Серые тучи изредка проливались мелким дождичком, дачники томились отсутствием снега и ругали Америку, что стащила русскую зиму. Власти попытались компенсировать наступивший мрак рекордной иллюминацией и праздниками до упаду. Мало того, что понаставили всюду шатров и арок диковинной красоты из электрических гирлянд и рождественские базары понаоткрывали на каждой площади-бульваре, так еще и впервые под Новый год закрыли на несколько дней Тверскую для народного гулянья. На расставленных чуть ли не каждые 50 метров эстрадах шли представления (то «Щелкунчик» с «Русланом и Людмилой», то народный хор, то попса, то мультики) – все в красках, с музыкой, громко, но безалкогольно. Народ прогоняли через металлодетекторы, но никто не роптал, и, благо погода была теплая, гуляли вовсю.
Как и в прошлые годы, на дни зимних каникул в большинство музеев пускали бесплатно. Но ни в Новую Третьяковку, ни в «Гараж» плату (больше 10 долларов) не отменили, что, кажется, никого не остановило: к входу регулярно выстраивались очереди. Мир становится неотвратимо визуальным, и во всеобщем музейном буме у Москвы вполне достойное место. Именно с московскими музеями были связаны лучшие впечатления нынешней поездки.
Если не считать, конечно, «Ромео и Джульетты» в Лаборатории Дмитрия Крымова – еще одной интересной, свежей, насыщенной метафорами «перелицовки» классики (Крымов называет это «своими словами»), проливающей неумолимо точный свет на сегодня. У спектакля ироничный подзаголовок – «Киндерсюрприз». Детки, которым бы у елочки играть (не зря появляются они «на балу» в масках симпатичных зверушек и на фоне шишкинского «Утра в сосновом лесу», которое прочно ассоциируется у нас с конфетами «Мишка косолапый»), и впрямь преподносят сюрприз старшим, да не один: влюбляются, быстренько женятся, травятся, а взрослые ничего не понимают или не хотят понимать и даже задумываться. Это не Шекспир: словарный запас у героев сегодняшний, минимальный, и характеры тоже сегодняшние, и даже, почему-то кажется, типично московские: Ромео, у которого на все один ответ: «Ну хорошо», Герцог, предстающий охрипшим гидом по Вероне (все опошляющая коммерция – один из многих мотивов спектакля), кормилица с неповторимо московскими интонациями, Монтекки и Капулетти, спешно переодевающиеся в праздничное черное – то ли на похороны, то ли на свадьбу; по их поведению и не понять, пока Ромео произносит предсмертный монолог... И черный пластиковый мешок для мусора, под которым, обнявшись, юные герои становятся собственным надгробием. Отличный спектакль, на который минкульт, надеюсь, не обрушится, как сделал это в отвратительном ноябрьском «циркуляре»: Шекспир все-таки не «наше все».
Лаборатория Крымова играет в здании Школы драматического искусства Анатолия Васильева, которую категорически нельзя путать со Школой современной пьесы, куда я тоже попала на премьеру. Нечаянно. Название «Одесские анекдоты», правда, настораживало. Но все оказалось хуже. Двести с лишним «одесских», а на самом деле еврейских, причем в основном очень старых анекдотов, часто «перепевающих» стереотипы евреев-жуликов, которые всегда «выкрутятся», глава театра, а также автор, режиссер и один из сценографов спектакля Иосиф Райхельгауз скомпоновал в сценки-диалоги обитателей некоего одесского двора, перемешал это с игрой маленького инструментального ансамбля (лучшее, что здесь есть), включил песенку «Евреи, евреи, кругом одни евреи» с бесконечным числом куплетов, заодно и про Путина, который, «слава Богу, уж не ходит в синагогу» (?!), - и получился пошлый, скучный и возмутительно, неописуемо антисемитский спектакль. За актеров с их жалкими попытками изобразить некий акцент было неловко (Елена Санаева была органичней всех, но ужасно, что она, такой мастер, должна произносить столь вульгарные реплики!). Да, денег нет, театр мается не в своем помещении, нужно что-то «веселенькое» к празднику – но выдать такое? Эта этическая глухота многое говорит о сегодняшней России...
В России иногда кажется, что время остановилось: по телевизору выступают оставшиеся в живых знаменитости 70-х (с разными степенями косметических коррекций), а в залах – оставшиеся с советских времен фестивали: «Декабрьские вечера», «Русская зима». В рамках последней и состоялся единственный услышанный мной в Москве филармонический концерт: Национальный симфонический под управлением Михаила Плетнева исполнял аж три сюиты из опер Римского-Корсакова («Снегурочки», «Сказания о невидимом граде Китеже» и «Сказки о Царе Салтане») и вместе с почему-то очень популярным ныне в России (не потому ли, что несколько лет назад вернулся сюда с Запада?) пианистом Борисом Березовским – Второй фортепианный концерт Прокофьева.
Березовский вышел слегка лохматый, в помятом пиджаке, провисших брюках, серо-черной рубашке, расстегнутой у ворота, и без галстука. Играл с тем же безразличием. Ноты все на месте (виртуозности ему не занимать) и даже оттенки были, но все звучало как-то поверхностно, почти формально. Ни трагедия первой части, ни попытка Плетнева выстроить с оркестром конфликт «урбанизма» и крестьянской песенности в финале, ни знаменитые прокофьевские «таинственности» отклика у пианиста не нашли. Разочаровал и Римский-Корсаков: все правильно, а огня нет, и от «Сечи при Керженце» не становится страшно, от звона с ушедших под воду колоколен не замирает сердце и «Похвала пустыне» не околдовывает, как, скажем, в интерпретации Темирканова. Приятно было лишь то, что Зал Чайковского был забит до предела, и в фойе, перед большим экраном, куда транслировался концерт, тоже сидело немало народу.
«Богема» Пуччини в театре Станиславского и Немировича-Данченко, поставленная Александром Тителем в 1996 году, наверное, была когда-то неплоха. Но ни как традиционный спектакль, ни как интерпретация-переосмысление, сейчас уже «не работает»: поведение героев часто не стыкуется с текстом (Рудольф, которому только что не работалось, услыхав за дверью женский голосок, не торопится открывать или приводить себя и комнату в порядок, а идет к столу и что-то читает); действие перенесено в начало XX века, а может, и позже, на сцене черный автомобиль (чтобы Мюзетта спела на нем свою арию, а в третьем акте уехала от Марселя с неким ухажером?), Мими в длинном платье, но Мюзетта на шпильках и в мини-юбке. Одна радость – Хибла Герзмава, одна из лучших Мими в мире в вокальном отношении. Когда Мими в арии из первого действия поет о весне и расцветающих деревьях и первых лучах солнца и голос Герзмавы, чутко поддержанный оркестром (дирижер Тимур Зангиев) тоже начинает «расцветать» и светиться, к горлу подступают слезы. Правда, «химии» с Рудольфом (Чингис Аюшев) никакой, да и голос у бурятского тенора слабоват. Зато у Марселя (Дмитрий Зуев) с Мюзеттой (Ирина Ващенко) и «химия» была, и голоса, и артистизм – на нужном международном уровне. Рассказ о музейных впечатлениях отложим до следующего номера...
