Мы не были особо близки, но ходили одними дорогами, и не раз стояли-сидели рядом. В узком коридоре киностудии Горького и вовсе не могли разминуться: у нас был один режиссер – Инна Туманян, которую нынче помнят только «свои». Юра вышагивал гордо, так как по его сценарию она уже сняла фильм, а я робко: мой сценарий она только рассматривала и решала – брать себе или отдать кому-то из близких режиссеров.
Со сценарием не сложилось, а дальше был август 1991-го и путч ГКЧП, танки на улицы Москвы. Потом развалился Советский Союз, появилась Россия, и к концу года родилось Российское телевидение. Тот же Анатолий Лысенко, который сегодня спасает ОРТ, встал во главе РТР. Собрал небольшую команду, пригласил Артема Боровика в эфир, а тот пригласил меня. Родилась телепрограмма «Совершенно секретно», и весь 1992-й мы были первыми по рейтингу критиков «Независимой газеты».
Весной 1993-го Артем посоветовал мне улететь с маленьким сыном куда подальше на лето, что я и сделала, но – уже не вернулась. Остались записи телепрограмм. И смотреть эти записи нет сил: мы там все молодые – в кадре. И все живые. Я слушаю, о чем мы говорили, и диву даюсь: мы были правы, оказывается. Прав был Артем: когда увидел утром в газете большую статью Юры Щекочихина, решил, что надо его снимать. Мы созвонились и я с оператором поехала к Юре в редакцию. Небольшой кабинет его был заставлен, стол – завален бумагами. Юра был едва виден.
«Вы можете сесть на стол?» – спросила я. Юра согласно кивнул. Не сел, но поставил ногу на свой стул и так – полусидя, возвысился над горой черновиков. Развернул газету со своей статьей. Статья называлась «СТРАХ». Мы рассуждали об этом с Артемом с экрана, – что страх – единственное, с чем ассоциируются в нашем сознании слова «КГБ» и «Лубянка». И теперь я смотрю на экран, с которого смотрят на меня мои товарищи, и оторопь берет: мы же все понимали, почему испугалась я одна? Испугалась, уехала, не вернулась, а они – остались. И погибли. Знали же, что все всерьез! И мои пленки – тому свидетельствоѕ
Шел 1992 год. «Юра, почему слово «Страх» вынесено в заглавие?» – «Потому, что я очень боюсь, что на плечах нашей молодой демократии к власти пришли мафиозные структуры, которые поделили между собой управление в Москве, распродали друг другу лакомые куски столицы; которые наелись настолько, что дымка демократии и августовской победы, которой они прикрывали свои подпольные операции, стала для них уже ненужной, лишней, уже мешающей им в их поступательном движении. Кто сегодня реально управляет Москвой? Те, кто сумел распорядиться московским имуществом – землей, зданиями, целыми районами».
Я иллюстрировала Юрины слова проездом по улице Горького. Задерживаясь на каждом доме с иностранным магазином на первом этаже, и накладывала на магазины надпись «ПРОДАНО», выполнив ее шрифтом, которым писалось название газеты «ПРАВДА». В кадре были дома, которые, якобы, были сданы Правительством Москвы в аренду. А на столе у Юры лежали копии «Договора об аренде», в котором после слова «аренда» стояла не точка, а запятая, и после нее слова: «с правом последующего выкупа». Юре принесли стопку документов, из которых следовало, что Москва продана на корню Лужковым и компанией. За кадром я дала песню «Дорогая моя столица, золотая моя Москваѕ»
С улиц Москвы камера снова вернулась в кабинет Щекочихина. «Что пугает вас в этой истории?» – «То, что происходит сегодня, может завтра обернуться трагедией для нашего государства. Конечно, нас, как и всех, волнует вопрос, кто из наших вождей что строит на Западе, – какие дома, слухи это или не слухи. Иногда какие-то сообщения появляются, потом пропадают. Я недавно был в США и почти вышел на адвокатскую контору, которая занимается оформлением строительства этих домов. И пытался выяснить, кто строит. Но это – страшная тайна. И я почувствовал там то же, что чувствовал здесь, и это – самая главная сенсация: страх. Могут убить. Это мне говорили все люди, с которыми я общался при подготовке этого материала. Кто может, как, почему? Год назад ФБР-овец один, когда я делал проект «Наши в Америке» – про нашу мафию в Америке, и побывал у замдиректора ФБР, который занимается не шпионами, а мафиейѕ И он говорит: «Да ну, ваши – не мафия. Это дети. Итальянцы – это да, мафия». Мне даже стало обидно за державу. И я сказал: «Вы еще наших не знаете». А тут приехал в этом году, а ФБР уже начало серьезно относиться. В Лос-Анджелес Москва прислала двух наемных киллеров. Убийц, которые даже не знали английского. Они убили, и нечаянно полиция их захватила. Случайно – они забыли закрыть капот у машины. Эти зашли как раз в момент, когда один отпиливал лобзиком пальцы у трупа, чтобы отвезти в Москву. По моим данным, в Москве сейчас около шестидесяти наемных убийц. Целый профсоюзѕ Заказы выполняются быстро, точно и в срок. Есть люди, которые говорят мне просто: да – тебя могут убить».
