Всю свою долгую профессиональную жизнь посвятил этой теме почетный профессор Чикагского университета Уильям Макнил. Я не знаю ни одного молодого историка, который мог бы не то что сравняться, а хотя бы приблизиться к нему в плане кругозора и масштабности поднятых вопросов. И лишь крошечную горстку из когорты историков старшего поколения, которое я застал. Помню, как начался мой последний с ним телефонный разговор. «Добрый день, профессор Макнил. Евгений Аронов на проводе». - «Прекрасно. Ни на что меньшее я бы не согласился!».
Евгений Аронов: «Давайте начнем с формулировки вашего известного «закона сохранения катастрофы»…
Уильям Макнил: «Я хочу предварить формулировку двумя замечаниями. Первое – что катастрофы в массе своей случаются внезапно. Второе – что эти колоссальные потрясения, нарушающие нормальное течение жизни общества, как ни парадоксально, являются отчасти следствием попыток людей предотвратить катастрофы. Так что когда они происходят, масштабы их зачастую оказываются больше, чем они были бы в отсутствие этих упреждающих мер.
Очень яркий пример этого – затопление Нового Орлеана под воздействием урагана «Катрина» летом 2005 года. Вина за эту беду в немалой степени ложится на дамбы, воздвигнутые военными инженерами на Миссисипи именно во избежание потопов. В отсутствие дамб река бы регулярно разливалась, но ущерб был бы небольшой. С другой стороны, благодаря дамбам паводки прекратились; в то же время уровень воды в огороженной дамбами реке постоянно поднимался. Пока ситуация оставалась штатной, все было хорошо. Но стоило налететь мощному урагану, такому, как «Катрина», как дамбы тут же прорвало и набухшая река накрыла город...»
- Подобный механизм происхождения катастроф – константа человеческой истории. У Миссисипи, если можно так выразиться, было много "предтеч": сколько раз разливалась тоже огороженная дамбами и заиленная река Хуанхэ в Китае, в результате чего под водой оказывались самые плодородные земли, а вслед за этим возникал массовый голод, уносивший миллионы жизней. Так человечество расплачивается за прогресс, и поэтому, наверное, прогресс никогда не бывает поступательным и непрерывным. Но факт прогресса тоже отрицать нельзя…
- Вы сказали во вступлении к нашей беседе: «закон сохранения катастрофы». Я не стал бы тут употреблять термин «закон», поскольку закон должен фиксировать некоторые количественные соотношения, а я не берусь утверждать, что мелкие беды, происходящие часто, вредят людям ровно столько же, как одно крупное несчастье, но случающееся редко. Я не знаю, как сравнивать урон, фактически причиненный Новому Орлеану ураганом «Катрина», с тем уроном, который бы кумулятивно нанесли ему более мелкие наводнения в отсутствие дамб. Когда я был мальчиком (ред. - Уильям Макнил умер в июле прошлого года на 99-м году жизни), паводки на Миссисипи случались каждую весну.
- Но если не закон, то что?
- Закономерность, историческая закономерность: чем успешнее человечество трансформирует окружающую среду, нарушая естественное равновесие ее различных подсистем, тем больше вероятность катастрофического срыва в случае каких-либо непредвиденных крупномасштабных катаклизмов или просчетов в организационно-технических начинаниях самих людей. Параллельно – и об этом нельзя забывать – сознательные усилия людей позволяют ослабить эффект малых катаклизмов.
- В этом есть что-то от греческой трагедии…
- Греческие трагедии строились на коллизии судьбы с деяниями человеческими, а моя концепция охватывает любые бедствия, включая стихийные, происходящие помимо людской воли. Люди честолюбивы, они мнят себя всесильными: вот построим дамбы и оградим себя от всех напастей. Это не так: на каждом этапе развития человечества изобретения в лучшем случае ограждали его от малых напастей, одновременно делая крупные напасти если не более вероятными, то уж точно более разрушительными.
Мы видим тот же механизм с инфекционными заболеваниями: антибиотики на какое-то время подавляют инфекции, но одновременно ускоряют процесс эволюции живой материи и появления патогенных микроорганизмов, устойчивых к лекарствам.
