«Слон...» стал сенсацией шестьдесят восьмого Берлинале нынешнего года, получил специальный приз жюри, удостоился премии ФИПРЕССИ. Но триумф в более горестном контексте трудно cебе вообразить: двадцатидевятилетний создатель – выпускник Китайской киноакадемии, автор двух короткометражек, принесших призы, и двух успешно продавшихся бестселлеров - покончил с собой, не дождавшись премьеры первой своей полнометражной картины. Говорят, что сцепился с продюсером – вроде как действительно имело место. Говорят, что был человеком чрезмерно сложным – иди возрази. Утверждают, что слишком истово следовал по стопам своего старшего предшественника Цзя Джанкэ, сильно критиковавшего отчизну, – чем измерить «слишком»... А у некоторых хватило бесстыдства припечатать ушедшего прилагательным «слабый» - ну, блаженны сильные, ибо их есть царствие земное...
Когда подошел день показа нью-йоркского, создалось полное впечатление, что все китайцы города решили приступом взять кассу театра Уолтера Рида манхэттенского Линкольн-центра. Бессмысленно было рассуждать, что кого вело – интерес к собственно национальной картине или любопытство: а чего это молодой успешный соотечественник полез в петлю - может, какой намек даст... Поняв, что всех желающих в один зал не вместить, руководство кинообщества Линкольн-центра расторопно организовало дополнительный просмотр в кинотеатре Элинор Бунин, через дорогу. Там наша общая очередь и стыла на ветру – злом, ножевом. Неожиданно мне улыбнулась редкая удача: подошла милая дама и предложила лишний билетик без всяких наградных. «Спасибо, вы сделали мой вечер!» - чуть напыщенно произнесла я на американский манер, не осознавая, какой тяжестью ляжет на душу четырехчасовой фильм вселенской тоски.
...Провинциалам от веку свойственно рваться в город – но от такой урбанистической радости можно только бежать, как от чумы: изображение серое, задний план размыт – будто дождь везде, и на улице, и в домах. Утро на одной из безликих кухонь начинается со скандала: отец орет на сына Вей Бу (Ю Джанг) – подростка с тонким неулыбчивым лицом, попрекает какой-то ерундой. Вскоре выяснится: папе тошно в четырех стенах, но некуда идти: уволили с работы за взятки. Юноша бежит из домашнего ада – однако любимая девушка Хуан Лин (Ювин Ванг) не утешит: у нее самой в доме не слаще, противна грязная квартира и надоело разговаривать с матерью – разбитной, потасканной, кричащей вслед дочери: «Смотри не подзалети!», когда та собирается выйти из дому просто проветриться. Из чувства протеста прогулки Хуан Лин перестают быть «просто»: она начинает наведываться в уютную, хорошо обставленную квартиру директора школы, где ее, по крайней мере, не заставляют убирать...
С этой школой дела обстоят не совсем замечательно: по академическим показателям она является худшей в районе и подлежит закрытию. Родителям предстоит искать другие места обучения для своих чад, но приличные школы располагаются в дорогих районах, где не каждый может позволить себе жилье. Потому в семействе дяди Вей Бу назревает драма – правда, без воплей, но оттого не менее тяжелая: требуется пристроить одаренную малышку – стало быть, квартиру и без того крохотную придется менять на еще меньшую. Маясь от неловкости, спотыкаясь и запинаясь, молодые отец с матерью начинают втолковывать деду Ванг Джину, что ему неплохо бы уйти в дом престарелых. Дед комнаты не занимает, спит на балконе, но вот если б ушел в специальное заведение и освободил от своего присутствия... Там очень хорошо, уверяют они, и даже заслуженный военный проживает - будет хорошим другом. Дед - достойный, еще не старый человек, любящий внучку до замирания сердца, прячется в скорлупу молчания.
