И, конечно, открытия забытых опусов помогают создавать более полную картину культурной атмосферы того или иного времени.
В этом отношении первое в Америке театральное исполнение оперы Дворжака «Димитрий», организованное в конце июля – начале августа как часть фестиваля «Шопен и его мир», стало событием важным.
У Дворжака двенадцать опер. Только одна, предпоследняя, «Русалка», вошла в мировой репертуар. Опера «Димитрий», написанная почти 20 годами раньше, — шестая. Принятая восторженно в Праге, она до сих пор регулярно исполняется в Чехии, но за ее пределами почти неизвестна. Почему?
В ней красивая, мелодичная, несложная для восприятия музыка (некоторые арии предвосхищают «Русалку», хоровые сцены великолепны, оркестр певуч и эмоционален), а сюжет основан на захватывающей исторической интриге: правлении Дмитрия Самозванца, который здесь становится почти благородным героем, поскольку с детства был якобы взращен на мифе, что он-то и есть подлинный царевич, сын Ивана Грозного. Поначалу признанный «матерью» Марфой, он жаждет материнской любви. Он достаточно патриотичен и просит свою жену Марину Мнишек одеваться и вести себя больше «по-русски» (о чем гордая полячка и слышать не хочет). Слабый и не вполне уверенный в себе, он пытается уладить конфликт русских и поляков.
Вдобавок, в отличие от исторического Лжедмитрия, он не берет Ксению Годунову в заложницы, а потом ссылает в монастырь, где она по слухам родила от него сына. Здесь он по-настоящему влюбляется в нее, спасает от двоих грубиянов-насильников, а в конце погибает от пули Шуйского. В общем – политическая драма (в основе либретто Марии Червинковой-Регровой – неоконченная драма Шиллера), столкновение национальных культур (мазурки поляков и духовные песнопения русских), любовный треугольник с двумя разными героинями — властной и сильной (Марина), и нежной и жертвенной (Ксения), плюс заговоры, обманы, мечты, признания – все, как полагается в опере 19-го века.
Увы, эстетика, которой руководствовался Дворжак, беря пример с «большой оперы» Мейербера, устарела уже к концу 19-го века, а сегодня слышать многословные объяснения и излияния просто утомительно, к тому же для четырехчасового спектакля в музыке явно недостает музыкальных контрастов. Дворжак был лирик, опирался на протяженную славянскую мелодику, что было бы прекрасно при точном чувстве сценического времени. Но арий, притом длинных, слишком много. Опора на «модель Мейербера» сработала лишь в эффектных хоровых сценах. И возможно еще одной ошибкой было обращение к русско-польскому сюжету. Модная в то время идея панславянства успеха не обеспечила.
Дело могла бы как-то поправить режиссура и сценография. Но почтенный режиссер Энн Богарт и художники Дэвид Зинн (сценография) и Констанс Хоффман (костюмы) предпочли избитый прием: перенесли события в Россию рубежа 90-х, однако ограничились лишь самыми поверхностными признаками. Спектакль идет в одной «коробке»: стены «клубного» голубого цвета с облупившейся краской, надпись крупными красными буквами по-русски «Победа начинается здесь» (?), с одной стороны — три окна (иногда их открывают, иногда задергивают шторами (дизайнер по свету Байан Скотт), с другой – крыльцо. Толпа одета кто во что горазд, только Басманов в кожаной куртке, а Шуйский и еще несколько «бюрократов» в костюмах. Образ разрухи и «смуты» налицо, но поведение, жестикуляция, реакции и героев, и толпы – картонные, не из сегодняшнего дня, а из плохих постановок старых опер. Сцена в Успенском соборе, куда Ксения приходит помолиться праху отца и где впервые встречает Димитрия, еще не зная, кто он, выглядит совсем нелепо: два постамента с раскрашенными и одетыми в кафтаны манекенами под стеклянными колпаками – Мавзолей?
Но с музыкальной стороны придраться не к чему: оркестр под управлением Леона Ботстайна уверенно вел спектакль, в котором сильный, голосистый и выносливый состав солистов. Особенно хороши были тенор Клэй Хилли (Дмитрий) и Нора Сурузян (Марфа). Мелисса Цитро (Марина Мнишек) хороша драматически, но поет неровно. А вот россиянка и чвстая участница спектаклей Геликон-оперы Ольга Толкмит, с ее великолепным сопрано, пережимает в театральности , играя нервную, напуганную Ксению.
Не думаю, что опера вернется на сцену – разве только в сокращенном варианте и в другой постановке, хотя я бы не отказалась еще раз услышать некоторые ее арии и хоры.