Или в политике. Центральный вопрос политической, да и вообще человеческой жизни – это контроль организованных проявлений принуждения и насилия. Когда в истории на некоем пространстве возникала соответствующая плотность населения, то появлялось государство, монополизирующее организованные средства принуждения, что позволяло правителям противостоять неорганизованному насилию и, разумеется, легче управлять подданными, в частности, собирать с них подати. Подданные отдавали часть своего дохода, но имели защиту от произвола, чреватого для них потерей всех благ. С другой стороны, чем больше укреплялось государство и чем более упорядоченной была в нем жизнь, тем больше возможностей оно обретало для внешней агрессии против соседей и тем разорительней становились межгосударственные конфликты. История ХХ века преподнесла нам замечательные примеры опустошительных войн между левиафанами - высокоорганизованными государствами, достигшими замечательного порядка «на вверенных им территориях».
- И масштабы этих войн стали воистину глобальными благодаря укреплению института государства за пределами Европы…
- В истории цивилизации многократно случалось, что плата за защиту от неорганизованного насилия вырастала непомерно и превышала предполагаемые потери населения от произвола и беспредела. Что страшнее: произвол или бремя содержания левиафана? На этот вопрос единого ответа нет.
- Теперь несколько слов об экономике.
- В экономике в мою теорию сохранения катастрофы хорошо укладывается явление под названием «циклы» – бумы и спады производства. Защищаясь от рецессий, предприниматели создают все более искусные структуры, корпорации, с помощью которых делают среду, в которой они функционируют, более управляемой. На какое-то время предсказуемость рынка – сырья, цен и сбыта – действительно возрастает; спорадические кризисы, перепады в доступности кредита, гасятся за счет сокращения объемов выпуска, пока ситуация с кредитом не выравнивается. При этом поставщики и потребители продукции корпорации несут на себе основную тяжесть кризисов, поскольку организованы они хуже, чем сама корпорация.
Однако по мере совершенствования рынка поставщики и потребители продукции корпораций сами превращаются в корпорации, и созданные для более простых условий пути преодоления кризисов перестают работать: сокращение выпуска и понижение цен одним производителем влечет за собой аналогичные шаги других производителей, пока вся система не идет вразнос, что произошло во время Великой депрессии 20-30-х годов прошлого века.
Ответом на Великую депрессию, попыткой предотвратить ее повторение стало усиление в экономике США роли государства как института более совершенного, чем корпорация, обладающего, казалось бы, безграничной способностью повышения предсказуемости рынка путем манипулирования кредитно-финансовыми рычагами. Проблема только в том, что когда все промышленно развитые государства обзаводятся подобными рычагами управления, возникает риск взаимного нивелирования регуляционных мер, предпринимаемых отдельными участниками. В результате непредсказуемость мировой экономики, то есть той среды, в которой взаимодействуют участники, снова возрастает.
- Правда, потенциал катастрофы в экономике, наверное, не столь силен, как, скажем, в случае инфекционных заболеваний, поскольку экономическая сфера на современном этапе достаточно обособлена – она не предполагает такой же плотности контакта человека с другими системами, какое мы видим на примере контакта людей и патогенов. Когда основным видом жизнедеятельности человечества было сельское хозяйство, риск катастроф из-за более тесного соприкосновения человека с окружающей средой был выше.
- Да, динамического равновесия в одной системе добиться, видимо, легче, чем при взаимовлиянии разных систем.
- Профессор Макнил, идея прогресса вам не чужда, но как вы увязываете ее с концепцией сохранения катастрофы?
- Прогресс в истории человечества неоспорим. Для меня жизнь на земле не сводится к одним лишь катастрофам: они тормозят наше развитие, причиняют нам страдания и материальный урон, но не останавливают развития. К тому же, как я уже сказал, мы уменьшили частоту катаклизмов.
- И усовершенствовали механизмы ликвидации их последствий. Скорость восстановления хозяйства в Европе и Японии после Второй мировой войны была поразительной.
- Жизнь современного человека на Западе весьма комфортабельна и протекает в условиях достаточно стабильных. А ведь еще совсем недавно половина детей на свете умирала от болезней до достижения пятилетнего возраста. Конечно, человечество далеко не решило проблему болезней, так как долгожительство само по себе порождает в массовом порядке недуги, прежде малоизвестные.
Американцы в последнее время стали жутко нетерпеливыми: они убеждены, что государство или частный сектор обязаны предвидеть все проблемы и пресекать их в зародыше, либо, на худой конец, быстро преодолевать. Я бы посоветовал соотечественникам помнить, что в жизни не все можно проконтролировать – вселенная огромна, катастрофы неизбежны, случаются ошибки, интеллект человека и организационные возможности общества ограничены, - но, несмотря на все это, мы добились впечатляющих успехов.
