, есть другая зависимость - от местных комитетов, которые решают, купить или не купить постановку для того или иного города. В смысле: дайте нашим людям что-нибудь посмешнее, подешевле, подоступней... Сколько раз приходилось слышать: «Какой замечательный спектакль – к сожалению, не для нашей публики...».
- Но корабль - благодарение богу, которого не постичь... - плывет! «Гешер» - значит «мост»: вы перекинули его между двумя культурами. Скажите, пожалуйста, не вменяется ли вам в обязанность наводить некие иные мосты – скажем, религиозные или политические?
- Абсолютно нет. Не дело театра как институции заниматься такими вещами, режиссер обязан воздерживаться от выражения пристрастий - хотя сам по себе я человек далеко не нейтральный. Миссии мирить противоборствующие стороны у театра быть не должно – но в свое время, когда мы стали чрезвычайно модными, в моем кабинете могли сесть напротив друга Рабин и Шарон, начать разговор. Мы были таким мирным пятачком... Сейчас пришли другие люди, поменялись обстоятельства. Уже не пятачок - но ситуация, подобная той, что происходит сейчас с Серебренниковым, у нас исключена - что сильно отличается от России, где нейтралитет невозможен... Это к вашему вопросу о свободе.
- Вы окончили Ленинградский Государственный институт театра, музыки и кинематографии, учились на курсе Георгия Товстоногова, после чего работали с ведущими театрами бывшего СССР, преподавали в академии театральных искусств Москвы. А в одном из интервью заметили неожиданное: «Я не клон Товстоногова...».
- Я в принципе ничей не клон! Ненавижу праведных учеников кого бы то ни было. Знаю тех, кто старательно записывал все лекции мастера – а в результате стал никем. Если нет собственной индивидуальности, идти по чужой тропе бесполезно: лучше честно не делать ничего.
- Критики единодушны во мнении: ваш «Диббук» нельзя пересказать – и не смотреть нельзя. В нем много слез, много смеха – и одно большое недоумение: бог не спасает. Спектакль изначально замысливался как богоборческий?
- Да. Хотя он, конечно, не пропагандистский. Мальчик Ханан – такой необычный, погружен в молитвы, вроде следует закону, слушается Всевышнего – и идет по совершенно своей тропе... Не от мира сего - но не готов его покинуть даже в смерти.
- Герои умирают, как еврейские Ромео и Джульетта, – при этом у Шекспира нет мистики и фольклора, а здесь ими пронизана вся ткань пьесы. Убедительно ли для современного зрителя – и что он может унести с собой, если никакой оптимистической концовки не заготовлено?
- Честно: не знаю, что может. То, что захочет. Надеюсь, понимание того, что душа жива, пока живы те, кто любят и помнят. Пока я на земле – живы мои родители, верю в это... Слишком просто? Ну, пусть я буду простым человеком. Вообще-то рассуждать о драматургии люблю не очень. Спектакль надо смотреть, а не слушать в пересказе, – как читать хорошую книгу,
...Пьеса Рои Хена «В туннеле» названа политической сатирой (режиссер – Ирад Рубинштейн). Двое израильских солдат – битый-тертый резервист Ифтах (Мики Леон) и салага Цлиль (Идо Мозери) оказались в обвалившемся туннеле, ведущем из сектора Газа в Израиль. Но не одни – в завидной компании с «грязными» - палестинцами Мансуром и Хишамом. Западня. В то, что подоспеет помощь, верится слабо. Что делать – перестрелять друг друга? Или?.. А над серыми стенами туннеля-ловушки – светлое пространство телестудии, перед микрофонами которой устраивают цирк политики: ситуация с засыпанными солдатами куда какая выигрышная, можно на ее фоне неплохо зарисоваться перед народом и завоевать репутацию своих парней. Сделать из беды зрелищное шоу не возражает и Карнит (Карин Саруйя) – живая, напористая телеведущая, которой осточертело участвовать в дурацких рекламах: она полезет в туннель с политиками – и будущее ее как телезвезды обеспечено!
Нам выпало поучаствовать в процессе сценического сотворчества: по воле режиссера перед спектаклем «В туннеле» зрители голосуют за исход. Именно они принимают решение, кончится ли конфликт персонажей примирением, есть ли свет в конце туннеля – и что, соответственно, будут играть актеры. Ознакомившись с содержанием, я присоединилась – поверьте, без ликования... – к пессимистическому большинству, в подслащенный конец не верящему. Говорят, в Израиле чаще голосуют по-другому. Наверное, им оттуда видней. Или мешает абсолютно понятный суеверный страх: у каждого кто-то в армии...
Свет в конце туннеля – целься? Театр «Гешер» не подсказывает ответов – он задает вопросы.
