«Дядя Ваня» Туминаса в Нью-Йорке

Нужны ли объяснения?

“В каждом из них есть искра Божья, заставляющая и Серебрякова, и Соню, и Астрова, и Войницкого стоически принимать невзгоды, тщетно взывать в пустоту, молить о совершенстве, надеяться на любовь и спасение.”

Нужны ли объяснения?
Владимир Симонов и Сергей Маковецкий в спектакле "Дядя Ваня"

Это из рецензии известного московского театрального критика Марины Давыдовой на спектакль театра Вахтангова «Дядя Ваня» в постановке Ринаса Туминаса. Рецензия, как и спектакль, появилась в 2009 году (и была одной из многих, единодушно восторженных). Только что спектакль показали в Нью-Йорке, в Сити-центре в рамках ежегодного фестиваля «Вишневый сад», организуемого компанией Maestro Artists.

Если иметь в виду пьесу Чехова, мысль Давыдовой верна. К тому же многократно проиллюстрирована спектаклями и киноэкранизациями. Но контекст параграфа не оставляет сомнений: критик имеет в виду именно героев вахтанговского спектакля. Неужели за восемь лет он так изменился? Что ж, бывает. В том, который увидела я в Нью-Йорке, ни в ком из вышеназванных героев искры Божьей замечено не было, и если и была она в режиссерском замысле изначально, то оказалась скрыта гротеском, характерностью, трюками, внешними эффектами, которые в конечном итоге сделали почти всех персонажей одномерными и несимпатичными.

Сопереживать, сочувствовать им? Не получается. Даже дяде Ване Сергея Маковецкого, действительно выдающегося актера, особенно блистательного, виртуозного, даже отважного в сцене с Еленой Андреевной (Анна Дубровская), где Войницкий по-настоящему пьян. Но зачем наделять его при первом же появлении тиками не просто неуверенного в себя неудачника, но человека умственно отсталого или заставлять в третьем действии играть с Серебряковым нелепый и необязательный «аттракцион» на диване?

Туминас не просто превращает героев «Дяди Вани» в фигуры гротескные и даже неприятные. Не доверяя то ли Чехову, то ли зрителю, а может быть просто демонстрируя свою режиссерскую изобретательность (действительно недюжинную - просто пересказывать все, что происходит на сцене, места не хватит), он добавляет в ткань спектакля многочисленные «виньетки», которые часто веселят публику, но тормозят действие, не внося по сути ничего нового ни в наше понимание характеров, ни в смысл всей пьесы. Они просто иллюстрируют, часто с ненужным нажимом, то, что зритель уже и так понял.

Зачем Астров и Вафля долго сколачивают скамеечку, которая под ними тут же развалится? Чтобы проиллюстрировать степень их опьянения? Или напомнить о пустоте их жизни и тщетности любых усилий что-то изменить? Но об этом в пьесе давно сказано. В первой же сцене Астрова с Мариной: «Как не постареть? Да и сама по себе жизнь скучна, глупа, грязна... Затягивает эта жизнь». Надо только найти нужную интонацию (у Артура Иванова, играющего роль Астрова, это не очень получается).     

Зачем Серебряков (Владимир Симонов) бегает по спальне, задирая ночную рубашку, и выкрикивает свой монолог могучим голосом, излучая - вразрез со своими жалобами и чеховским текстом - недюжинное физическое здоровье? Мы уже при первом его, специально обставленном (и отсутствующем у Чехова) выходе в первом действии, в окружении женщин, в надвинутой шляпе, с походкой торжественной и нелепой, поняли, что он напыщенный индюк и эгоист. Такой карикатурой до конца спектакля и останется, так что зрителю остается только ждать следующих трюков на ту же тему, которые не замедлят появиться.

Меньше всех от такого подхода пострадали нянька Марина (Инна Алабина), «маман» Войницкая (Людмила Максакова) и Телегин-Вафля (Юрий Красков), потому что и у Чехова не слишком сложны, предполагают юмор в интерпретации, да и «прописаны» в спектакле и сыграны вкусно. Неостановимый смех "маман" в ответ на плоскую шутку Серебрякова дорогого стоит.

Единственная, кажется, кто избежал гротескного упрощения, это Соня (Мария Бердинских). Действительно некрасивая, маленькая, почти подросток, она на наших глазах лишается последних иллюзий (и привычного романтически-жертвенного ореола); в ее отчаянии скрыта не просто сила - озлобленность, и от ее речи - сквозь зубы - становится не по себе.

Спектакль как будто не уверен, сочувствовать ли героям или смеяться (а то и издеваться) над ними. Он - «без солнца»: все действия происходят на черном «ночном» фоне, с клубящимся туманом и фонарем-луной, что настраивает на трагедию. Музыкальная тема, открывающая и закрывающая спектакль, тоже окрашена горечью и печалью (композитор Фаустас Латенас). В другие моменты музыка то оборачивается тоскливым фоном, то взрывается отчаянным танцевальным гротеском, как в эффектном завершении первой части спектакля (у Чехова - конец второго действия), где Соня и Елена Андреевна в четыре руки бьют по клавишам старенького пианино под стук сторожевых колотушек. Но аккуратно отмечая все новинки и придумки, сознание остается глухо к переживаниям героев, и хочется поскорее пойти домой и открыть томик Чехова.      

Наверное, я трудный зритель. Я не люблю, когда мне все разжевывают. Я хочу, чтобы, задев мое воображение, меня заставили задуматься или взволноваться - лучше, конечно, когда и то, и другое.  

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру