Лимонов: Шпана? Талант? Скандалист? Политикан?

Как антигерой стал героем (книги)

Редкая для русского писателя честь – удостоиться прижизненной биографии, написанной иностранцем и изданной на нескольких языках. 

Как антигерой стал героем (книги)

Вопрос на затравку: кто ее герой? Классик Фазиль Искандер? Одна из Людмил – Петрушевская или Улицкая? Модные Пелевин или Сорокин? Либо последний сколок шестидесятничества и его главный представитель Евгений Евтушенко? Пальцем в небо, читатель! Только что изданная в Америке в переводе с французского книга посвящена Эдуарду Лимонову.

Причем, вышла она в супер-пупер престижном издательстве «Farrar, Straus and Giroux», которое славно тем, что давало путевку в жизнь будущим нобелевским лауреатам, нашего Бродского включая. Иосиф издал в нем все 5 своих английских книг поэзии и прозы и считал издательство родным домом.

Он бы в гробу перевернулся, узнав, что в его «родном доме» издана книга про Лимонова, которого он иначе чем шпаной не называл. Иногда добавлял: «взбесившийся официант», «лимошка», «Смердяков от литературы».

Однако и Лимонов в долгу у Бродского не остался: «бюрократ в поэзии», «поэт-бухгалтер», «сушеная мумия», «непревзойденный торговец собственным талантом». Вплоть до сбывшегося предсказания: «ѕв конце концов, с помощью еврейской интеллектуальной элиты города Нью-Йорка, я уверен, Иосиф Александрович Бродский получит премию имени изобретателя динамита».

Не становясь ни на чью сторону в этом словесном раздрае, отмечу только, что это был конфликт сытого с голодным. Тунеядец, тля, трутень, пария, чацкий, городской сумасшедший в Питере, Бродский стал в изгнании частью всемирного литературного истеблишмента, тогда как Лимонов в него не вписался, остался за его пределами, да и вовсе за бортом американской жизни, застрял в андерграунде, так и остался навсегда “лимошкой”. Человек обочины, на стороне аутсайдеров – сам аутсайдер.

А шпанистость была ему присуща изначально и осталась до сих пор. Недаром книгу о нем написал сам скандально известный у себя на родине Эммануэль Каррер, который специализируется как биограф преимущественно если не на отбросах общества, то на возмутителях спокойствия и анфан терриблях, типа Лимонова. Книга о нем так и называется: «Лимонов: скандальные похождения советского поэта-радикала, который стал подонком в Нью-Йорке, сенсацией во Франции и политическим антигероем в России».

Скажу сходу: для русского читателя в этой книге мало что нового, и сам факт ее появления значит куда больше, чем ее содержимое. Ну, ладно – содержание. Тем более для меня, который множество раз писал о Лимонове и даже в его защиту, когда он сидел в тюрьме. Ну да – милость к падшим призывал. Одна моя статья так и называлась «В защиту немолодого негодяя» - перифраз названия его романа «Молодой негодяй».

И то правда, сейчас бы я защищать его не стал – уж очень не по нутру мне его национал-большевизм, а теперь еще крымнашенский патриотизм. Вот кстати тут и хрестоматийное «патриотизм – последнее прибежище негодяя», коли Лимонов сам себя называет негодяем. Монструозности ему не занимать, хотя литературного таланта у него не отнимешь: хороший поэт и прозаик-пионер, раздвинувший тематические горизонты современной русской литературы.

Вот, к примеру, Дмитрий Быков, отрицательно отзываясь о Довлатове, противопоставляет ему Лимонова, о котором пишет если не с придыханием, то с пиететом. Извлекаю эту инфу из нашей, в соавторстве с Леной Клепиковой, новой книги «Быть Сергеем Довлатовым. Трагедия веселого человека», вослед которой в том же авторском сериале вскоре выйдет «Быть Иосифом Бродским. Апофеоз одиночества», где немало страниц будет посвящено Эдуарду Лимонову, антагонисту главного героя.

В Европе и Америке давно уже вышел из моды жанр агиографии, панегирической биографии, зато взамен расцвел жанр патолографии, который избирает французский биограф русского писателя – Лимонову под стать, в самую пору. Что ж, такова горемычная его судьба – быть подонком среди подонков. Всюду: в Харькове, в Москве, в Нью-Йорке, в Париже, опять в Москве.

Пусть Смердяков от литературы, но Лимонов сам обнаруживает в себе столько монструозного, что уже одно это говорит о его писательской смелости. Он и в самом деле похож на героев Достоевского, необязательно Смердякова, однако в отличие от Бродского, я ставлю это ему в заслугу.

В героях Лимонова – полагаю и в нем самом – гнидства предостаточно, он падок на все, что с гнильцой, с червоточиной, но пусть бросит в него камень тот, кто чист от скверны и сам без греха. Да и не единственный Бродский судия, хоть и претендовал здесь, в Америке, на роль литературного пахана.

В чем я уверен, автобиографическую прозу Лимонова нельзя принимать за чистую монету. Литературный персонаж, пусть даже такой вопиюще исповедальный, как Эдичка, не равен его создателю Эдуарду Лимонову. Вопрос будущим историкам литературы: где кончается Эдичка и начинается Лимонов?

Кто есть Лимонов – автобиограф или самомифолог? Что несомненно: из своей жизни он сотворил житие антисвятого. Как отделить зерна от плевел, правду от вымысла? Ради литературы он готов возвести любую на себя хулу.

Я склонен верить не Эдичке, а Эдуарду Лимонову, когда позднее он стал открещиваться от героя в самой скандальной сцене своего первого романа «Это я – Эдичка»: в изнеможении несчастной любви Эдичка отдается негру в Центральном парке. Лимонов выдает теперь эту сцену за художественный вымысел.

Вот что он пишет в антишемякинском пасквиле «On the Wild Side»: «После выхода моей книги «Это я – Эдичка» многие в мировом русском коммюнити считают меня гомосексуалистом. Однажды мне пришлось дать по морде наглецу, назвавшему меня грязным педерастом. В русском ресторане в Бруклине. Я сам шучу по поводу моего гомосексуализма направо и налево».

Адепт «грязного реализма», скандалист и сквернослов, Лимонов не стал бы отмежевываться ни от какой грязи – он достаточно долго прожил в Америке и Франции, чтобы досконально изучить механику негативного паблисити и эпатажной славы: скандал лучше забвения, подлецу все к лицу, рвотные сцены в его духе.

А главное, Лимонов такой бешеный женолюб – не только в подробно описанной им любви к Елене Щаповой, но и в деперсонализированной похоти к нерожалым бабенкам, - что представить его за голубым делом лично для меня невозможно – даже в качестве сексуальной двухстволки или единичного эксперимента.

Но сюжетно и композиционно – как знак отчаяния любви – эта шокирующая сцена позарез необходима, художественно и эмоционально, как своего рода катарсис. Что же касается ее правдоподобия, здесь все говорит в пользу Лимонова-писателя. Именно: над вымыслом слезами обольюсьѕ

Вот где сходятся Бродский и Лимонов, как параллельные линии за пределами Эвклидова пространства: в горячей точке отвергнутой любви. Поверх внешних различий, на самой глубине, по существу между ними разительное сходство. Я не о вождизме и не о самцовости, которые, если их вывернуть наизнанку, совсем наоборот, от комплекса неполноценности и униженности, но о прямых любовных аналогиях. Оба потерпели сокрушительное поражение в любви и оповестили о том urbi et orbi в стихах и прозе.

Можно и так сказать: любовное унижение сформировало их – одного как поэта, другого как прозаика: раненое ego. Одна и та же механика творческого сублимата: унижение в жизни – выпрямление в литературе. Литература как замещение и реванш. Не знаю, как в жизни, но творчески лучше быть влюбленным, чем любимым. Прошу прощения за этот утилитарный подход, но скольких шедевров мы бы не досчитались, сложись любовь иных художников счастливо. А скольких – гипотетически - лишились!

Может, потому Бродский с Лимоновым и разошлись, что не узнали друг в друге товарища по несчастью? Или у Бродского инстинкт литературного самосохранения в Америке притупился, а у Лимонова-Смердякова продлился дольше, пока он не запродал душу дьяволу политики со своей не только запретной, но и потешной партии во славу, опять-таки скандальную, ее лидера?

Без этого политиканства антигерой Эдуард Лимонов не стал бы героем книги, которую читают сейчас европейцы и американцы. 

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру