Огромная – более 200 работ, практически исчерпывающая ретроспектива Пикабиа в МоМА подтверждает, что словам этим он следовал неукоснительно: что ни зал, то новый стиль, и перемены следовали с частотой в среднем в три года. Его работы – сама история модернизма до середины XX века. И автопортрет весьма оригинального сына века, который в трагедиях человечества видел абсурд и, меняя стили, ухитрился всегда оставаться самим собой.
Единственный сын француженки и испанца кубинского происхождения, Франсис Пикабиа родился в Париже в 1879 году, учился в Школе декоративных искусств и начинал с импрессионистских пейзажей (с них начинается и выставка). Правда, писал он их не на пленэре, как и положено было «настоящим» импрессионистам, а пользуясь... фотооткрытками и сильно обидев тем самым такого мэтра, как Камиль Писсарро. Никакого уважения к коллегам, нормам, традициям – это станет одной из характерных черт творчества Пикабиа, как и быстрое переключение на новые идеи и техники.
Наследник большого семейного состояния, он мог себе позволить «творческую расточительность» (как, впрочем, и частые путешествия, и не слишком серьезное отношение к жизни). Перемены к тому же соответствовали его холерическому темпераменту и частым перепадам настроения. Он не хотел выбирать, и в его творчестве всегда уживались высокое и низкое, вульгарное и оригинальное, умозрительно-интеллектуальное и чувственно-эмоциональное, абстракция и фигуративность, рисунок и живопись. Он и в личной жизни был так же свободен: постоянно имел либо жену и любовницу, либо двух любовниц – и все они ладили друг с другом.
Но вернемся к хронологии. Поскольку мода на импрессионизм кончилась, молодой Пикабиа вскоре, хотя и ненадолго, перешел к фовизму с его интенсивными красками и упрощенными формами. А в 1912 году занялся абстракцией, выставив в парижском Салоне два больших полотна – «Весна» и «Танцы весной», которые стали, вместе с работами Купки и Леже, первыми беспредметными картинами в истории Салона. Французская критика приняла их в штыки, но тут подоспело Armory Show в Нью-Йорке (1913), где Пикабиа представил четыре своих беспредметных картины и был встречен более чем благосклонно. Местная пресса назвала его «жрецом нового искусства».
Америка, где он проведет три года – с 1915-го по 1917-й, прячась от военной службы и других ужасов Первой мировой войны, была добрее к Пикабиа, чем Европа (хотя МоМА приобретет его первое полотно только в 1954 году, уже после его смерти). В Нью-Йорке он концентрируется на литературе, журналистике и рисунке и вместе с Марселем Дюшаном, которого знал еще с 1910-го по Парижу, создает местную секцию дадаистов. Он издает авангардистский альманах «391», куда пишет блестящие статьи и для которого делает оригинальные рисунки. Переехав в Швейцарию, а потом в послевоенный Париж, он будет и здесь активным пропонентом дадаизма. Бунт против традиционных ценностей и канонов, разрушительная ирония, с которой он встречал все признанное и устоявшееся, – это было как раз в его духе.
Периоду между 1915-м и 1922 годом посвящен самый большой зал. В центре – витрины с журналами и другими дадаистскими материалами, а на стенах – «механоморфные» творения, где одержимость техникой, машиной, конструкцией (еще один стилистический поворот) слита с формами, напоминающими человеческие.
В 1924-м, попробовав себя в коллаже, переметнувшись из лагеря дадаистов в сюрреализм, сняв два пародийных фильма с Рене Клером (один из них показывают на выставке), он с жадностью возвращается к живописи (серия «Монстров» - отчаянно-пародийных, чудовищно пестрых, покрытых эмалью – для пущего блеска - полотен ) и уже не покинет ее до самой смерти. Но метаморфозы художника не прекратятся. С 1927 года он работает над «прозрачными» картинами (Transparencies): накладывая друг на друга фигуры и предметы, экспериментирует с перспективой и зрительным восприятием. С середины 1930-х он работает более импульсивно, ощущая надвигающиеся грозы времени, а в 40-е, живя на юге Франции (он обожал Канн с его казино, яркими красками, теплым климатом и пестрой толпой), пишет, снова, как в юности, пользуясь журнальными фото и открытками, настоящий фигуративный кич, как будто продиктованный вкусами оккупационных властей.
В 1945-м Пикабиа провозглашает, что фигуративная живопись мертва, и возвращается к абстракции. Он работал почти до самого конца, наступившего в ноябре 1953 года. Уже после первого инсульта (в июне 1951 г.) продолжал посылать издателю свои стихи и иллюстрации для книг.
