Устроители выбрали его главным фильмом. И не напрасно: «Рома» – лучшее, что случилось в нынешнем году. На фестивальной афише - кадр из кинофильма. Мальчик бегал с пистолетом, играл, стрелял в друга, а друг - в него. А потом он бегать устал, лег и замолчал.
"Почему молчишь?" - спросила няня. "Я умер", - ответил мальчик.
Няня устало отложила белье, которое развешивала на крыше, легла, как и он - голова к голове, посмотрела в небо и мечтательно сказала: "Как хорошо быть мертвым!".
Не могу вспомнить ни одного фильма, в котором было бы нагромождено такое бессчетное количество разнокалиберных людей-животных-предметов с единственной целью – показать через два часа, что они все не имеют никакого значения. И никто ничему и никому не хозяин, и всё – только суета сует и ветер в ладонях. Альфонсо Куарон снял фильм про хозяина судьбы, и это неназванное Оно - единственное, чего нет в кадре, - правит хрупким миром. У него нет имени, лица, а есть только власть над горами и долинами и над тобой – песчинкой и каплей в море. И всё, что тебе отпущено, – быть достойным гор и морей, и тогда... может быть... великое Оно примет в тебе участие. А так-то – унылое перебирание каких-то бытовых, никому, кроме автора, не нужных и не интересных подробностей. Черно-белое жизнеописание семьи в Мексике в 1970 году. Какой-то большой дом, семья – папа-мама-четверо детей, теща, прислуга – кухарка и нянька, собаки... И изо дня в день одно и то же: няньке утром детей поднять – собрать в школу – отвезти, в обед – встретить – привезти домой – накормить. Пока никого нет - за всеми убрать, постели перестелить, посуду помыть. Вырваться из дому на минутку погулять, когда хозяин уехал. В кино сходить, в парк, переспать наскоро с юношей, забеременеть. Понять, что хозяин в дом не вернется, – ушел к другой...
И каждые двадцать минут – как цезуры в фуге Баха: остановки в повествовании – перерыв - по причине вмешательства стихий. Когда складываешь руки на животе и стоишь, как пень, потому что сделать ты с этим ничего не можешь: земля дрожит, например. Землетрясение в Мексике. И можно только вместе с теми, кто случайно оказался рядом, совершить какое-то идиотское телодвижение: присесть, например, на корточки. А можно продолжать стоять. Потому что всё не имеет смысла – хоть ляг, хоть не ложись. Потолок сыплется на голову и никакой крови в черно-белом кадре. Потому что сразу – монтажно-перекошенные кресты на свежих могилах. И ветер треплет на них какие-то жухлые венки и ленты.
И снова суета: за всеми убрать, посуду помыть, постельное белье руками в корыте стирать, на крше развешивать. Под самым небом. До следующего нашествия стихии и чужого крика «Пожар!». Когда нужно стоять в лесу из горящих деревьев. В цепочке незнакомых людей, которые орут, командуют, и молча передавать из рук в руки маленькое ведерко с плевочком воды. И плескать, плескать, и не думать: поможет – не поможет. Просто делать своё дело.
А наутро снова – детей разбудить, каждого одеть, в машину усадить, в школу отвезти. И не оглядываться на пепел, что теперь там, где вчера были деревья. До следующего приступа стихии – когда вода льется уже из тебя и надо рожать. И не в твоей власти подождать, потерпеть – пока какая-то непонятно о чём орущая демонстрация пройдет, пока полиция и солдаты ее расстреляют, пока раненых и убитых уберут с дороги, пока машина с тобой проберется через все пробки и довезет тебя до госпиталя. Схватки – они не тобой придуманы, и если начертанный свыше срок вышел – давай подчиняйся и рожай, что есть...
Так монотонно и последовательно течет жизнь до конца фильма: рутина изо дня в день и короткая остановка на момент буйства стихии. И в конце фильма, когда на ненужном тебе пляже, куда семья выехала на выходной, океанская волна встает перед тобой стеной, а ты сто раз сказала, что плавать не умеешь, - сделать шаг в эту воду, в штормовой океан - это поступок. Равный стихиям по духу. Войти в океан, подхватить тонущего и вытащить на берег. Чтобы снова с утра разбудить, одеть... И няня совершает этот поступок. И становится ровней этим стихиям.
Невероятный фильм. Куарон говорит, что это его детство. Что это его страна, его город, его район для зажиточных людей - Ла Рома, его дом, его ожившие близкие. Очень может быть. Я вообще всей Латинской Америке верю: и Макондо Габриэля Гарсиа Маркеса наверняка где-то есть, что ж мне Мексике удивляться?
Смотреть этот фильм трудно, но обязательно нужно.
Первый час я уговаривала себя терпеть этот черно-белый густой и липкий мексиканский соцреализм, так как Венеция вытерпела и даже дала за это чужое мне детство «Золотого льва». Терпеть следовало из уважения к той Венеции, которая в 1962-м мало что понимала, когда смотрела, как маленький Коля Бурляев пробирался по болоту в сгоревшем лесу. Им тоже трудно было смотреть понятное мне «Иваново детство».
Так я неохотно погрузилась в детство Куарона, и где-то на середине почувствовала подвох: что всю эту гору трехмерных подробностей и материальных вещей мне вываливают на экран, чтобы сказать, что дело не в них. Кучи собачьего дерьма на титрах, тема дерьма, проходящая рефреном, выстилает тот низ, с которого открывается небо. И это снято просто и изобретательно: собачье дерьмо на кафельном полу во дворе дома смывается плотным потоком воды. Таким плотным, что в нем отражается небо и летящий по небу самолет скользит в луже по кафелю.
