Двадцать пять художественных лент, десять короткометражек – с заметным уклоном и пиететом в сторону цветного населения и женщин, как экранных героев-героинь, так и творцов. Главной задачей форума объявлена всеохватность (более чем соблюдено - двадцать девять стран, пять континентов!) и дерзость. Печальным особняком стоит эпический дебют (увы, он же – прощание) двадцатидевятилетнего китайского режиссера Ху Бо «Слон сидит тихо» (An Elephant Sitting Still): создатель фильма распорядился своей жизнью...
География и род занятий экранных персонажей широки – от рэпера в Шри Ланка на пути поиска социальной справедливости (Matangi/Maya/M.I.A) до повествования о жизненных трудностях африканской семьи в штате Алабама (Hale County This Morning, This Evening).
Субъективное наблюдение: фильмы молодых да ранних отличает заметная – и явно неслучайная – обшарпанность закрытых помещений наряду с пронзительной красотой экстерьеров. Визуальная метафора прозрачна: человек мал да убог, о совершенстве может только мечтать - а мир вокруг велик и прекрасен, но прекрасное, как водится, далеко.
«Милла» (Milla) французской дамы-режиссера Валери Массадьян (дебютировавшей шесть лет назад успешным фильмом «Нана) – это, согласно пресс-релизу, экранная медитация на тему трудностей взросления и раннего материнства. Героиня (Северин Джонскери) - пухленькая белесая девица, без особых следов умственного напряжения на круглом личике, герой Лео (Люк Чессель) – длинноволосый рефлексирующий молодой человек без определенных занятий. У них любовь. Молодые - безработные бездельники… В итоге Лео устраивается сортировщиком рыбы на траулер – чтобы из очередного плавания не вернуться: то ли сгинул в пучине, то ли раздумал воссоединяться с возлюбленной. Ее округлившийся живот – совсем невеселая перспектива ответственности. Понять, что случилось, мудрено: молчаливый коллега приносит Милле рюкзак Лео – но она не кидается в слезы (видимо, все-таки не помер). Мизансцены длинны непомерно, постельные сцены подробны, но странно тягучи и оттого скучноваты. Главное оружие режиссера – молчание этих покорных жизни ягнят без признаков взросления и самомалейшего интеллекта. Ничего нового в непростой теме не найдено, но претензия на глубокомыслие большая. В прошлом году фильм выиграл приз на кинофестивале в Локарно. Воистину, занудное – значит, отличное...
Чего не скажешь о фильме «Жизнь-разборка» (VIOLENT Life) вчерашнего дебютанта Тьерри де Перетти (это его вторая лента): сам корсиканец, он снял фильм о вовлечении юноши Стефана в освободительную борьбу корсиканского народа. Борьба идет за независимость и достоинство – и в который уж раз становится очевидным, что самые пламенные революционеры оказываются элементарными бандитами, и мафия – мать их.
Фильм дебютанта-датчанина Хлинура Палмасона «Зимние братья» (Winter Brothers) тоже как будто бы динамичен – но по концепции больно уж одномерен.
...Не сочтите запоздалым эмигрантским патриотизмом, но две ленты, снятые на постсоветском пространстве, показались мне на порядок выше остальной фестивальной продукции.
«Теснота» (странновато переведенная в США как Closeness) Кантемира Балагова удостоена премии Международной федерации кинопрессы FIPRESCI, Гран-при XI Международного кинофестиваля имени Андрея Тарковского "Зеркало", приза "За лучший дебют" фестиваля "Кинотавр" и приза Гильдии киноведов и кинокритиков России имени Даниила Дондурея.
...Опять неуют индустриального пейзажа – точнее, интерьера: девушка Илана (Дарья Жовнер) в рабочем комбинезоне вылезает из-под брюха машины, которую чинит. Вместе с симпатичным немногословным папой она правит ремесло в автомастерской, мать Адина подалась в торговлю. В псевдоблагостное советское время еврейские родители любыми силами определили бы дочку в вуз – а нынче, когда работы глухо нет, выручает семейный бизнес: Илана тихонько бегает на свидания с кабардинцем Залимом (Назир Жуков), работником бензозаправки. Брат Иланы Давид встречается с неброской скромной девушкой Леей, намеревается жениться. После милого семейного ужина-помолвки в доме жениха молодые отправляются погулять по вечернему городу. Домой они не возвращаются.
Евреи сидят в синагоге облаченные в траурное: Давид и Лея похищены, сумма выкупа названа, она непомерна. Община сбрасывается, но шапки по кругу мало. Кто-то использует ситуацию, чтобы откровенно нажиться – предлагает купить автомастерскую за бесценок. Представляется и другая возможность: к Илане сватается богатенький Рафаил: его родители вызываются помочь недостающими деньгами. Девушка упирается и – куда как вовремя... - припоминает матери, что брат всегда был в семье любимчиком: вот и сейчас ее готовы отдать на заклание. Что за наждачно жестокая у нее душа? Каково в сгустившемся ужасе бежать от семейного стола, где ей делается спасительное предложение, подкрепленное солидным конвертом с купюрами, и ложиться под своего увальня-кабардинца? Мрак, теснота...