«Пошла нормальная спекуляция земельными участками и правом на застройку. То, с чем борются... мои коллеги в Италии. Потому что это постоянные истории. Сегодня, конечно, я сказал какую-то часть правды. Документы – там у меня целый сейф стоит, я получил документыѕ Сейчас очень серьезно ведут расследование, изучение материалов Шестое главное управление России по борьбе с мафией. И меня просто поразили слова господина Севастьянова – начальника московского КГБ, или как оноѕ Буквы новые, а суть осталасьѕ О том, что, дескать, ну что здесь такого? А здесь нет фактовѕ «Страх» вынесено в заглавие потому, что я рассказываю о людях, которые боялись со мной разговаривать. При чем боялись на самом деле , серьезно – я видел их лица. У нас были детективные истории постоянно: то мы встречались около редакции. Человек оставлял машину в переулках, шел пешком сюда. Я выходилѕ То на каких-то квартирах у друзей у нас с ними были встречи. Я не знаю, чего именно боятся, но один руководительѕ мне сказал, что он уже дважды находил у себя микрофоны в кабинете. Все это идетѕ Я не знаю, кто сегодня слушает мой телефон, когда я говорюѕ То есть, система осталось точно такой жеѕ»
Телефон на столе зазвонил, и я кивнула, чтобы Юра не смущался и снял трубку: «Алло, я слушаю. Я только что вас помянул недобрым словом перед телекамерой. Вы просто легки на помине. Прочитал ваше интервью в «Вечерней Москве». Вы знаете, я давно ждал такого звонка. Тогда в полдень я у вас».
Щекочихин положил трубку и давясь смехом, сказал: «Это звонил начальник Госбезопасности Москвы, которого я только что помянул недобрым словом. Как он сказалѕ»
Так и заканчивается это интервью – хохочущим Щекочем. Мы обсуждали цифры, – сколько дают за наши головы, и смеялись! Понимали же, что все всерьез, но что-то мешало поверить в то, что так может быть, – бац! – и всеѕ Неужели смогут?
Больше я Юру не видела. Уехала, не вернулась, и только прочла про аллергию. И вспомнила, что у Дмитрия Волкогонова тоже была аллергия, и он сказал Галине Старовойтовой, а она – мне, что он уверен, что ему в карман пиджака подсунули в парламенте какой-то кусочек чего-то радиоактивного – камешек, – и он облучен. Это уже не поправить, и он не нервничал, не роптал, так как понимал, что ему не простят всех его архивных разоблачений, убьют все равно, и только выяснял у знакомого врача, успеет он или нет закончить книгу. «Успею», – успокоил он Галину. И мы с ней помолчали, думая о нем.
Дмитрий Волкогонов успел. Остальных сбили влет – и Галину, и Артема, и Юру. И других, известных вам и мне.
Я смотрю старую пленку и диву даюсь: до какой степени мы все ясно видели и понимали! Документы припасали для других – для тех, кто спросит: «А где ваши доказательства?» Провидцы, камикадзе, шизофреники – по определению института имени Сербского. Не прошло и десятка лет, на который я пережила моих товарищей, как я поняла определение профессора Лунца, «лечившего» диссидентов, о вялотекущей шизофрении: всякая сверхценная идея – это шизофрения. ЖИЗНЬ – величайшая ценность. А все остальное не может быть, не должно представлять бульшую ценность. И это не может быть нормой, чтобы человек готов был отдать жизнь за свободу, честь и достоинство.
