Мы живем в постиндустриальном обществе. Степень нашей повседневной защищенности, физической, экономической, правовой - огромна, если оценивать ее в контексте всей истории человечества. Материальные факторы отходят на задний план, пропуская вперед факторы нематериальные, «мягкую силу». И перо в руках интеллигента, перефразируя классиков, становится оружием столь же грозным, как некогда булыжник в руках пролетария.
Запад, однако, представляет лишь одну из мировых цивилизаций, преобладающую часть территории планеты занимают народы, еще не вступившие в постиндустриальную эру. В том числе, в странах, которые несут сегодня главную угрозу Западу, - Россия, Китай, Иран, Северная Корея. Их рейтинг в табели о рангах не высокий. И все потому, что список составляют интеллектуалы, исповедующие западные ценности. Европейцы и американцы спорят между собою: кто поднялся, кто немного присел. Модели развития, предлагаемые Ираном или Китаем, множество людей, не ориентированных идеологически на Запад, находят исключительно привлекательными. И сей факт наверняка нашел бы отражение в упомянутой табели, если бы среди ее составителей было больше китайцев и иранцев. Вот, в частности, почему западным пропагандистам, органам «мягкой силы», столь сложно вести идеологическую борьбу с теми же Ираном и Китаем. Или Россией.
Концепция «мягкой силы» привлекает, в первую очередь, тех, у кого кончаются или уже исчерпались ресурсы силы твердой. Церковь в России прикрывается государством, церкви на Западе - льготным налоговым статусом некоммерческих организаций. Сталину приписывают фразу: «Сколько у Папы Римского дивизий?». Сталинский вопрос, задай его кто-нибудь во времена Ренессанса, не вызвал бы и тени улыбки. Святой Престол был тогда еще способен мобилизовывать настоящее войско.
В конкуретной борьбе наций не следует отводить «мягкой силе» слишком уж важное место. Как ни парадоксально на первый взгляд, чем меньше ее роль, тем она эффективнее. С середины 19-го и до начала 20-го века Запад фактически доминировал над всем миром благодаря своей непререкаемой мощи, измеряемой в традиционных единицах - военных и экономических. И никогда престиж Запада, его «мягкая сила», выражавшиеся в трепетном благоговении, которое покоренные народы испытывали перед политическими воззрениями, культурными богатствами и общим научно-рациональным мировоззрением своих имперских правителей, не были столь бесспорными, как тогда.
Разговор о «мягкой силе» не обойдется без нескольких жестких слов о современной Европе, изрядно ею кичащейся. Изложу вкратце позицию прореспубликански настроенной части экспертного сообщества. Итак: до Брекзита, до прихода правых к власти в Венгрии и Польше, до роста националистических настроений во Франции и Германии, европейцы могли хвастаться своими успехами: положительным сальдо внешнеторгового баланса, крепким евро, низкой инфляцией, расширением Евросоюза - и относить все это за счет своих идеологических добродетелей - пацифизма и разумного государственного вмешательства в социально-экономическую жизнь общества. В частных беседах, однако, брюссельские функционеры порой абстрагировались от сиюминутного и признавали более устойчивые и пугающие их тенденции в ЕС: высокая безработица, стагнирующие темпы роста производительности труда, низкая рождаемость, наличие в странах Союза неинтегрированных мусульманских меньшинств, безудержное увеличение социальных расходов, не поспевающее за текущими поступлениями в бюджет.
Это то, что касается привлекательности европейской модели во внутреннем разрезе. Что до внешней политики, до хваленого пацифизма европейцев, за который их якобы так любят во всем мире, то, по убеждению республиканских аналитиков, он на поверку мало чем отличается от примитивного подкупа тех сил, что представляют непосредственную угрозу Европе, например "Хамас" и "Хизбалла". В остальном европейцы либо встают в позу сторонних, безучастных наблюдателей зверств, творимых Милошевичем, руандийскими хуту и арабами в Дарфуре, либо, когда хватает мощи, подобно французам в Кот де Ивуар, учиняют односторонние военные интервенции, ничуть не созвучные громким декларациям о прелестях многосторонней конструктивной дипломатии. Тогда же когда хочется вмешаться, а сил маловато, ЕС обращается за помощью к малоутонченным «американским ковбоям». Как было, скажем, в Ливии и Сирии. Ну и, разумеется, чем выше ширма пацифизма, тем проще обставлять за ней всяческие сомнительные сделки, продавать ядерные реакторы Саддаму Хусейну, современное оружие - Китаю, трубы - «Газпрому» и «Роснефти». История бережно хранит память об этих достижениях радетелей «мягкой силы».