Ведущий российский кинокритик Антон Долин озвучил идею поиска героиней «свободы от самоидентификации» - читай, от заскорузлой средневековой привычки сочетаться браком только со своим. Так ли все однозначно? Да, семья принадлежит к местной общине, но ведет жизнь вполне светскую. При этом родители не хотят, чтобы дочь выходила за чужака, даже соседского: так было в Союзе, несмотря на дружбу всех со всеми, так продолжается на его развалинах. Самоидентификация застарелая, средневековая – нафталинная, если угодно, но это как и кому посмотреть. Сама Илана явно не сходит с ума по выраженной привязанности к еврейским корням, но и не ищет самоцельно никакой этнической или религиозной свободы: она просто любит своего крепыша, а благополучного Рафу (классический образчик хорошего мальчика, от которого тошно...) не любит. Однако Залим, туземный кавалер, остается сдержанным - при том, что не разрывает романа со своей принцессой: то ли ее градус темперамента высоковат для его флегматичной натуры, то ли попросту нет серьезных планов на евреечку.
Все сложно с дружбой народов в принужденно братской семье: племя Авраама жило на Кавказе давным-давно, кабардинцев считало добрыми соседями – а все вместе императивно считались единым советским народом. Развалилась выгнившая изнутри держава – началось повальное увлечение религией: кабардинцы заделались ярыми мусульманами, евреи – правоверными иудеями. Оно бы и ладно, можно верить кто во что желает и продолжать дружить без советских лозунгов – но выходит слабовато. В ночь сватовства Илана сбежала с возлюбленным: поддала, покурила. Сидят в полумраке дискотеки - и гремит в задымленном воздухе рок-манифест о взятии Иерусалима мусульманами, а потом крутится видеопленка – подлинная и страшная – о пытках и казни русских солдат-мальчишек чеченцами. Илана застыла, закаменела, молчит Залим - а одуревший от травки молодой кабардинец озвучивает крик-квинтэссенцию поганой своей души: зря не всех жидов пустили на мыло. И вообще чеченцы – наши братья! Точка, конец скрижальных цитат.
Все будет хорошо: спасенный Давид останется со своей Леей в бесперспективном Нальчике. Подавленные родители и пораженная предательством возлюбленного Илана соберут скарб и уедут на старенькой машине в Воронеж. Едут, вокруг красоты, семейство расстилает дастрахан, закусывает: благодать. И грустновато - ведь это наши горы? Если не помнить, что за любым склоном может притаиться очередной вымогатель: миг – и новое похищение, и никакая местная милиция заниматься этим не будет. А если и доедут до русского города, где живет чья-то там сестра или тетка, - какое великое счастье обретут? Ютиться на чужих метрах? Слово «Израиль» не произносится: похоже, дети гор, сроднившиеся с этой землей, отодвигают планы на маленькую, знойную, вечно воюющую страну. Где же найдут приют – и надолго ли? Режиссер признается в финальных титрах: «Я не знаю, что случилось с этой семьей дальше...».
Зачем двадцатишестилетнему (а на вид и того моложе) Кантемиру Балагову понадобилось это похмелье в еврейском пиру? Слов нет, фильм принес ему приз ФИПРЕССИ – но соотечественники не преминули пнуть за предательство родного кабардинского народа, показанного не стопроцентно положительным.
Не знаю, на чьих детях природа отдыхает, но еще одно яблоко упало рядом с доброй яблоней: молодая, всего-то на год старше коллеги Балагова Ана Урушадзе, дочь замечательного грузинского режиссера Зазы Урушадзе (горькие и прекрасные «Мандарины») сняла совершенно колдовской фильм «Страшная мама» (Scary Mother). Он получил фантастическое количество призов на нескольких международных фестивалях, включая Локарно. Пятидесятилетняя мать тбилисского семейства Манана (Нато Мурванидзе) – странноватая, несколько заторможенная, все время как будто испуганная, вдруг срывается с круга: она бросает близких и переселяется в каморку при магазине своего потенциального издателя, странного дерганого маленького человека (Рамаз Иоселиани), истово верящего в ее гениальность (и, похоже, влюбленного в нее). Недуг писательства снедает естество – и при том, что вирши Мананы путаны и не вполне пристойны, она продолжает истово плыть по волнам сумбурного творчества. Симпатичный муж, милая дочь-подросток, родственники перепуганы: лишилась ума... Это близко к истине, у Мананы - явные зрительные галлюцинации и поведение далеко от адекватного. Быт Мананы и ее семейства устроен слабовато: квартира давно без ремонта, подъезд обшарпанный (см. выше...) - но на простых, совершенно гладких кафельных плитках ванной комнаты странная женщина видит картины живой красивой жизни...
Факт участия в фестивале «Новые режиссеры – новые фильмы» - cчастливый старт и несомненно весомая строка в резюме молодых режиссеров, которым совсем не обязательно светят милости меценатов. Никто не гарантирует мгновенного признания заслуг - в интервью кабардинскому телевидению Кантемир Балагов печально это подтвердил: двенадцать питомцев киношколы Александра Сокурова - выпускники его уникальной мастерской при местном университете, сидели в Нальчике без работы. После бесплодных поисков молодым и бесхлебным пришлось податься в иные края – не удивлюсь, если их не упрекнули в отсутствии патриотизма...
Да обретут они весь мир...