Сюжет медленно, но с невероятным внутренним напряжением движется в нескольких направлениях. Молчаливый Вей Бу случайно ввязывается в потасовку и серьезно ранит одного из соучеников – толстомордого и мерзкого. Особенно весело в ситуации то, что старший брат раненого Юн Ченг (актер Ючанг Пенг удивителен в своем тонком умении играть равнодушие, словно прилипшее к лицу...) верховодит районной бандой. Молодой человек предпочел трудоустройство мелкому рэкету. Этот самый старший, странная личность с холодными, без выражения, глазками-лезвиями и вечной сигареткой во рту, пострадавшего не любит – он не любит вообще никого на белом свете. И роман с замужней дамой, женой друга детства, заводит больше от нечего делать – а друг, заставший их вместе, возьми да и и кинься вниз с высокого этажа. Тут равнодушие ко всему живому и сущему оказывается поколеблено – отпетый не хочет быть виноватым, он беспомощно защищается, бросая в лицо любовнице, с которой был просто так: это твое отвратное тщеславие, а не измена, погубило твоего мужа и моего друга, он зарабатывал крохи, а ты заставила его купить квартиру не по карману! Вот теперь у бандита Юн Ченга, который, кроме разбоя, мало чем заморачивался, появились по крайней мере две благородные задачи: отомстить за погибшего младшего (хоть был и противный тип, но все-таки родная кровь) и выдержать разговор с матерью друга (он зовет ее тетушкой и врет, что не был на балконе, когда ее сын прыгал вниз...).
Привет честному китайскому народу от Михаила Афанасьевича Булгакова: все вроде как граждане нормальные, но замученные жилищным вопросом. Движение вперед продолжается, любые дороги с завидным постоянством ведут на дно: тоскующие слабодушные молодые да мелкие наглые бандюганы – вот основные персонажи, ни у кого из которых нет выхода. При этом некоторые чудом сохраняют какое-никакое достоинство. И всех преследует странная цель, одержимость, почти болезненная обсессия: добраться до города Меджули, где есть местная достопримечательность – цирковой слон. По легенде, он всегда сидит тихо, не реагируя ни на шум, ни даже на уколы палками, которыми развлекаются зрители, – то есть, строго говоря, на окружающий мир во всех его замечательных проявлениях плевать хотел.
Вей Бу попадает на вокзал – скорее-скорее в Меджули, но ему продают фальшивый билет. Дедушка Ванг Джин с похищенной, но вполне веселой внучкой бегут к тому же поезду. Туда же спешит бледненькая Хуан Лин. Через столетия – экзистенциальный вопрос еще одного классика: «Кто их гонит?». Что им этот слон – несбывшаяся забава детства? Попытка найти ответ на риторические вопросы, как не плакать, когда больно, как не замечать, если грязь везде, куда ни ступи, как быть сильным в мире, где правят паханы, как не сгибаться и не клянчить крох, когда любовь поругана, как сохранить благородное достоинство, если мудрая старость – не более чем помеха на скудном убогом метраже? Кто бы ответил...
Но призрачная радость кажется близкой: вот уже и аферам у билетных касс наступил благополучный конец, все держат в руках заветные картонные прямоугольнички – а тут объявление: поезд отменен. Мечта вычеркнута из расписания. И нет иных вариантов, как возвращаться в тошнотворный город. Да и это непросто: нужно мотаться по нескольким автобусам, подолгу выжидая пересадок...
Только, может быть, следовало придумать более счастливый конец? Дорого ли стоило режиссеру привести героев к цели? Но если бы, к примеру, добрались они до желанного слона – какой мудрости научились бы от него? Быть толстокожими? И куда бы отправились с ней потом - в тридевятые царства, где все красиво и никто никого не обижает? Немногословный дед говорит - отчасти молодым, отчасти сам себе, - что везде, в сущности, одно и то же: много лет провел он на чужбине в поисках счастья, которого, как известно, нет. Китай вроде как бы движется к богатству и процветанию. Вроде бы...
А потом они полудремлют в полумраке автобуса – возвращаются безрадостно, но вместе: старому негоже бросать малую, любящему – любимую, всем вместе – запутавшихся близких, от которых нет душевного покоя, но ведь они - близкие.
Предчувствую вопрос и сама неизбежно им задаюсь: к чему зрителю, и без того, не сомневаюсь, издерганному, смотреть сверхдепрессивный фильм режиссера, распорядившегося своей жизнью? Ведь в адище созданного им города, где жить противопоказано, нет ни полунамека на идиотическую надежду, что завтра будет лучше, чем вчера. Но люди, хоть и несильные, остаются людьми. Ментальный недуг косит напропалую – но есть пробившиеся сквозь его мрак. И нежность не сдается в утиль. И «матерь-надежда».
Что оставил нам ушедший? Культовый фильм невероятной горечи и потрясающей красоты и силы. Без смягчений и подслащиваний он вернул к истине: где много жизни, там много смерти. И все-таки в жизни нет иного смысла, кроме нее самой.
Есть клише: «невыносимая тяжесть шедевра». Кому посильно, возьмите ее на сердце.