Спустя 15 лет она написала книгу воспоминаний о тех драматических днях и любезно согласилась, чтобы первыми с ее мемуарами ознакомились читатели «ВНС». Предлагаем вашему вниманию отрывок из книги Риммы Харламовой «О любви и смерти».
К нам обратились тысячи потрясенных людей, потерявших друзей и близких, жилье, работу, здоровье. Ледяная, черная волна их горя накрыла нас с головой. Каждый день, приходя домой после работы, я начинала громко рыдать – от беспомощности, жалости, гнева; и так месяца три. Кто-то уволился. Кого-то уволили. Позднее стало намного легче: появилась надежда, появились деньги, фонды, спонсоры, вообще какой-то порядок появился. Далеко не сразу, но мы сумели найти силы и средства, чтобы помочь всем, кому можно было помочь, и даже многим, кому, казалось бы, помочь невозможно. Пресловутую американскую бюрократическую систему только ленивый не обвиняет в инертности и приверженности к бумагомаранию. Тем не менее эта грандиозная махина перестроилась в считанные дни.
Осиротел каждый из нас
Книга эта, в сущности, мемориально-документальная, основанная на моих воспоминаниях и разных документах: письмах, рабочих отчетах и других материалах. Все, о чем я рассказываю, как говорится, правда, только правда и ничего, кроме правды.
Мне кажется, что я просто обязана сегодня рассказать обо всем этом на русском языке, чтобы русскоязычные читатели увидели реальную Америку и реальный Нью-Йорк – целый мир простых обычных и непростых необычных людей; чтобы они лучше увидели этот мир (как и я - глаза в глаза: ни снизу вверх, ни сверху вниз), больше узнали об этом мире и вместе со мной его полюбили. Я сама - русскоязычная еврейская иммигрантка; невзирая на разноообразные мои дарования, никаких высот не достигшая ни на каких берегах; и со своей личной точки зрения я пишу о стране, которая стала для меня родной после пережитого вместе ужаса и после того, как я увидела величие души и сердца – нет, не политиков, не знаменитостей, не общественных деятелей, а обычных американцев (все они в каком-то поколении тоже иммигранты), - умноженное на государственную мощь. Спокойная сладкая жизнь в благополучной, сильной, сытой стране (и даже благодарность за покой и сытость) все равно не роднит с ней. Только бедствия, пережитые и преодоленные вместе с этой страной, дают истинное ощущение новой родины. Той самой, о которой с непривычным для него восторгом говорил Чарльз Диккенс: «И хотя родина есть только имя, только слово, - оно сильней самых могущественных заклинаний волшебника».
Клиенты наши – реальные люди, и я описываю их реальные судьбы, но называю их только по именам, причем измененным и без фамилий. Двести человек обратились за помощью ко мне лично, и я помню и буду помнить каждого из них до последнего своего часа. Все упомянутые мои коллеги – руководители и сотрудники 9/11 Recovery Project – это тоже реальные люди, и их я тоже помню и буду помнить всю жизнь с бесконечной благодарностью, уважением и любовью.
...Постепенно мы узнали имена всех погибших. От многих не осталось ничего в бушующем пламени, но те, кто разбирал спекшиеся руины (сначала вручную, по кусочкам, по камешкам, потом – уже только с помощью могучей техники), находили то часы, то бумажник, то крохотные кусочки плоти и костей, достаточные для анализа ДНК. Чаще всего это были останки тех, кто прыгал из окон высотных этажей, оказавшись в ловушке огня. Кто-то даже успел в последние минуты жизни сказать по сотовому телефону: «Люблю, прощайте...». Близкие долго не теряли надежду, ходили по госпиталям: вдруг человек спасся, но потерял память, никто его не знает, не могут найти родственников. Каждый из нас, жителей Нью-Йорка, потерял там и тогда близкого человека, родного или друга; каждый из нас осиротел, хотя нет горя горшего, чем у осиротевших родителей, детей, супругов.
Каждый из невинно убиенных в тот день был единственным для тех, кто любил его. Каждый из тысяч лучших сыновей и дочерей Америки, встретивших смерть на высотах Твоих.
Дом, который не построил Алик
Его вообще-то звали Аркадий, но все близкие называли его Аликом, и это ласковое уменьшительное имя как нельзя лучше подходило ему.
Он родился в Кишиневе, в Молдавии. Мама его преподавала английский язык, а папа строил дома. Профессии родителей предопределили иммиграцию всей семьи Алика в США и дело всей его жизни – он был архитектором по призванию и образованию.
