От Тбилиси до Нью-Йорка

Новые книги о тех, кто изменил американскую культуру

О Джордже Баланчине, создателе уникального хореографического стиля и отце американского балета, написаны десятки книг. О Роберте Мамуляне, которого можно считать отцом американского мюзикла - куда меньше. 

Новые книги о тех, кто изменил американскую культуру
Джордж Баланчин

У них общие корни - Кавказ, бывшая Российская империя, где Баланчин, сын тбилисского певца и композитора, родился в 1904 году, а Мамулян, сын президента банка в Тбилиси, родился в 1897. Оба в период между двумя Мировыми войнами приехали в Америку и быстро вписались в молодую американскую культуру. Оба прожили долгие, полные личных драм и творческих экспериментов жизни. Правда, Балачин умер (в 1983), окруженный славой, до последних дней практически не переставая работать, а Мамулян (он скончался в 1987) был вынужден почти полностью уйти от режиссерства еще в начале 1960-х, после того, как был уволен со съемок печально известной «Клеопатры» с Элизабет Тейлор.

Этим летом, почти одновременно, на английском языке вышли две книги, посвященные малоизвестным страницам их судеб и малоисследованным аспектам их творчества.

Кто в ответе за «Порги и Бесс»?

Одни скажут - Гершвин. Другие - ДюБос Хейвард (автор повести и драмы «Порги», положенной в основу «народной оперы» Гершвина). Но Джозеф Горовиц, автор книги «On My Way», убежден, что если бы не Мамулян, творение Гершвина было бы иным и не сыграло бы такую определяющую роль в американской музыке и американском театре.

Название книги, как часто бывает, несет двойную нагрузку - «On My Way» («Я на пути...» - эти слова спиричуэлс сначала произносит Порги, а потом подхватывает хор:

Oh, Lord,

I am on my way,

I am on my way

To a heavenly land...

Хор напутствует безногого Порги, который отправляется из родного Чарльстона в далекий таинственный Нью-Йорк, чтобы найти там свою Бесс.

Но повесть Хейварда (как и пьеса в «домамуляновском» варианте) заканчивалась куда мрачнее: Порги, вышедший из тюрьмы, узнает о бегстве Бесс в Нью-Йорк; рассказавшая ему об этом соседка Мария смотрит на его внезапно постаревшее лицо и молча уходит в свою лавку.

Мамулян, первый постановщик драмы «Порги», изменил финал. «Приведите мою козу!», - требует в его версии Порги (инвалид передвигается в запряженной козой тачке), и несмотря на уговоры соседей, отправляется в путь. Эмигрант Мамулян добавил в трагическую историю луч надежды, типично американский дух преодоления и веры.

Он сам тоже был в это время «On His Way» - на пути к признанию и большим театральным открытиям. В год «Порги» - своей первой бродвейской постановки, Мамуляну исполнилось 30. К тому времени он изрядно попутешествовал.

После регулярных семейных поездок в Париж и вообще счастливого тбилисского детства в состоятельном доме, где мать, известная в городе актриса и режиссер, собирала вокруг себя местную и приезжую артистическую элиту, Рубен отправился где-то в 1915 году в Москву - изучать, по настоянию родителей, юриспруденцию. Но ее вскоре вытеснили театральные впечатления и вахтанговская студия МХТ.

Революция и Гражданская война вернули его в родной город, где он начал ставить спектакли и публиковать театральные рецензии. В 1922 году он уже в Лондоне, ставит там спектакль в реалистической манере МХТ. Но не Станиславский, а Вахтангов определил его режиссерский почерк: не реализм, а поэтизация и стилизация, «тотальный театр», где музыка, слово, ритм, движение, визуальный образ максимально взаимосвязаны и главная задача - выразить не бытовую, но эмоциональную правду повествования.

Через год Мамулян - в Америке, в Рочестере, возглавляет экспериментальную оперную компанию, которая приносит ему известность и приглашение преподавать в Школе американской театральной гильдии. Он ставит со своими студентами несколько спектаклей, в том числе и по Леониду Андрееву, но работать в Нью-Йорке он не просто мечтает - просит, настаивает, требует. В планах гильдии как раз была постановка пьесы «Порги» по чрезвычайно популярной повести. Ее-то и предложили Мамуляну.

А поскольку все знания Мамуляна о негритянской жизни ограничивались общением с чистильщиком сапог в рочестерском отеле, он решил поехать «на натуру» - в Чарльстон, в окрестностях которого и происходят события «Порги». Город сразу вызвал параллели с Тбилиси: юг, густая экзотическая растительность, старые дома, гостеприимство и музыка повсюду...

Автор книги «On My Way» не ограничивается фактами биографии Мамуляна, как бы интересны они ни были. Он показывает, что же именно этот «пришелец» (кстати, никогда не испытывавший ностальгии ни по Москве, ни по Тбилиси, а с восторгом принявший Нью-Йорк и его атмосферу) принес в американский театр, какие элементы режиссуры Станиславского и Вахтангова использовал в постановке, как найденные им чернокожие исполнители (а это были не только актеры, но домохозяйки, почтальоны, музыканты, в жизни своей не игравшие в театре, но умевшие лишь петь и танцевать) изменили дух пьесы, какие факторы помогали его новаторству, какие изменения он внес в текст, в конечном итоге превратив пьесу в универсальную эпическую драму искупления и любви.

Параллельно идет рассказ о развитии американской музыки, о рождении уникальной рочестерской оперы, где Мамулян начинал свою американскую карьеру, о ее основателе - уроженце Петербурга, теноре Владимире Розинге, о Джордже Истмане, изобретателе, президенте компании «Кодак» и филантропе, раздавшем при жизни более 100 млн долларов на нужды университетов и классической музыки, которую страстно любил.

И, конечно, Горовиц постоянно возвращается к Гершвину и к своей любимой теме: истории американской музыки. «Высоколобые» критики снисходительно отнеслись к тому пути, который выбрал Гершвин, и к его (и Мамуляна) «Порги и Бесс» - опоры на «низкие» жанры, на популярную музыку, на блюз и джаз. По мнению Горовица, это был настоящий американский путь. Увы, ранняя смерть Гершвина и постепенное уменьшение воздействия Мамуляна изменили траекторию американского музыкального театра, которая так много обещала в 1935 году, в год премьеры «Порги и Бесс»...

Первая муза Баланчина

Все знают, как Баланчин любил своих балерин, как вдохновлялся новыми талантами, создавая для каждой своей «музы» балеты и роли. Но, как считает Элизабет Кендалл, автор книги «Balanchine and the Lost Muse» («Баланчин и потерянная муза»), самая первая его муза осталась в его петербургской юности. Имя этой «утраченной» музы - Лидия, Лидочка Иванова, соученица Георгия Баланчивадзе по Школе императорского балета, блистательная танцовщица Мариинского, его коллега по «Молодому балету», душой которого был начинающий хореограф, и участница маленькой баланчинской группы (пять человек), собиравшейся «на заработки» на Запад. Лидочка погибла при обстоятельствах, которые многие считают подозрительными, за 17 дней до их отъезда.

Ее смерть (в результате столкновения пассажирского парома и катера, на котором Лидочка поехала - вместе с четырьмя знакомыми мужчинами - на увеселительную прогулку) потрясла весь Петроград. О ней писали газеты и ходили всевозможные слухи.

Ее памяти посвятил стихи Михаил Кузмин (они приведены в начале книги - в оригинале и в переводе на английский). Ее огромный талант только начинал проявлять себя на сцене, редкие виртуозные данные и уважение к классике, соединенные с поразительным чувством нового и ранней зрелостью, обещали многое.

По мнению Кендалл, именно трагическое исчезновение Лидочки Ивановой лежит в основе одного из самых удивительных образов хореографии Баланчина. Вспомним: в его первом американском балете и первом американском шедевре - «Серенаде» на музыку Чайковского - появляется таинственная и прекрасная девушка с распущенными волосами, появляется и исчезает, «уплывая» как статуя на носу корабля, как некое воспоминание, призрак. И время от времени возвращающаяся в его балетах тема смерти, утраты, исчезновения (почти всегда - в вихре танца, «средь шумного бала») - своего рода напоминание о Лидочке и ее внезапной и необъясненной смерти.

Впрочем, самое важное в книге - подробно и достоверно восстановленная картина «детства, отрочества и юности» Георгия Баланчивадзе и Лидии Ивановой. В этой картине есть родословная каждого из двух главных героев, внутренняя динамика их семей, портреты педагогов, друзей, коллег, партнеров по сцене и в жизни, путь в балет, положение в школе и позже в театре и в труппе «Молодой балет» и многое-многое другое.

Кендалл, автор нескольких книг (в том числе мемуаров «Американская дочь»), знающая русский язык и давно занимающаяся русским балетом, основательно переворошила архивы (в особенности петербургские), побывала не раз в Тбилиси, где живут родные Баланчивадзе, и внимательно прочла множество опубликованных в разных странах мемуаров (в том числе Матильды Кшесинской, первой жены Баланчина Тамары Гевы, хорошо знавших Лидочку балерин Веры Кастровицкой и Александры Даниловой...). Письма, дневники, критические статьи, исторические исследования... Россыпь фактов умело сплетается в рассказ одновременно компетентный и по-настоящему интересный, где перед нами проходит череда характеров и судеб, обрисованных с разной степенью подробности, но всегда живо и выпукло - от инспекторов и воспитателей Школы императорского балета до Федора Лопухова (хореографа и одно время - главы Мариинского балета) и Владимира Дмитриева (того самого, благодаря которому Баланчин оказался на Западе).

Все это - на фоне «портрета» эпохи, со всеми ее художественными откровениями и обещаниями, политическими потрясениями и человеческими жертвами. Подзаголовок книги - «Революция и создание хореографа». И закрывая книгу, понимаешь, что «потерянная муза» - это не только Лидочка Иванова, но и вся петербургская часть жизни Баланчина, исчезновение которой странным, символическим актом совпало с гибелью юной балерины.

 

 

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Популярно в соцсетях

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру