Больно, очень больно. Накануне пересмотрела в очередной раз замечательный фильм Леонида Горовца «Дамский портной» с неподражаемым Смоктуновским в главной роли. Не спалось ночью. Вспоминала Горовца, часто сидящего в далёком 96-м на моей кухне на Саксаганского. Он много рассказывал о своих ощущениях от работы над фильмом, перевернувшим его собственное восприятие трагедии. Мы делились клочками правды, которая всегда существовала и которую передавали по наследству свидетели трагедии. Не для всех тогда эта правда была очевидна и удобна…
Я заблудилась в лабиринте воспоминаний, в котором переплелись судьбы, годы, лица… Моя генетическая память пеплом Клааса стучит не только в сердце — каждой клеточкой я сегодня ещё больнее ощущаю страшную барабанную дробь, под которую десятки тысяч людей идут на казнь…
Помните: «Все жиды Киева и его окрестностей должны явиться»…
И они явились, как и было предписано, но не предугадано. Страшная колонна шла улицами моего родного и любимого Киева 29 сентября. По обе стороны колонны стояли люди, которым повезло больше лишь потому, что их кровь не была еврейской. Глупцы… Кровь у всех одинаково красная. Но утром того страшного понедельника многие ещё этого не понимали: вот старушка стоит у обочины и крестится, а вот паренёк с ухмылкой сплевывает вслед идущим, а вот парочка интересуется: куда отправлять будут? Были и те, кто помогали старым друзьям и соседям чемоданы нести. O sancta simplicitas...
А я пытаюсь в колонне идущих в вечность найти лица своих родных, пытаюсь разглядеть родовое сходство с пятью десятками тех, кто были моими тётями, дядями, братьями и сёстрами задолго до того, как появилась на свет я, в чьих жилах течёт и их кровь. Трудно. Лица сохранились только в памяти отца — это всю его родню, родню его отца от мала до велика ведут к яру. И кроме этой памяти ничего материального: ни фотографий, ни документов.
Папа лет десять назад просто записал по памяти все их имена и попытался вспомнить родовые связи. Писал, плакал, рассказывал, плакал. Прорвало за столько лет… Он всегда замолкал, когда речь заходила о Бабьем Яре, и только коротко бросал: «Там много моих». Без подробностей, скупо по-мужски. Видно, это такая психологическая защита, чтоб не сойти с ума от горя и ужаса. И только однажды, когда отец рассказывал, как после войны вернулся в Киев и обнаружил вещи родни в квартире соседа, его кулаки плотно сжались. Как это все забыть?
Помню, как в 80-е, когда только рыли котлован под строительство нового телецентра на Мельникова, там находили останки человеческие. Не смутило на костях построить, а потом на костях петь, танцевать, политические дебаты проводить. Нельзя на кладбище этого делать, никак нельзя. И мне довелось в том телецентре поработать с первого дня его открытия. Я все никак не могла понять причину постоянной головной боли. Так вот же она — очевидная. Вот пазл и сложился. Меня там больше нет…
А люди продолжают там суетиться, особенно активно суетиться в дни скорбных годовщин, забывая о том, что мертвым суета не нужна, как и не нужны политические дрязги с неизменным перетягиванием кровавого каната. Там люди убивали людей! Успокойтесь уже, политики! Помолчите! И пусть каждый про себя читает кто Кадиш, а кто «Со святыми упокой», или просто думает о том, чтобы никогда таких яров не стало больше.
А ещё создайте в Киеве музей Памяти и Примирения, без которых трудно смотреть в будущее. Это трудно, понимаю, как и трудно иногда прощать, потому что забыть никак не получается. Но история уже распорядилась. И сегодня потомки выживших евреев спасают потомков воинов УПА в Израиле. И ортодоксальный еврей сражается за независимость Украины. И гордое «Слава Украине!» наполнилось новым смыслом... А ещё, к примеру, высадите возле Меноры в Бабьем Яре аллею деревьев в честь каждого украинца - праведника Мира. И вспомните поимённо всех, кто закончил свой земной путь у той самой страшной киевской ямы, в которой так и не обрели вечный покой тела евреев, и украинцев, и цыган, и русских, - всех вычеркнутых преждевременно из жизни людей. И это будет знак покаяния и прощения одновременно.