Неспроста этот кадр дан в начальных титрах. Неспроста сюжет, в котором ничего интересного, перебивается катаклизмом планетарного масштаба. И фильм оказывается о власти, которой ни у кого нет: не властен ты над своей судьбой, не властен над чужой. Не властен муж над женой и жена над мужем. Не властны родители над детьми, сколько бы не кричали на них и не изображали старшего-главного. Власть там – наверху. Как самолет - не важно, в небе ты видишь его или в луже. А у тебя власти нет. Ты волен только внутри предначертанного тебе сделать свой шаг – вперед, назад, в сторону. И умереть героем или дерьмом собачьим. Более ничего. И вода, текущая по кафелю и смывающая дерьмо в начале, становится высокой шумящей пенистой волной в конце. Которая накрывает с головой так, что уже не выплыть...
Няня – маленькая забитая мексиканка Клео, которая вынянчила четверых детей в семье, ни один член которой не знает ни дня, ни года ее рождения, оказывается хранителем очага. И когда приходит Час Волны и они не выплывают, эти дети, - она... Сто раз сказала им, что купаться не будет, плавать не умеет, - она делает шаг к воде и идет на глубину, как сомнамбула.
Он – Тот, что Там, - мог пустить ее и по поверхности вод, аки по суху. Но не стал.
Она вылавливает их, как тряпки в шайке, когда стирает. Левой - одного, правой - другого. И кулями тащит на берег. И дела ей нет до того, какая волна – метровая, стометровая или вообще это вселенский потоп и всех должно смыть. Ее ничто не касается кроме того, что касается: она ковчега не строит, она сама и есть этот ковчег. А эти дети, что перхают на песке, выхаркивая воду, - что с них взять? Они твари и есть. По паре - всё как обещано. Подростки, брат и сестра.
В этот момент реализм Альфонсо Куарона становится не магическим, как у Маркеса по определению Льосы, а мистическим, метафизическим. А фильм – гигантской храмовой фреской, житием святой.
Спасибо устроителям фестиваля за то, что создателей выпустили на сцену сразу после фильма. Как жить с этим фильмом без пояснений Куарона – не знаю. Но он рассказал невероятную историю создания. Это медитативное полотно сделано следующим образом: сценарий никто не видел. Снимались последовательно - день за днём - сцена за сценой, и каждый день актерам объясняли, что произошло сегодня. Вот муж собрался в командировку... Складываем вещи, закрываем чемодан, кладем в багажник, прощаемся, машем машине вслед... А он - бац - и не вернется. Ушел к другой! И жизнь на съемочной площадке была непредсказуема, как непредсказуема она в реальности. Заняты в фильме были профессиональные актеры. А на роль центрального персонажа пригласили девушку-мексиканку без образования. И ей – последней – прислуге! - рассказывали, что сегодня случилось в семье, где она служит... И она проживала это, как живую жизнь.
Ялица Апарисио сидела на сцене на пресс-конференции и даже не смущалась – что ей эта овация Нью-Йоркского кинофестиваля после всего, что с ней уже было? Включая землетрясение, пожар, океанскую волну и «Золотого льва» Венеции?
- Я просто жила, - тихо сказала она через переводчика.
У меня на этом "просто" дыхание остановилось. Вспомнила Пашу Строганову Инны Чуриковой из фильма «Начало» Габриловича-Панфилова, и страшно стало, что это может быть первая и последняя её роль, но отогнала эту мысль. Не мне знать, что будет... Не мне.
А Куарон долго объяснял про звук, который у него выстроен невероятно: ходит кругами – слева-справа. Пока слева дети шепчутся - справа взревел мотор. И как звуковая дорожка будет жить потом – не в кинотеатре, а в компьютере и телевизоре у зрителя, - не ведаю. Пока – звук кругами ходит, как он его запомнил, как всплывало, когда работал.
- Экран не передает запахи. Поэтому я заменил их звуком. И там, где у Пруста был запах, - у меня – звук...
И добавил, что шум океана сопровождал всё его детство.
Вот и всё - он дал ключ: это Марсель Пруст. Впервые на экране. С запахами у Пруста было так: «В то самое мгновенье, когда глоток чаю с крошками пирожного коснулся моего нёба, я вздрогнул, пораженный необыкновенностью происходящего во мне... Как в той японской игре, когда в фарфоровую чашу, наполненную водой, опускают небольшие бесформенные кусочки бумаги, что сразу же раскрываются в воде, изгибаются, наливаются красками, обретают различия - теперь они цветы, дома, столь разные, но узнаваемые персонажи, - так все цветы нашего сада, цветы парка г-на Свана, нимфеи Вивоны, благодушные жители окрестных деревень и их небольшие жилища, церковь, Комбре, соседние села, город и сады, - всё обрело форму и прочность, выскочив из моей чашки чая».
Альфо́нсо Куаро́н - мексиканский кинорежиссёр, сценарист, продюсер и монтажёр. Лауреат двух премий «Оскар» («Лучшая режиссура», «Лучший монтаж») за работу над фильмом «Гравитация»; обладатель награды Венецианского кинофестиваля за сценарий к фильму «И твою маму тоже». Среди известных работ режиссёра — экранизация романа Дж.К.Роулинг «Гарри Поттер и узник Азкабана», антиутопия «Дитя человеческое» и камерный триллер «Гравитация», который кроме «Оскара» принес Куарону «Золотой глобус» и BAFTA.
