Определить одним словом профессию Ильина невозможно, но из всех форм деятельности, которым посвятил время своей жизни Н.Ильин, самым общим будет «пропаганда русского искусства». Следует уточнить, какого и где. Снова – самым общим понятием будет «недооцененного по достоинству». Это первый авангард – Малевич-Кандинский-Лисицкий, который Ник Ильин пропагандировал как за рубежом России, так и внутри страны в то время, когда увидеть-услышать эти имена было не просто. А уж второй авангард – как именуют художников, вошедших в историю «бульдозерной» выставкой, - он продолжает по сей день предавать огласке. Более десятка лет Ник Ильин прослужил в должности Европейского представителя Музея Гуггенхайма. Апофеозом его служения русскому искусству и Музею стала выставка «Россия!», на которой были представлены работы всех новаторов, незаслуженно преданных забвению на родине в пору торжества соцреализма. Выставка вошла в историю Музея тем, что привлекла рекордное число посетителей. Международные аукционные дома в долларах оценили мастерство авангардистов. К счастью, есть те, кого слава успела осенить своим крылом при жизни. И это только часть того, что сделал Н.Ильин.
О нем и его деятельности еще будут написаны книги и диссертации на русском и ряде европейских языков. Наследие Н.Ильина будут изучать исследователи многих стран, на что им понадобится не один век. А пока – его обнимают, с ним фотографируются, к нему прислушиваются и от него отмахиваются. Живой, отзывчивый, теплый, он слишком настоящий для того, чтобы видеть его фигуру в исторической перспективе. Пока – можно оглянуться назад и пробежать по вершкам его семидесяти лет, но даже просто перечислить, что он успел сделать, нет никакой возможности.
Я мечтаю написать его биографию, и если мне повезет, то рассказ начнется в том тумане, где даже сам Ильин не способен различить черты своих предков. Сохранились фото любимой бабушки, которая первой в истории Российской Империи, будучи женщиной и еврейкой, окончила юридический факультет Петербуржского университета. Но дедушки уже нет. В 1925 году бабушка с двумя дочерьми и няней пускается в путешествие, добирается до Парижа, где осядет и вырастит дочерей. А уж в сорок четвертом в кромешном мраке ночи, так как в Париже выключают электричество, опасаясь бомбардировок, появится на свет маленький Ник. Николай Владимирович Ильин – поздний единственный сын русского философа и публициста Владимира Ильина.
Мальчику дали прекрасное образование – он закончил начальную школу в Париже, далее - закрытый пансион в Англии, и Сорбонна - математический факультет. Увы – закончить его не довелось, так как Н.Ильин женился и нужно было кормить семью. Любимый первенец - Михаил сегодня зрелый мужчина и недавно сам стал отцом. Чуть позже родилась дочь, и молодой отец работал и работал. На самых странных должностях. Поселился с семьей в Германии, служил в авиакомпании «Люфтганза», где застали его новые времена России – перестройка и эпоха Горбачева. Уверена, многие помнят выставки «Москва-Париж», «Москва-Берлин», что проходили в Пушкинском. Они приоткрывали пошире окно в Европу. Тогда же Н.Ильин дерзнул собрать первую ретроспективу русского авангарда, которую назвал «Великая утопия». «Люфтганза» перевезла художников и картины, и выставку увидели во Франкфурте-на-Майне, Амстердаме, Нью-Йорке и Москве. За этим последовали персональные выставки героев авангарда — «Татлин», «Малевич», «Кандинский». А за этим – весь мир. Ник Ильин построил мост с двурядным движением: помогал показать российское внутри России и привозил зарубежное искусство в Москву и Питер. Я не перечисляю только потому, что не хватит места ярким именам и фигурам современного художественного процесса. А к этому еще нужно будет прибавить книги и каталоги, инспирированные им, с его предисловием и без. Фильмы и телепрограммы.
Когда ему приходится давать определение тому, что же он делает, Ильин отвечает, что больше всего в жизни его интересует диалог культур и всё, что касается России и прилегающих к ней территорий, причем особенно он выделяет Одессу, о которой тоже потрудился сделать книгу.
