«Никакого «завтра» нет»
62-летняя Марина приехала в США 7 лет назад из Минска. «Я сижу со старенькой бабушкой, это работа с проживанием, и мне платят кэш. Могу сказать, что это неплохие деньги даже для Нью-Йорка, тем более, что квартиру мне снимать не надо. 70% моей зарплаты перевожу в Минск дочери – у нее двое детей, она в разводе с мужем, и получилось, что я покупаю детям все необходимое – одежду, обувь, игрушки. Но последнее время я решила часть вещей покупать здесь, а деньгами отсылать только половину, потому что здесь детские вещи лучше по качеству. Одного из внуков я видела только на фотографиях и иногда по скайпу – он родился уже после моего отъезда. Поскольку я нелегалка и уже нарушила визовый режим, уехать из страны я не могу – да и как я уеду? Как тогда моя дочь сможет прокормить детей?».
Довольно типична такая ситуация среди женщин среднего и старшего возраста – они здесь потому, что они кормильцы своих семей «там». При этом документов у них нет и источник их заработков может «приказать долго жить» в любую минуту. Одновременно «там» потомство привыкает к тому, что его постоянно содержат и отказаться от этой опции с годами не представляется возможным. Вернуться в свою страну кормилец тоже не может – замкнутый круг.
Работа «с проживанием» котируется как 24-часовая, то есть это такая работа, при которой нет свободного времени и нет выходных. Ты не работаешь с проживанием, а живешь на работе.
«Если честно, первые пару лет мне было так плохо, что я думала, что сойду с ума, - рассказывает Ольга из Кишинева, - я так хотела вернуться, так хотела домой, но я приехала сюда специально, чтобы прокормить семью, и если я уеду, оставив за собой след в виде нарушения визового режима, и меня как минимум лет 10 не пустят снова в страну – в чем тогда был смысл? Меня держала на плаву мысль, что я полезна родным. Помогла детям купить по квартире. Теперь мне 64 и я втянулась, действую как бы на автомате. День прошел – и хорошо, никакого «завтра» нет».
Сложно прогнозировать, но легализация Александра М., похоже, не наступит уже никогда. Сбивчиво, поскольку редко выходит из состояния опьянения, он рассказывает свою историю: «Первое время работал на стройке и очень быстро сдал физически. Работать при этом не перестал – на что жить, если не работать? Просто приходил домой, в комнату, которую я снимал, настолько уставшим, что не мог делать ничего, кроме как пить от отчаяния. Нет, на адвоката и на легализацию я особо не рассчитываю – денег на адвоката у меня нет, а замуж за меня мало кто идти согласится. Уезжать я тоже не хочу. Некуда мне уезжать. Долго объяснять, просто поверьте – правда некуда. У меня была там… жена… но когда я уехал, она завела другого».
Общая температура по больнице такова, что если у женщин есть некоторый шанс создать здесь семью или найти друга, то у мужчин-нелегалов этот шанс резко снижается. Или же они все-таки находят такого же партнера, как и они сами.
Привычка – вторая натура
64-летняя Александра из Нью-Джерси последние 20 лет тоже «живет на работе». «Знаете, очень сильная привычка вырабатывается. Причем с двух сторон – и со стороны хозяев, и с моей. Они меня не променяют ни на кого другого, потому что ко мне привыкли, мы – одна семья. 5 лет назад у меня нашли онкологию – они оплатили мне операцию и химиотерапию, заплатили большие деньги. Как провожу досуг? Без машины в Нью-Джерси никак. Если подвозят хозяева в магазин, покупаю вещи для отправки детям. Мне наряды не нужны, я нигде не бываю».
Татьяна – руководитель предприятия и мама. «У меня поменялось очень много нянь, - говорит она, - и часто это были нелегалки. Они женщины разные, конечно, но общая картина налицо: ни у кого из них нет личной жизни. Я как работодатель знаю, что если у моего подчиненного нет личной жизни, то и работать он будет с оглядкой на нереализованные потребности. Они все время беспокоятся о том, что «там» происходит, а проблемы “там” не кончаются, хотя отсылают они на родину порой просто заоблачные суммы, особенно если работают с проживанием. Человек, который работает с моим ребенком, не должен быть роботом! Состояние стресса часто передается детям. Некоторые срываются на них, пытаются их муштровать. Наверное, подсознательно эти женщины хотят хоть где-то держать ситуацию под контролем. Лично у меня с проживанием никто не работает, потому что я считаю, что это рабство. Но знаю очень многих. Одна из моих нянь, кстати, получила в какой-то момент гринкарту. До этого я платила ей кэш, а тут предложила чек. Так вот, она на чек не согласилась, потому что ей тогда придется платить налоги, а она кормит семью – мужа и двоих взрослых дочерей в Кишиневе. То есть понятно, куда она отсылает эти «налоги».
Он жадный!
Виталий – владелец овощной лавки в Бруклине – перестал брать на работу нелегалов. «Эти люди относились ко мне, как к кошельку, им был важен только тот кэш, который я им давал. Среди нелегалов довольно много людей, которым важны живые деньги, и прямо сейчас. Я объяснил бы это так: их могут в любой момент кинуть, вот они и хотят побыстрее да побольше хапнуть, а то, как они работу делают, их совершенно не волнует. Ответственность – нулевая. Они же с юридической точки зрения никто! Нанимать американцев? Да с радостью, только американцы не очень-то хотят картошку грузить».
