Человек, который не мог молчать

Генерал Петр Григоренко глазами современников

«Человек, который не мог молчать...» - так называется новая книга, изданная в Харьков на русском языке. В нее включены избранные воспоминания об одной из центральных фигур движения за права человека в несуществующем более СССР.

Генерал Петр Григоренко глазами современников
С президентом Джимми Картером

Это — ветеран Второй мировой войны, генерал, общественный деятель, правозащитник и публицист Петро (Петр) Григорьевич Григоренко (1907– 1987).

Генерал Григоренко получил широкую международную известность, стал единственным советским генералом, лишенным советского гражданства, и наиболее известным в мире украинским патриотом. Человек необычайного мужества, видный диссидент и непоколебимый правозащитник,. он прошел через тюрьмы и психушки советского режима. Широко известна его активная деятельность по защите прав крымскотатарского народа. Его деятельность и публицистика остаются во многом актуальными и сегодня.

Как рассказал «ВНС» сын Петра Григоренко Андрей (Эндрю) Григоренко, выступивший составителем сборника, ранее сокращенный вариант этой книги был опубликован в Россия. Из-за гораздо большего объема украинский сборник опубликован в двух томах. Статьи для книги написаны первоначально на трех языках: английском, украинском и русском. Все переводы на русский язык, а также короткие биографические заметки и большинство комментариев сделаны Андреем Григоренко.

Пациент «Сербского»

Отрывок из автобиографической повести

...Вскоре выяснилось, почему оставалась без внимания наша просьба изолировать нас от беспокойного соседа. Как видно, одиночную палату для кого-то придерживали. Это стало ясно, когда однажды после обеда дверь в нее вдруг отперли и нянька стала стелить там постель. Какая-то странная суета предшествовала появлению нового постояльца. Входили и выходили люди из медперсонала, что-то обсуждая между собой вполголоса, пока, наконец, не послышался лязг входной двери, и мы краем глаза не увидели, как провели какого-то человека, записали в журнал и проводили в одиночку.

Нас, разумеется, распирало любопытство, и мы с нетерпением ждали конца тихого часа, чтобы поглазеть на пациента, появлению которого предшествовали такие долгие приготовления. Но вскоре он и сам возник на пороге большой палаты. Очень высокий, статный пожилой человек с лысой обритой головой и добрыми, внимательными глазами. На нем была полосатая пижама с короткими, не достающими до запястий рукавами и штанинами выше щиколоток. В этом несуразном шутовском наряде вид у незнакомца был, надо сказать, немного комичным. А он, взглянув на нас с некоторым смущением, улыбнулся и произнес:

— Здравствуйте, хлопцы!

Ему нехотя недружно ответили, но все же освободили одну из тумб и предложили присесть. Он сел, представился:

— Григоренко Пётр Григорьевич.

Оглядев высокий потолок, широкие окна и чистые койки, удовлетворенно заметил:

— А светло-то у вас как.

— Давно сидите? — спросил его кто-то.

— Кажется, что давно. А на самом деле и двух месяцев не будет.

— А откуда привезли?

— С Лубянки. Слыхали о такой?

Теперь уже новенький принялся нас расспрашивать. Интересовало его все. И долго ли держат на экспертизе, разрешены ли передачи. И есть ли радио, дают ли газеты. Спросил, по каким статьям мы обвиняемся.

— Здесь, Пётр Григорьевич, спецотделение, — ответил ему кто-то. — Одни контрики.

— А бытовики и уголовники где же?

— Да ими все корпуса забиты. Завтра поведут вас к врачу — сами убедитесь.

— Общаетесь с ними?

— Как бы не так. Их в палаты загоняют, когда нас ведут мимо, чтобы мы на убийц и грабителей не дай бог плохо не повлияли.

Пока шел обмен информацией, я со своей койки не спеша разглядывал этого человека, еще не подозревая, что встреча с ним перевернет в ближайшем будущем всю мою дальнейшую жизнь. На вид ему было лет под шестьдесят. Лицо, манера речи, явно нетрудовые мягкие руки выдавали в нем интеллигента, возможно даже университетского преподавателя... Однако была в новеньком какая-то особенная твердость и властность, не свойственная институтским «очкарикам».

Тумбу, где он сидел, окружали человек пять-шесть молодёжи. Остальные слушали в пол-уха, читали или думали свою думу. Вопросов он назадавал много, а когда они иссякли, сказал:

— Спасибо, братцы, просветили старика. Как я понимаю, вас сюда со всего Союза понавезли. Ну, а из Москва есть кто-нибудь?