Алик легко поступил в школу искусств, затем в архитектурный институт; его дипломный проект занял первое место на всесоюзном конкурсе в Таллинне. Работал в «Кишиневгорпроекте» и участвовал в создании более 50 архитектурных проектов. Совсем молодым – в 25 лет - был принят в Союз архитекторов. В 28 лет спроектировал и построил светлое, словно летящее, главное здание Парламента Молдавии. Занимал почетные места на многих архитектурных конкурсах. В 1983 году был особо отмечен в числе 45 из 900 (!) лучших архитекторов мира, участвовавших в престижном международном конкурсе проекта высотного здания культурного центра Франции Tête-Defance, нового символа Парижа.
Счастливо женился, стал отцом чудесной дочки Лорочки; а вскоре вся его большая семья, все поколения, эмигрировала в США. И здесь его профессиональная карьера тоже складывалась удачно, и здесь его талант и трудолюбие оказались востребованы, и здесь он стал членом Союза американских архитекторов, а после блистательных результатов по всем девяти труднейшим экзаменам получил американскую лицензию архитектора. Работая в компании Phillips Janson Group, участвовал в проектировании Банка Республики, всемирной витрины знаменитого магазина Bally of Switzerland, бутика Элизабет Арден. Поступил в мастерскую FAJA по приглашению известного американского архитектора Сиднея Гилберта, участвовал в крупных проектах Нью-Йорка и Москвы. Одновременно открыл собственную архитектурную мастерскую и построил гостеприимные удобные офисы и добрые семейные жилые дома (в том числе проектировал замечательные интерьеры, домашние и официальные) для известных врачей и других знаменитых людей (например, для хоккеиста Славы Фетисова) – в Нью-Йорке, Лонг-Айленде, Коннектикуте, Нью-Джерси, Сан-Франциско. По собственной инициативе Алик создал уникальный проект мемориала жертвам теракта в Оклахома-Сити в 1995 году: четыре треугольных листа сходятся вершинами, в каждом - маленькие колокола, соответствующие количеству погибших, и в каждую годовщину трагедии перезвон колоколов должен был напоминать живым о случившемся. В проекте Алик изобразил силуэт выжившего во взрыве дерева. Невероятное, пугающее совпадение: после 11 сентября выжило точно такое же дерево, дикая груша...
В 2000 году присоединился к престижной компании Skidmore, Owing & Merrill в качестве директора проектов. Его коллега вспоминал: «Он чувствовал себя адвокатом, выражавшим нужды и чаяния клиентов». Его, проработавшего в фирме всего полтора года, летом 2001 года перевели на должность младшего партнера... Единогласно. Но официально объявили об этом потом, когда его портрет обвели черной рамкой.
Утром 11 сентября Алик участвовал в совещании представителей фирмы AON на 105-м этаже: вел проект, связанный с расширением размещения фирмы во Всемирном торговом центре.
В Кишиневе после гибели Алика газеты писали: «Здесь остались его друзья, соученики, сослуживцы. Город хранит частичку его труда и таланта... Здесь и стоит памятник ему. В белом камне. Без надписи. Зачем? Он растворился в родном Кишиневе и стал - везде».
Он и правда стал везде: и на воспетых Пушкиным «опаленных Молдавии лугах», и в высотной Америке, ставшей ему родной. Он чувствовал и любил огромный город Нью-Йорк так остро и точно, будто многие поколения его семьи здесь рождались.
Алик в своей короткой жизни (45 лет) успел очень многое, но для себя, для своей любимой и любящей семьи не успел построить дом (а хотел – на Бруклин-Хайтс, на наших бруклинских невысоких «высотах»; он пылко ими восторгался: «Какой здесь открывается вид на Манхэттен!»). И все-таки этот его семейный дом существовал: был реальным в его сердце, в сердцах его прекрасной жены и замечательной дочки... Лорочка к юбилею Алика написала трогательное стихотворение «Ода папе» (Ode to Dad), восхищенное и нежное; Алик так и остался ее жизненным идеалом.
Мне всегда думалось, что хороший отец для сына - друг, а для дочери – бог. Как Алик. А теперь, уже без него, Лорочка вышла замуж. Она уже взрослая, а все равно сирота.
Я только после гибели Алика осознала, что он очень сильно заикался. А я и не замечала этого совсем, слушала его всегда завороженно, как героиня его тезки Аркадия Райкина: «Закрой рот, дура, я уже все сказал!». И никто не замечал его заикания, не только я, потому что все любили его слушать.
Да что там любили слушать – просто все любили его.
Убиты на взлете
Я знала семьи многих наших русскоязычных иммигрантов, погибших 11 сентября; с кем-то работала, с кем-то дружила, с кем-то пересекалась во время многочисленных общинных мероприятий. В первые же дни возле Ground Zero люди вывесили самодельные плакаты на разных языках – обращения к тем, кто остался навеки под руинами, молитвы, стихи; там был и плакатик, написанный от руки по-русски: «Вечная память всем русским людям, погибшим на этой американской земле 11 сентября 2001 года. Мы будем помнить о вас». Евреи и русские, грузины и казахи, узбеки и украинцы, дети многих разных народов, приехавшие из СССР или из стран СНГ, лежат рядом в американской земле. Я с восхищением пишу о них, и не потому, что «о мертвых либо хорошо, либо ничего»: они действительно были блестящими и талантливыми, как Алик-Аркадий, они заслуженно получили самые достойные должности в самых известных фирмах, по праву здесь, на высотах небоскребов, расположенных; все это правда.
Осиротели дети (ныне уже повзрослевшие), братья и сестры погибших (у многих уже свои дети родились), жены и мужья, которым пришлось в одиночку поднимать детей, друзья и коллеги. Но страшнее всего ударила судьба по родителям, пережившим своих детей, – своих молодых, благополучных, одаренных и трудолюбивых мальчиков и девочек из Кишинева, Одессы, Новосибирска, Алма-Аты, Москвы, Абакана, Тбилиси, Львова, Киева, Баку, Белой Церкви и других городов и городков бывшего СССР и стран СНГ; такие блестящие карьеры они построили, так быстро и высоко поднялись на новых берегах - и так страшно были убиты на взлете. Говорят, детей пережить страшно, а внуков - грешно. Нет, неправда, этот грех на совести только убийц. Но некоторые родители своих детей ненадолго и пережили.
У любящего, доброго, заботливого по отношению к родителям и всем своим близким Даниэля осталась маленькая дочка. В первый день рождения Даниэля после его смерти она написала и нарисовала ему открытку: «Лучшему папочке во Вселенной», и пообещала: «Я буду хорошей девочкой». Дети часто себя винят, если случается беда с родителями, будь то развод, болезнь или смерть; и невозможно объяснить этой малышке, что она всегда была, есть и будет хорошей девочкой, а для Даниэля – самой лучшей на свете. После гибели Даниэля его отец и мать только об одном мечтали: чтобы их дочери, сестре Даниэля, с мужем и детьми дали постоянный вид на жительство в США – по воссоединению семьи. Казалось бы, страна наша должна радостно принять их: замечательные, образованные, трудолюбивые, верующие родители растят чудесных, умных, здоровых, веселых деток. А вот при всем том Ирине и Алле, членам коллегии бесплатных адвокатов Нью-Йорка, понадобилось СЕМЬ ЛЕТ, чтобы добиться их въезда в Америку из Израиля, и они, наши стойкие русскоязычные американские адвокаты, все эти годы не сдавались, пока не добились. Теперь на могиле Даниэля лежат новые камни, положенные сестрой, зятем и племянниками...
Осиротевшие семьи создали ассоциацию «Семьи 11 сентября». Ее возглавил Валерий, отец Володи (Володе был всего 21 год, он в 16 лет уже поступил в университет), названного в память прадедушки, не вернувшегося со Второй мировой. В семье Володю ласково называли Владиком. Принеся впервые свои семейные фотографии в Ассоциацию, Валерий сказал: «Помните старые фотоальбомы, в которых снимки делились на до- и послевоенные? Вот этот снимок нашей семьи – довоенный, до 11 сентября...». А недавно в этой семье родился долгожданный внук, его назвали в память Владика. Пусть его жизнь будет долгой и счастливой!
Делать добро от имени сына – в этом нашла способ выжить Нелли, мама Александра, ставшего к своим 38 годам вице-президентом агентства Reuters. Она учредила стипендиальный фонд его имени в родном колледже Александра в Квинсе и посадила целый парк его имени в Израиле, в Хайфе, на берегу моря. У Нелли нет других детей, нет и внуков от Саши, но она верит: все внуки всех осиротевших 11 сентября родителей – общие. Саша говорил о ней: «Бывают родители хорошие, бывают замечательные, а есть Нелька, одна такая на свете...». И это правда. Она одна на встрече «Семей 11 сентября» открыто сказала очередному политику, громогласно призывавшему не забыть этот день: «Не надо нас убеждать, мы до своего смертного часа не забудем подлое убийство наших детей, а вот вам действительно нужно помнить эту трагедию и все свои силы направить на борьбу с терроризмом, на предотвращение подобных трагедий».
Умны, талантливы и прекрасны были Саша из Одессы, Саша из Тбилиси и Саша из Абакана, и Лена, Инна, Татьяна, Ира, Жаннета, Инна, Люда, Марина, Фаина, Борис, Геннадий, Гарри, Аркадий, Игорь, Даниэль, Юрий, Володя, Женя и еще, еще, еще другие.
Убитые на взлете.
