Два года назад в возрасте восьмидесяти лет скончался японский режиссер Юкио Нинагава, кому было суждено оставить заметный след в истории национального и мирового театра: его постановки древнегреческих и шекспировских пьес в Японии, Европе и Америке получили неоспоримое мировое признание. Первоначально актер-неудачник, затем малоуспешный литератор, он подступил к режиссуре – и обрел весь мир.
Первой его шекспировской постановкой была «Ромео и Джульета» (1974). «Макбета» он инсценировал в 1985-м – он стал сенсацией театрального фестиваля в Эдинбурге: зрители, настроенные поначалу законно скептически (чужак ставит нашу пьесу!), преисполнились восторгом и благоговением. Потом эту версию видели ньюйоркцы. На нынешнюю, возрожденную, они раскупили все билеты до единого.
...Сцена – буддийский алтарь, который открывают две убогие горбатенькие старушки, словно не из той оперы (показательно, что во время гастролей театра в одной из стран кто-то из публики закричал, не разобравшись: «Эй, вы, вам нельзя на сцену!»). Несочетаемо – и сущностно.
Режиссер оглядывался назад, в историю своей страны, где крови всегда хватало, но период Адзути-Момояма (середина шестнадцатого – начало семнадцатого века, происходит от названий замков Адзути в префектуре Сига и Момояма в Киото) был наваждением сплошных войн. Нинагава обрядил актеров в национальные японские костюмы - при этом не стал менять шотландские имена. За кисейно тонким занавесом облетает нежный цвет японской вишни: жизнь, весна, возрождение. Но именно под ней устраивают свой сходняк ведьмы, чей промысел и радость – кровь и смерть. Актеры рубятся на самурайских мечах – при этом вечный шотландский Дунсинанский холм, прибежище злодея Макбета, и английский Бирнамский лес, откуда придет месть убийце, остаются неизменными координатами общемировой драмы.
Сыплет цвет вишня – под ней гибнет благородный Банко. Плачет и плачет оркестр: под «Реквием» Форе и «Адажио для струнных» Самюэля Барбера человеческая душа полководца Макбета, изъеденная червем тщеславия, перестает быть душой. Визжат, изгаляются ведьмы, появляясь под сакральным вишневым деревом опять и опять: будет очередная пожива!
В свое время А.Аникст, один из самых авторитетных советских исследователей творчества Шекспира, писал: «Что представляют собой зловещие фигуры ведьм? Просто ли это уступка гуманиста Шекспира обскурантизму короля, распространявшего веру в колдовство? Или проявление предрассудков самого Шекспира? Но если так, почему мы, люди просвещенного времени, чуждые наивных заблуждений прошлого, не воспринимаем вещих жен как досадную деталь, портящую фасад величественного здания трагедии?». В самом деле, перечитать или послушать завывания фурий со сцены – чистый бред! Но именно они предсказывают страшную быль – и становится все равно, имели ли место эти жуткие существа в реальности: в том, что злой дух куда сильнее материи, якобы первичной и предельно беспомощной, у человечества была неоднократная возможность убедиться.
Исторические хроники рассматривают проблему государства и власти. Трагедии заглядывают в омут человеческой натуры, от которого нередко впору отшатнуться. Идут столетия – а просвещенное человечество все не дает самому себе ответа: кто же Макбет? Просто тщеславная мразь, готовая убрать с дороги всех - от старика-короля Дункана до жены и малых детей-цыпляток честного вельможи Макдуфа? Или все-таки гордая бесстрашная личность, уязвленная тем, что получает не по заслугам? Ведь наивный, доверчивый король Дункан пожаловал его высоким саном не просто так, а именно за боевую доблесть: тот порешил изменников и выиграл тяжелый бой.
Макбет – безусловный храбрец, но в глубине сердца носит слабинку тщеславия.
Все, все люди, все человеки, только замученные – кто чем: безденежьем, жилищным вопросом, червоточиной неудовлетворенного себялюбия. И зачем терзаться моральными императивами, если объяснения и УВАЖИТЕЛЬНЫЕ ПРИЧИНЫ есть всегда? Был порядочный человек – и вот пожалуйста, ведьмы дурь наслали...
Когда-то продюсер Тадао Накане, с которым Юкио Нинагава начинал постановки шекспировских трагедий, предложил: «Давай-ка двинем в другие страны! И победим!». Режиссеру это показалось шапкозакидательством: мир нас поймет? Строгую структурную повествовательность, сложные костюмы и прически, тяжелый, неизбежно кажущийся чрезмерным грим? В самом деле, западному зрителю нелегко воспринимать мужчин с женоподобными прическами, толстый слой белил на рисовой пудре, делающий лица актеров непроницаемыми. Жесткий символизм древнего театра – словно дополнительная стена между сценой и залом. Но сегодняшний японский театр, сохранив приверженность многим канонам национальной школы кабуки, ступил на стезю психологических изысканий.
И – кровоточит сцена, рвутся живые сердца!
Исполнитель роли Макбета Макачика Ичимура работал в провинциальном театре Шики. У Нинагавы сыграл множество шекспировских ролей, включая Гамлета и Ричарда Третьего. Его Макбет не похож на подлеца и не звучит как таковой: скорее, он - неуверенный себялюбец, озадаченный вопросом, который после эйвонского драматурга задал устами своего героя еще один классик: «Тварь ли я дрожащая – или право имею?». Ну, а дальше – по вековечному сценарию: порешив доброго короля Дункана, Макбет начинает крушить и резать, что называется, уже по обстоятельствам. Как несчастный Раскольников, который, зарубив старуху-процентщицу, должен был избавиться от ее тихой незлобивой сестры Лизаветы...
Леди Макбет (известная японская киноактриса Юко Танака) несколько менее выразительна, чем супруг: она словно доискивается собственного злого «я», не в силах понять до конца, что движет ее побуждениями: вульгарное желание захватить корону, предназначенную не ей, или короновать себя за некие заслуги и достоинства, которые люди не заметили...
Не до конца понимает правильность своих действий и Макдуф (Кейта Ойши): стремительный, порывистый, он принимает решение о побеге, поняв, что убийца его достанет, и усиленно отгоняет от себя мысль о супруге и детях, которых бросил и второпях даже не предупредил. Совершенно восхитил четырнадцатилетний Джуня Маки (сын Макдуфа): обряженный в кимоно, веселый, умненький, он озорно и раскованно ведет комический диалог с перепуганной матерью буквально за минуты до гибели. Тем чернее и страшней представляются преступления двух супругов-дьяволов: маленький мудрец уже не станет взрослым...
И снова вопросы, на которые нет ответа: может, не кинулся бы отважный полководец крушить да резать всякого, кто стоял на его пути к шотландскому трону, кабы не его баба – вместилище всех и всяческих грехов? Если быть точными, в исторических хрониках упоминание о леди Макбет встречается единожды – и оно короткое: дескать, честолюбива, подзуживала супруга... Спрашивается, чего же намутил, напридумал классик? Опять возвращаемся мыслью к основной разнице между исторической хроникой и трагедией: человек странно не хочет быть человеком по божественному образу и подобию.
За все годы и века ни у кого из зрителей не возникало побуждения доискиваться буквальной правды: шекспировский вымысел остается возвышающим. Не лгущим. И оттого востребованным без поправок на календарь.
