Не было ушедшего в январе в отставку Питера Мартинса,бывшего главы труппы. Вместо него вечер открыла Мария Ковровски, одна из лучших балерин Сити-балета и последняя в Сити-балете, кто работал с Джеромом Роббинсом. Именно ему Сити-балет посвятил и гала-вечер, и начавшийся им фестиваль «Роббинс-100» (по 20 мая). Показали, как нынче принято, небольшой фильм – он был скомпилирован из кадров репетиций Роббинса, его фотографий и слов. Ничего нового фильм не сообщил, хотя и сделал некоторые акценты, в частности, на том, как важна для Роббинса была музыка, которую он бесконечно, одержимо слушал, ища в ней хореографию будущего спектакля.
Вот откуда эта органичность, которая не перестает удивлять в балетах Роббинса, это ощущение легкости, непретенциозности, простоты, это отсутствие пафоса, мелодрамы, гипербол. Иногда даже кажется, что, любя балет, он не принимал его слишком серьезно. Он не был воспитан в благоговенном пиетете, как Баланчин. Он был американцем, пришедшим в классику из танца модерн и мюзикла.
О мюзикле – в конце. А в начале были «Времена года» (The Four Seasons) на милую балетную музыку из трех опер Верди (в 40-е и 50-е годы XIX века ни одна серьезная оперная постановка без балета не обходилась). Это зрелый Роббинс, виртуозно использующий классическую лексику и форму для создания красивого зрелища, где в абсолютной гармонии с музыкой Верди царит танец, порой лирический, всегда остроумный, украшенный характерными деталями – танец, в котором солисты могут блеснуть техникой и артистизмом , что не преминули сделать Сара Мирнс в «Весне», Тереза Райхлен в «Лете» и Тайлер Пек в веселой вакханалии «Осени». Других не называю – они не были так хороши.
Затем пришла очередь блистать ученицам Школы американского балета, созданной Баланчиным для воспитания кадров молодой труппы. Забавная «Цирковая полька», написанная Стравинским в 1942 году (первоначально для Баланчина) и использованная Роббинсом через 30 лет по случаю Фестиваля Стравинского, всегда встречается «на ура»: три группы, скоординированные по росту, а также цвету костюмов, «управляемые», как юные лошадки на арене, самовлюбленным дрессировщиком (эту роль Роббинс взял на себя).
Хорошее настроение должна была вызвать и заказанная для вечера композиция “Easy” («Легко») Дастина Пека на музыку знаменитого соавтора Роббинса и другого юбиляра года Леонарда Бернстайна: смешной занавес с абсурдными надписями, пронзительно-неоновые краски костюмов, озорной «перепляс» трех пар, джазово-синкопированные ритмы. Увы, минут через пять стало скучновато, и ничего, что нарушило бы предсказуемый ход танцев, так и не произошло.
Зато 15 минут «Сюиты танцев» на пустой сцене с Хоакином де Лузом и виолончелисткой Энн Ким показались мигом. «Сюиту» Роббинс сочинил для Михаила Барышникова в 1994 г., на музыку четырех частей из виолончельных сюит Баха. Роббинс всегда создавал хореографию вместе с исполнителем, ориентируясь на его личность и пластику, и «Сюита» - лучшая тому иллюстрация (еще и из-за мгновенной узнаваемости стиля Барышникова), и де Луз с этим не спорил, был так же легок, элегантен и вдумчив. Может быть, с чуть меньшей степенью интенсивности.
На десерт подали «именинный торт» под названием «Something to Dance About» – заказанную Уоррену Карлайлу композицию из танцевальных номеров Роббинса, созданных для бродвейских мюзиклов. Если смотреть не в программку, а на сцену, то, не зная этих мюзиклов изначально, не всегда поймешь, откуда что взято. «On the Town», «Вестсайдскую историю», «Король и я» или «Скрипача на крыше» узнать было легко, а вот Billion Dollar Baby или Gipsy – нет. Логики в выборе или последовательности тоже заметно не было. Раздражал пронзительный голос Джессики Воск (в вокальных номерах, которые пронизывали композицию) и сентиментально-слащавый тон всего «подношения», начавшегося арией из «Питера Пена». Танцовщики Сити-балета, как и оркестр под управлением Эндрю Литтона, очень старались, но вырванные из театрального контекста эпизоды, особенно «Америка» в исполнении группы белокожих блондинок, да еще с добавлением бездарной хореографии П. Дженнаро, и «Свадебный танец» из «Скрипача на крыше» в аккуратно- холодном исполнении мужского кордебалета никого не зажгли. Роббинса загнали в рамку, которая ему не подошла.
Так что ищите спектакли, которые создавал он сам.