Ребята указали на меня. Я сказал, что жил напротив Павелецкого вокзала.

— А я совсем недалеко отсюда, на Комсомольском проспекте.

Вот это да, живой москвич в нашем застенке! И я приклеился к нему с вопросами. Остальные не мешали, лишь с интересом следили за беседой. Все же какое-никакое развлечение, чтобы убить время до ужина.

— Так где же мы находимся, Пётр Григорьевич? — спросил я его.

— Неужели не знаешь?

— Нет, откуда же?

— Да здесь рядом Садовое кольцо, метро «Парк культуры», Метростроевская улица.

Так вот где, оказывается, этот «Сербский»! А врачи от меня все скрывали... Даже странно было узнать свое место нахождение от новенького. Поговорили о том, о сем, и тут я его спросил:

— А вы по какой статье идете?

— По первой части семидесятой.

— И я тоже.

***

… Я, естественно, не мог не спросить о его профессии.

Кто же он все-таки? Не преподаватель ли марксизма?

— Я кадровый военный, — просто ответил он.

— И в каком же звании?

— Генерал-майор.

Ге-не-рал? Мне, да и всем вокруг, показалось, что мы ослышались. Даже промелькнула мысль: нет, недаром здесь проверяют на вменяемость. Отчего бы полковнику не назваться генералом, да хоть бы и маршалом? Ведь институт-то судебной психиатрии... Да, может, я и вправду псих, но генерал?.. «Ведь генералы все больше толстые, пузатые и высокомерные, — соображал я про себя. — А этот-то совсем не такой. Простой, хотя вроде бы и очень умный. Как здорово он о Никите сказал: «Не в нем, мол, суть». Вот и попробуй после этого понять что-нибудь в политике. И неужто, в самом деле, напрасны были наши усилия и жертвы?»

А в это время один из слушателей незаметно отлучился в смежную палату, чтобы привести и других поглазеть на живого генерала. И через минуту все они тоже окружили нас, во все глаза уставившись на новенького. Теперь-то мы поняли, для кого сегодня прибирали одиночку, пустовавшую больше месяца. Персональная палата для генерала!

А он, прерывая наше замешательство, твердо произнес:

— Ну, довольно, хлопцы! Здесь нет генералов и нет рядовых. Все мы здесь зэки и, как в бане, все равны. Зовите меня по имени-отчеству, а я постараюсь и ваши имена запомнить... Мне, знаете ли, на Лубянке твердили, что я один такой умный нашелся. И что Хрущев на весь мир объявил, что в СССР нет политзэков. А оказывается вон нас сколько!

* * *

И начался их негромкий разговор, а мы с интересом прислушивались к диалогу молодого солдатика-украинца с бывалым генералом.

Они не скрывали радости общения на «ридной мове», видно, очень соскучились по родному языку. Позже, в мордовских лагерях, мне не раз пришлось слышать украинскую речь и наслаждаться песнями западных украинцев. Изменилось и мое отношение к этому языку — он уже не казался мне исковерканным русским, наоборот, очень приятным и мелодичным.

Сын об отце

Я удивительно счастливый человек. Не по части рублей, долларов или прочей валюты, а по части друзей. И это везение началось даже до моего рождения, поскольку одним из моих друзей был мой собственный отец.

Я не могу сказать, что наши отношения с отцом всегда были безоблачны. Они претерпели все нормальные стадии взаимоотношений отцов и детей с той только разницей, что в довольно раннем возрасте я обрел то, что далеко не всегда удавалось другим сыновьям — в лице отца я приобрел друга, с которым меня объединяла и определенная общность взглядов, и участие в, казалось бы, безнадежной борьбе с тоталитарным монстром коммунизма.

* *  *

Отец не боялся смерти. Никогда не забуду, как, в последний раз придя в сознание и узнав меня, он сказал: «Не сумуй, синку. Я не хочу бiльше жити. Бо це не життя».

* * *

С каждым годом время уносится все быстрее и быстрее. Уже более двадцати лет я лишен живого общения с отцом. Оборачиваясь в прошлое, я вспоминаю многие приятные моменты, о которых я не упомянул в этих записках. Я пытался представить его тем человеком, которым я его видел. Не знаю смог ли я этого добиться в полной мере. В любом случае мне не хотелось бы, чтобы из его образа создавали икону. Он был безусловно выдающейся личностью, но это вовсе не означает, что он во всем и всегда был прав или не имел каких-то слабостей. Но как бы сильно он порой не заблуждался, он всегда оставался честным перед своей совестью.

Андрей Григоренко.

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Популярно в соцсетях

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру