Пишут музыкальные критики, культуроведы, коллеги, друзья и знакомые, которых, хотя Рихтер был замкнутым человеком, вдруг оказалось множество. Причем любые детали его биографии стали темой пересудов и сплетен. Похоже, в случае Рихтера границ вообще не осталось. Здесь есть все – и возведение в святые, и водворение в царство дьявола.
Вершина в окружении
Не беру на себя роль знатока и арбитра, но и мне есть что вспомнить. В течение лет десяти я был знаком с женой Рихтера Ниной Львовной Дорлиак, камерной певицей, профессором вокала, бывал в их доме, встречал и Святослава Теофиловича. Но в отношениях с ним всегда была дистанция. Поэтому меня удивила публикация авторитетного музыковеда Георгия Гордона, в которой он пишет: “Давайте вспомним имена некоторых людей, входящих в рихтеровское окружение: Мильштейн, Золотов, Гольдин”.
Замечательный знаток теории и истории музыкального исполнительства Яков Мильштейн действительно много общался с Рихтером. Андрей Золотов, музыкальный критик, ездил с Рихтером в гастрольные поездки. Из пишущих близки Рихтеру были Чемберджи, Борисов, Дельсон, Цыпин, Рабинович. И, конечно, музыканты: Каган, Гутман, Гаврилов, Виардо, Башмет, Берлинский. Он дружил с Ириной Александровной Антоновой, директором Пушкинского музея, с которой организовал знаменитый фестиваль “Декабрьские вечера”. Были в его окружении художники, актеры, литераторы.
Я не пропускал концертов Рихтера и мечтал с ним познакомиться. У меня нет музыкального образования, но, живя еще в Советском Союзе, я в Консерватории бывал каждый вечер. Мир музыки казался вершиной мироздания. И вершина вершин - Рихтер.
Я не хотел обращаться к знакомым с просьбой представить меня и нашел другой путь. Встретив в консерватории Нину Львовну, показал ей несколько своих статей и сказал, что хотел бы написать о Рихтере, но не рецензию, ведь я не критик. Нина Львовна сочла это моим преимуществом и вскоре пригласила домой. С ней у меня были долгие разговоры, но с Рихтером было трудно найти общую тему. Говорить о музыке я не осмеливался, философия казалась более подходящей, но среди друзей дома был Валентин Асмус, знаменитый знаток истории философии, поэтому, например, разговор о Гегеле и Канте исключался.
Специально для встреч с Рихтером я ходил в Ленинку читать Теодора Адорно, но на цитату «После Освенцима не может быть поэзии» Рихтер не отреагировал, а когда я сказал, что Адорно считал музыку Бетховена тоталитарной, вышел из комнаты. Не знаю, кем он был больше недоволен - мной или немецким философом.
За что отчислили гения
Недавно я прочитал в мемуарах близкого Рихтеру человека: “Слава терпеть не мог все, что связано с теоретизированием на музыкальные темы, он мог даже оттолкнуть от себя и навсегда потерять какого-нибудь хорошего и интересного человека, если он начинал теоретизировать”. Много позже я узнал, что Рихтера отчислили из консерватории, потому что он не хотел учить общественные предметы. Нейгаузу пришлось долго воевать с парткомом, чтобы Рихтера восстановили. На кафедре макрсизма-ленинизма работали профессора, понимающие, кто такой Рихтер, и все, что от него требовалось, - иногда придти на занятия и принести зачетку на экзамен. Но и на такой малый компромисс он не соглашался.
Наше общение не облегчалось тем, что я не пил спиртного. Рихтер, как и его партнеры - Ростропович, Берлинский, Светланов, многие другие, мог выпить умопомрачительное количество, но на уровне мышления это не отражалось. Рихтер любил разного рода капустники, маскарады, я в таких играх не участвовал и не понимал, чем они интересны. Помню, кто-то сказал, что в музыке Марии Юдиной слышна ее религиозность. Я добавил: “Тогда у Чайковского должен быть слышен гомосексуализм”. Ляпнуть в доме Рихтера что-либо более неуместное было невозможно.
Я опубликовал в “Вопросах философии” большую статью “Музыкант века”, первую об исполнителе классической музыки в главном академическом журнале. Нина Львовна прочитала рукопись, ничего не сказала, но я знал уже, что это означает одобрение. Я принес журнал к ней домой, попросил позвонить после прочтения. Нина Львовна не звонила, встретив ее в консерватории, я спросил о впечатлении. - “Ой, мы так заняты, пока не читали”. В это время подошла Наталья Гутман, виолончелист, близкий друг дома: “Мы все собрались и читали статью вслух, замечательно”. Понравилось не всем. Популярный скрипач сказал мне, встретив в консерватории: ”Никто не нанес музыке столько вреда, как Рихтер”. Только сегодня я понимаю смысл сказанного – при жизни Рихтера и титанов его времени поп-звезды от классики знали свое место.
Я опубликовал в популярном издательстве “Знание” “Космическое и земное”, о Рихтере. Цитаты из классиков и похвала советской культуре здесь были неизбежны. Нина Львовна сказала: “Все, что сделал Рихтер, было не благодаря, а вопреки.” Это был единственный случай, когда она что-то сказала о политике, в доме Рихтеров эту тему считали неприличной.
Заглянуть в бездну
В рихтеровские времена кульминацией культурной жизни Москвы были “Декабрьские вечера”. В музейный зал ведет высокая лестница. Наверху стоит Рихтер в окружении, поправляет на стене картины, иллюстрирующие тему концерта. Увидел меня и очень громко сказал, чтобы все слышали: “Это философ Гольдин. Он утверждает, что у Рихтера есть философия. Я протестую! У Рихтера нет философии, есть только музыка”.
Окружение в улыбках, а я готов провалиться сквозь землю. Философы это Аристотель и Гегель, докторская диссертация и профессорский диплом меня в философы не производят. После этого эпизода я продолжал ходить на концерты, но с Рихтером больше не разговаривал. Не доказывать же, что талант исполнителя определяется в первую очередь глубиной философской интепретации.
В каждой публикации о жизни Рихтера большое внимание уделяется его отношениям с Ниной Дорлиак, а в последнее время все больше тому, что было за пределами этих отношений. Гей-коммьюнити охотно подкрепляют свою борьбу за права великими именами. И вот лавиной пошли публикации о сексуальной жизни Рихтера. Инга Каретникова в мемуарах пишет, что брак был фиктивным, это утверждение приводит и Википедия. Кто знает сегодня, в эпоху либерализма без берегов, единственно правильное определение брака?!
Я думаю, что у Рихтера и Дорлиак был идеальный брак - союз людей, прекрасно понимающих друг друга, связанных духовно, творчески, профессионально. Нина Львовна была секретарем, пиар-менеджером, конфидантом, психотерапевтом, домоправительницей, освободившей от отвлекающих забот. Ближайшая аналогия этого союза - Владимир и Вера Набоковы. Мечта любого творческого человека иметь такого друга жизни.
Сенсацией стала книга Андрея Гаврилова “Чайник, Фира и Андрей”. Фира - это Рихтер, его так называли в узком кругу с подачи Ростроповича. Андрей, пианист уникального дарования, долгие годы провел в борьбе с КГБ и советскими охранителями культуры. Я понял величие Первого концерта Чайковского только в исполнении Гаврилова. Его Шопен - подлинное откровение, узнаваемое среди тысячи интерпретаций. Мы были знакомы немного, больше с его мамой, музыкантом, разделившей с сыном все многосложности его творческой и личной судьбы. Кажется, я один из первых писал о нем в “Литературке” после того, как его отлучили от советской сцены. Во время нашей телезаписи возник конфликт (Андрей был прав), больше мы не встречались.
Несмотря на разницу в возрасте, Рихтер ни с кем не был в таких близких духовных отношениях, как с Андреем. Раз уж не обойти этой темы, сексуальной связи между ними не было, можно не сомневаться в свидетельстве Гаврилова. Его исповедь не знает границ и страха.
Он заставил заглянуть по ту сторону добра и зла – и ужаснуться. Те, кто боготворит Рихтера, дочитают книгу, не выпуская из рук, но не изменят отношение. Но лучше бы она мне не попадалась. Как говорят американцы, “больше, чем хотелось бы знать”. Дмитрий Быков говорит, что “это повествование об ужасной изнанке прекрасного – или, если хотите, о плате за талант и славу”. Если же, придя в себя после шока, перечитать то, что касается Рихтера-музыканта, то есть много важного, другими не сказанного.
«На руках остается позолота»
“Музыка Славы, - пишет Гаврилов, - несмотря на его техническое мастерство, вымученная, тюремная, советская музыка”. Не буду спорить, попытаюсь понять. Думаю, если игнорировать негативную коннотацию, Андрей имеет в виду то, что Адорно называл тоталитаризмом в музыке - ее абсолютную, неотвратимую убедительность. У Рихтера нет столь милых либерализму и постмодернизму сомнений, неопределенности, замешательства перед противоречиями в человеке и в мире. Можно признать, что Рихтер не приглашает к диалогу - подчинение ему безоговорочно. Он знает, и мы ему верим. Надо же верить хоть кому-нибудь! Пожалуй, в его музыке больше тьмы, чем света, но разве в мире это не так?
Вот еще у Гаврилова: “Он ненавидел все, что любит толпа, но сделал все возможное и невозможное, чтобы стать кумиром для серости”. Уточнив, что Рихтер был кумиром и для культурной элиты, поставим сказанное Гавриловым не в упрек, а в заслугу. Как Пушкин и Чайковский, Рихтер стал кумиром для всех. Никто из нынешних звезд такого универсального признания не имеет. Читая эту исповедь, нужно не упускать свидетельство автора: “Не бывает дня, чтобы я о нем не думал. Он присутствует на каждом моем концерте”. Проклятье или благословение?!
Долгие годы великие музыканты казались мне самыми интересными людьми, я соизмерял их дарование с масштабом и достоинством личности, был горд общением. Отношения не выдержали испытания временем. Сегодня это очень мешает слушать бывших знакомых в концертах, даже в записи. Ничего хорошего не добавляет и беспредел откровений из частной жизни небожителей. Когда-то говорили: “Сокрушая памятники, сохраняйте пьедесталы”. Но сейчас рушатся все устои.
Слушать, читать, видеть творения гениев - только это неотчуждаемое достояние. Приближаться, если на то не судьба, а эмоциональный порыв, не нужно. “Не прикасайтесь к памятникам, на руках остается позолота”, говорил Флобер. Общение ничего не добавит и, очень возможно, помешает увидеть главное.