Минуло 10 лет без Юрия Щекочихина. Близкие сделали о нем фильм, сверстав его из старых кадров. Сценарий написала Надежда Ажгихина, режиссер – Женя Головня. Мое интервью они не нашли в Москве, и оно в фильм не вошло.
– Как родился фильм? – спросила я Надежду.
– В 2010 году, накануне Юриного 60-летия, ко мне пришла Женя Головня и сказала, что хотела бы снять кино о Юре. Надо сказать, что Головня сыграла в творческой биографии Щекочихина особую роль. В 1988 году, в разгар перестройки, они работали вместе над фильмом «Лимита, или Четвертый сон». В основу легли статьи из «Литературки» о молодежных группировках. Фильм сразу заметили, он получил несколько международных наград, а главное – был широко показан, и стал предметом многочисленных горячих дискуссий о молодежи, о путях развития страны. С «Лимиты» начался краткий, но бурный роман Юры с кинематографом, поступили предложения написать сценарии для нескольких студий. Белорусский режиссер Валерий Рыбарев снял по его сценарию художественный фильм « Меня зовут Арлекино», о котором в свое время много говорили. Инна Туманян сняла «Комментарий к прошению о помиловании». Было много документальных и телепроектов, прежде всего об организованной преступностиѕ
Мы начали обсуждать с Женей план фильма. Я предложила в качестве некоего остова использовать публикации только что вышедшего в издательстве МГУ «Медиамир» сборника лучших статей Щекочихина «Три эпохи российской журналистики». Сборник, кстати, был выпущен благодаря поддержке и личной настойчивости Ясена Николаевича Засурского, президента факультета журналистики МГУ, которому земной за это поклон.
Идея фильма про Юру возникла довольно давно. Еще в 2005 году, в день 55-летия, на даче в Переделкино, где мы собираемся каждый год, говорили о том, что на радио подготовили всего три программы о нем. И я спросила – а почему бы не сделать фильм? И тут присутствующие – среди них руководители телевизионных подразделений, уважаемые и состоятельные люди, многие из которых были обязаны своим положением Щекочихину, стали наперебой говорить о том, что все очень сложно, что никто не даст заказ, что вопрос политический и т д. Тогда я предложила собрать деньги по кругу – кто 200 долларов, кто 2000, кто сколько. Не получилось.
Неожиданным стал грант министерства культуры России на его производство. Денег действительно никто давать не хотел – ни госканалы, ни политики, ни бизнесмены. Мы начали снимать за свой счет, и каким-то чудесным образом министерство культуры выделило средства на съемку фильма.
– Как представить зрителям картину? Что получилось?
– Этот фильм – даже не портрет, а набросок к ортрету, эскиз, приглашение к большому разговору. Мы его именно так видим. Во время работы родилась новая идея: создать фильм о поколении журналистов, мечтающих о свободе, о самих мечтах последних 20 лет, о том мире, которого больше нет. И – попытаться понять, почему наши мечты не стали реальностьюѕ
– Кто взял на себя прокат? Где прошли показы фильма?
– В России НИ ОДИН КАНАЛ не показал фильм полностью. В Америке показали один раз на фестивале документального кино Downtown Community TV и один раз в Комитете защиты журналистов. Самое ценное для меня – не только люди, знакомые с советской и современной российской историей, но совсем молодые зрители – американцы проявили большой интерес к сюжету и российской ситуации в целом. Прозвучали предложения показать фильм в других аудиториях – в Институте Гарримана, Институте Кеннана, в университетах и исследовательских центрах. Мне кажется, это было бы важноѕ
Мы с Евгенией Головней продолжаем работу над новым проектом, он условно называется «Груз незавершенного». Отснято уже много десятков часов интервью с самыми разными людьми, некоторых из которых, увы, уже нет с нами. Это будет фильм о свободе слова и мечтах о свободе в России. Денег на завершение работы пока нет. Но мы верим, что работа будет завершена.