Те, кто часто имеет дело со средой нелегалов, как и те, кто некогда был нелегалом сам, неоднократно отмечали, что их условия жизни не только упрощают, но и искажают понимание действительности. Снижается доверие к работодателю, здоровый эгоизм превращается в болезненную заботу о сиюминутной выгоде.
«А потом придется умирать…»
Виола живет в Нью-Йорке уже 22 года, она родом из Лиепаи (Латвия). Она не смогла получить статус через воссоединение семьи, хотя пыталась – помешало не очень сильное желание родственников способствовать ее легализации, скажем так. Сейчас Виоле 56 лет, и она знает, что не получит пенсии. «Буду работать, пока могу, я дама крепкая, смогу лет до 80 точно. А потом придется умирать, - весело говорит она, - я убираю, сижу с детьми и собираю бутылки. Все время кручусь. В месяц получается от 2 до 3 тыс. долларов. Лечусь в Coney Island госпитале, там есть программа медобслуживания для людей без статуса. Как минимум ползарплаты я откладываю на будущее – понятно же, какое у меня здесь будущее? За комнату плачу $500, сыну отсылаю еще $500-700. Не пью и не курю. На одежду уходит минимум, как и на еду. Я знаю все точки бесплатной еды в Бруклине! Обращайтесь, если что – я расскажу, где бесплатно раздают хлеб, где – яблоки, где – горячий суп, где – одежду. Социальный уход за нелегалами тут такой, что на «простые жизненные нужды» можно вообще не тратиться. Проблема – квартира, нормальную квартиру человеку без документов просто не сдадут, ну и… пенсия, соцобеспечение. Но я сама за себя отвечаю и сама на себя коплю. Сколько накопила? Не скажу, вам не нужно этого знать».
Не такой уж Виола и здоровый человек, как оказалось на поверку. 7 мес. назад она попала в Coney Island госпиталь с диагнозом «нервная анорексия»: при росте 167 см она весила 38 кг. Госпиталь направил ее к психотерапевту, принимающему там же. «Я с самого начала сказала, что никаких таблеток пить не буду, у меня сильное предубеждение против таблеток, – говорит Виола, – ну, мне также сказали, что я живу в постоянном стрессе и мне нужно как-то этот стресс снижать, но я не готова травить себя нейролептиками. Наш брат нелегал вообще этого не любит, - обобщает Виола, - здесь не верят в психологов, и тем более таблетки, это не принято в нашей среде», – признается она. На мой вопрос: «Понимаете ли вы, что ваш образ жизни очень сильно меняет вас, ваше мироощущение, и что эти перемены вряд ли позитивны?» – она отвечает: «Разумеется, понимаю. Конечно же, я очень изменилась – стань я американкой, я жила бы как американка. У меня была бы и квартира побольше, и работа другая – у меня отличный английский. Да, бытие определяет сознание…», - говорит она.
Что говорит психолог
Алекс Ентин, практикующий лицензированный клинический психотерапевт, не имел личного опыта общения с людьми в такой ситуации, потому что его вообще в Америке мало кто имел – и это замкнутый круг. Работать с клиентом продуктивно можно лишь в том случае, когда этот клиент пришел к тебе сам, с запросом на улучшение своего состояния. А когда этот человек про тебя знать не знает и живет плохой ли, хорошей ли, но своей жизнью, ставить диагнозы и давать рекомендации, мягко скажем, сложно. Однако Алекс считает все же следующее.
«Первое, что бросается в глаза – гендерная разница. Представители разных полов решают проблемы по-разному. В мужском случае мы видим алкоголь, в женском – жертвоприношение ради близких. Люди забывают порой, что их личное благополучие не менее значимо, чем благополучие их семьи. Из моего опыта – эти люди не знают, как жить для себя. Кроме того, тут есть еще одна западня: они искренне думают, что из-за того, что у них нет документов, у них нет и прав. А это далеко не так. Их не имеют права ущемлять только потому, что они нелегалы. Как справляются люди в их ситуации? Поворачивают ресурсы на себя. Задают себе вопрос: к чему я иду и чего я хочу достичь через, например, 5 или 10 лет?
Что еще важно сказать нашим жертвоприносящим женщинам: для них это способ прожить жизнь своих детей за них, что невозможно. Никто не может прожить жизнь другого – только свою собственную. Если мы живем чужой жизнью, то свою мы при этом игнорируем. Следует передать самой себе ответственность за себя же» - говорит Алекс.
Конечно, ситуации бывают разные. Могу лишь выразить огромное сочувствие тем, у кого нет выбора, у кого на родине недоедает семья и кто не видит для себя иного выхода, кроме как медленно “убивать” себя ради нее. Однако хотелось бы, чтобы люди знали о силе маленьких шагов: если вместо $1000 высылать семье $900 и хотя бы иногда обращать внимание на свой досуг, возможность расслабиться и отдохнуть, семья на родине от этого только выиграет. У нее повысится шанс не только на ответственного за них, но и здорового, жизнеспособного кормильца.
