Спектакль московского Театра Наций был поставлен немецким режиссером Томасом Остермайером, известным своей любовью к скандинавской драме 19-го века, перенесенной в наши времена, еще в 2011 году (мы видели в БАМе его «Кукольный дом», «Гедду Габлер», «Врага народа»).
Но нынешние санкции и падение рубля сделали пропасть между привилегированным классом России и всеми остальными еще глубже. Именно эта пропасть оказалась в центре внимания спектакля, потеснив другие мотивы пьесы Стриндберга, куда более многослойной, чем то, что увидел Нью-Йорк в Сити-центре.
У Дурненкова отличный слух на сегодняшнюю реальность, и превращение Яна из слуги в шофера и другие изменения в тексте выглядят тут намного убедительней, чем если бы московские актеры играли оригинал. Особенно учитывая эмоционально обедненную, а зачастую просто хамоватую интонацию, с которой разговаривает большая часть сегодняшней России, включая, увы, актерскую братию.
Итак, в доме генерала, вовремя покинувшего службу, чтобы сделать большие деньги, отмечают Новый год (у Стриндберга – летняя ночь на Ивана Купала). Правда, сам босс собрался, как положено, провести праздники в теплых краях. А вот его шофер Ян (Евгений Миронов) пригласил в дом своих приятелей, не подозревая, что избалованная дочь босса Юлия (Чулпан Хаматова) вдруг решит остаться дома. Но ей скучно и она врывается на кухню, где Ян жалуется своей невесте Кристине (пока та дотошно готовит бульон с овощами для собаки) на взбалмошную хозяйку и попивает дорогое хозяйское вино, в котором явно знает толк.
Дальше – почти по Стриндбергу: флирт и соблазнение, смесь страха и любопытства (и других подспудных мотивов) с обеих сторон, усталая, ушедшая спать Кристина, пьяные гости (длинный эпизод оргии на той же кухне), во время которого и происходит «грехопадение» Юлии, о чем мы узнаем в наступившей тишине при тусклом свете зимнего утра. Эта тишина вдруг опустевшей сцены – один из лучших моментов спектакля.
Остермайер здесь не торопится, держит паузу, как не торопится и в самом начале, когда долго показывает нам на сцене и экране процесс приготовления куриного супа, зная, что «ружье» это выстрелит в конце убийством бедной собаки.
Видеопроекциями он вообще пользуется щедро, но они уже стали постановочным клише, и в такой пьесе как «Фрекен Юлия» не могут заменить высококлассную актерскую игру. 100-процентным попаданием в этом отношении оказалась Юлия Пересильд в роли Кристины: ни одной неточной реплики, ни одного лишнего слова или неверного жеста, абсолютно узнаваемый характер.
Я видела таких девочек из провинции в состоятельных московских домах. Тихая, невзрачная, незаметная, с ловкими, привыкшими к любой работе руками, она не ропщет (всплески эмоций минимальны, но точны), но знает, чего хочет, и за ее почти флегматичностью — стержень, который поможет ей выжить всегда и везде.
Этого стержня нет у ее хозяйки. Да и откуда ему взяться? Огражденная родительским богатством от реальной жизни, но успевшая подглядеть навсегда ранившую ее трагедию и фарс родительских отношений (жаль, что эта линия как-то наспех проигрывается в спектакле), она ошарашена, растеряна, разбита близостью с Яном. Она не знает, что ей с этим делать, она мечется между презрением к «низшему сословию» и острой нуждой в поддержке, опоре, любви, наконец. А Ян обрушивает на нее свое истинное «я»: жестокое, мстительное, алчное, и понять и пережить это нельзя... Хаматова – прекрасная актриса, бесстрашная и высокопрофессиональная. Она находит точную интонацию и правильную пластику для героини, хотя в этой адаптации и в этом контексте она должна бы быть моложе и не во всех сценах второй, самой важной части спектакля, убеждает.
Главное же разочарование — Миронов. То ли от джет-лега не оправился, то ли местным гостеприимством воспользовался, то ли, занятый премьерой уилсоновских «Сказок Пушкина» в Москве, не успел по-настоящему вернуться в старый спектакль, но свой текст произносил невнятно, то торопясь, то вспоминая слова, то неся отсебятину (что было ясно по английским титрам, без которых было, увы, не обойтись).
Роль превратилась в хаотический набор когда-то выученных и довольно поверхностно проигранных мизансцен. Англоязычным критикам это было невдомек, но зал Сити-центра был на 90 процентов заполнен русскоязычной публикой. Впрочем, ее мнения разделились...