- Мои интересы лежат в области изобразительного искусства, музыки. Особенно меня привлекают возможности диалога культур и, как следствие, - культурный обмен, преимущественно в области искусства. Интересно мне и всё, что происходило и происходит в России, - история, текущий момент, перспективы. Я нередко бываю на родине предков - в России, особенно часто в Москве и Санкт-Петербурге - городах, где у меня много друзей, с которыми я с удовольствием говорю по-русски. Правда, большую часть времени приходится проводить в компании незаменимого Notebook’а, когда общение происходит на английском, реже немецком или французском. Так что, владея разговорным русским, читая на языке, отвечать на письма предпочитаю на английском.
Мы познакомились с Н.Ильиным много лет назад, когда он совершил гражданский подвиг как гражданин двух стран: на стенах Центра Помпиду в Париже он обнаружил выставленные для обозрения работы русского художника Павла Филонова(1883-1941), выдающегося представителя авангарда, украденные из Русского Музея, и добился того, что их вернули России.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
21 июня 1977 года Е.Н.Глебова, сестра художника П.Н.Филонова, являющаяся владелицей его творческого наследия, дарит Государственному Русскому музею 300 художественных произведений своего брата, включая рисунки. По устному указанию Министерства культуры РСФСР руководство ГРМ отправляет рисунки Филонова в “закрытый фонд”, к которому не имеют доступа специалисты. В 1983 году во французском журнале “Тетради Национального музея современного искусства Центра имени Ж.Помпиду” публикуется статья, из которой следует, что в этом Музее находятся рисунки, аналогичные тем, которые переданы Глебовой Государственному Русскому музею.
В 1985 году экспертная комиссия ГРМ устанавливает наличие подделок в фондах Музея. Из официальной переписки между ГРМ и Национальным музеем современного искусства Центра имени Ж.Помпиду следует, что французский Музей официально приобрел рисунки в Париже в “Галерее Жоржа Лаврова” за 62.500 французских франков. 5 ноября 1990 года прокурором города Ленинграда возбуждается уголовное дело по факту хищения из фондов Государственного Русского музея и контрабанды рисунков художника П.Н.Филонова. В тот же день дело по его указанию принимается к производству Следственным отделом Управления Комитета государственной безопасности СССР по Ленинградской области. Основанием к возбуждению уголовного дела служат материалы проверки по статье журналиста А.Г.Мосякина “Страсти по Филонову”, опубликованной в журнале “Огонек” за 1990 год, № 15. 16 октября 1997 года уголовное дело прекращается...
Поскольку проблема возвращения незаконно вывезенных культурных ценностей является общей для всех музеев мира, и большинство из них попадало в ситуацию, связанную с хищениями ценностей из их хранилищ, во время переговоров Министерства культуры Российской Федерации с Международным фондом Соломона Гугенхейма, состоявшихся летом 1999 года, эта тема затрагивается в разговоре с Николасом Ильиным, являющимся европейским представителем данного Фонда. Николас Ильин, прекрасно осведомленный о роли и значении произведений мастеров русского авангарда для мировой культуры и знакомый с европейской юридической практикой, привлекает к разрешению данного конфликта адвоката мэтра Бернара Жуано — члена судебной коллегии адвокатов...”
Преступники - они же участники кражи - известны поименно. К ответственности привлечены они не будут и даже не все имена преданы огласке: многих нет в живых и “за давностью лет”.
Напомню, что Павел Филонов - гениальный художник, сын прачки и извозчика, выпускник Академии художеств, родился 8 января 1883 года в Санкт-Петербурге. В 1912-1913 годах выставлялся в Европе. В 1916-м — воевал солдатом на фронте. С1919 по 1933 годы верно и преданно служил пролетарскому искусству. В 1933 году у него начались “трудности”. В полной нищете и безвестности 3 декабря 1941 года умер в блокадном Ленинграде от голода. Власть вымарала его имя не только из истории искусства, но даже из списка художников, погибших в ленинградской блокаде. П.Филонов полулегально выставлен впервые в 1967 году в Академгородке Новосибирска. Легально — впервые в Москве в 1981-м в рамках выставки “Москва-Париж”. Свои бесценные работы художник завещал России. Хранила их его сестра Евдокия Глебова. Она составила единственный каталог, описала и сфотографировала все произведения брата. Работы, не признанные на родине, пользовались невероятным интересом за ее пределами. На Западе шла погоня за русским авангардом. Е.Глебову преследовали “любители Филонова”. В 1977 году Е.Глебова передала работы Филонова в дар Русскому музею: 56 живописных работ и 244 графических листа. Директор РМ Л.Новожилова, бывший первый секретарь Дзержинского райкома партии Ленинграда, своим приказом отменила инвентаризацию работ. По устному распоряжению Минкульта РСФСР графика Филонова была выведена в фонд временного хранения. Неограниченный доступ к наследию Новожилова оставила себе и своему заместителю Губареву. Именно Губарев осуществлял передачу работ сотрудникам Центра Помпиду.
Но виновными для меня являются Советская власть и ее культур-герр-вышибалы, запретившие Филонова. Не лежал бы в запасниках — не украли бы.
- Господин Ильин, как все было на самом деле?
- Это была очень громкая история, когда Центр Помпиду (ЦП) опечатал Филонова. Этому предшествовала большая статья французского искусствоведа Жан-Клода Маркаде. Он написал о Филонове в научном журнале и опубликовал там рисунки. И пару лет спустя покойный дорогой Евгений Ковтун, который в Русском музее (РМ) был одним из ведущих экспертов по авангарду, заметил, что это точная копия того, что хранится у них в музее. Поднялся шум. РМ пытался напрямую разобраться с ЦП, но французы говорили, что они это купили в галерее в Париже совершенно легально. В какой-то момент французы сами начали сомневаться в подлинности своих рисунков. “Русские — жулики, могли ведь и тут обмануть”, — подумали они. И тут начинается очень любопытная история. Когда французы взяли рисунки, послали их диппочтой в Питер, там забрали их из консульства, принесли в музей и сравнили с теми, что хранили в РМ. Стало совершенно ясно, что в ЦП были подлинники, а в РМ — фальшивки. (Единственного и лучшего специалиста по Филонову Евгения Ковтуна, который наверняка бы сорвал акцию, на осмотр рисунков не допустили. Вскоре он покончил жизнь самоубийством. — А.С.). Причем РМ еще долго не признавался, что у них фальшивки. Они все совещались, все какие-то научные советы проводили. Конечно, для РМ это была неприятная история. И после первых попыток вернуть подлинники, о них просто забыли. Хотя, если б я был директором музея и ко мне пришли бы с крадеными работами из моего музея, я бы по меньшей мере забрал работы и вызвал милицию. А потом уж извинялся бы очень перед гостями из Франции. И все.
— На каком этапе вы включаетесь в эту интригу?
— Очень поздно. Все об этом знали в кругах, близких к искусству. Но ничего не происходило. Французы говорили: “Филонов — это наше национальное достояние”. Это просто исключено — вывезти из страны имущество, принадлежащее Музею. И меня в 98-99 годах в Минкульте, с которым у меня много общих дел по разным выставкам и проектам, спросили: “Ник, что делать? Смотри, какие твои соотечественники наглые — даже не отвечают на письма”. Я — русский, но родился в Париже, у меня французский паспорт... Мои знакомые — старые коллекционеры — говорили, что французы прекрасно знали, что они покупают краденые вещи... И они повторили это, где надо... Я, как сотрудник Музея Гугенхейма, не мог сам идти воевать с Центром Помпиду. Я пригласил адвоката. Он однажды выступал уже против России: защищал интересы внука Щукина, который живет во Франции.
— Каковы перспективы внука на то, чтобы заполучить вещи деда?
— Это исключено, на мой взгляд. Тогда надо всю революцию откручивать назад и всем все возвращать... Адвокату я все объяснил. Он сказал, сколько это будет стоить, и просил оплатить вперед. Только после этого он стал заниматься Филоновым. На Западе так принято. Я заплатил из своего кармана, после чего адвокат пошел в Помпиду и всем им объяснил... (Двадцать тысяч долларов ушло из семейного бюджета Ильиных на это мероприятие. — А.С.). Показал документы, которые четко доказывали, что это очень некрасивая история, и просто попросил: “Господа, верните, пожалуйста, картинки. Иначе будем бороться”.
— Почему вам лично это было так важно — бороться?
— Потому что в течение 15 лет никто не мог это сдвинуть с мертвой точки. А я хотел показать, что это можно сделать. Плюс — я был по-настоящему возмущен тем, что Франция и ее национальный музей, знаменитый и большой, сознавая, что они покупают краденое, — сделали это. А это делать НЕЛЬЗЯ.
— Я могу это расценить как вашу попытку вернуть Центру Помпиду их реноме?
— Отчасти да. Я хотел очистить их, так как эта история всегда висела над ними как угроза...
— А до этого не было других позорных фактов в биографии ЦП?
— Я не знаю таких. Это достаточно редкий случай вообще. Сейчас все стали очень осторожными. Когда музей покупает искусство, он десятки раз проверяет, особенно довоенное.
— Сколько работал адвокат?
— Более года. Потому что в промежутке меняли министров культуры Франции. Вернуть любой маленький рисунок из национального собрания Франции — нужен приказ министра культуры. Без этого приказа ничего нельзя изъять из коллекции.
— То есть вы впервые создали прецедент, когда госсистема вынуждена была на ходу рождать новый алгоритм процедуры?
— Да. Как нам объяснил президент ЦП Жан-Жак Аягон, таких случаев просто нет. Что порадовало нас еще больше. И он сказал, что защита доброго имени музея — вещь очень важная. Это длилось год. За это время на должность министра культуры Франции пришла госпожа Катрин Таска, и именно она 24 июля 2000 года подписала приказ, по которому надлежало перечисленные работы изъять из национального регистра искусств Франции, и поручила ЦП их возвратить. Потом решали, где их возвращать. Решили, что передача состоится в посольстве России во Франции. Где это и произошло 27 сентября. Приехал Павел Хорошилов, зам.министра культуры России, был посол, атташе по культуре... Там все открыли, всем показали, сказали торжественные речи, передали картинки... Потом сложили их назад в папочки, положили в мою машину, поехали в аэропорт имени Шарля де Голля, и улетели в Москву Аэрофлотом с ручным багажом. И там уже выпили водки на борту. А в Москве министр культуры Швыдкой уже устроил большую пресс-конференцию по этому поводу.
— Что испытали вы в момент, когда К. Таска подписала документ?
— Мне уже так надоело ждать! И я воспринимал завершение радостно. Испытывал чувство победы.
— Чего над чем?
— Приличия над беспределом. Я однажды уже купил у дилеров рисунки Филонова, украденные в Русском Музее, и вернул их музею. Году в 95-м, когда еще Сидоров был министром.
— У вас есть ощущение, что справедливость восторжествовала?
— Это капля в море, но очень принципиальная капля. Очень неординарный случай. И мы все довольны и счастливы. Любому музею радостно, когда возвращаются краденые вещи.
— Вы боролись за торжество приличий над неприличием. Как вам кажется, может ли этот прецедент усовестить тех людей в России, которые сегодня имеют доступ к фондам?
— Двадцать лет назад, когда это было украдено, были другие меры безопасности. Это не исключает того, что из других музеев не будут красть, тем более, что зарплаты в России низкие.
— Вы думаете, что те, кто НЕ воруют, делают это потому, что у них зарплаты большие?
— Но соблазн какой! Когда зарплата 30 долларов, а за картинку дают 5000 сразу!
— Мы знаем, что кражи продолжаются. Люди, которые этим занимаются, живут все лучше на фоне ветшающего музея.
— Надо с этим бороться. Но это уже не мое дело.
— Но меня интересует именно ваше отношение. Когда они говорят, что воруют, так как у них маленькая зарплата, — ладно. Но вы-то знаете, что в блокадном Ленинграде люди охраняли Эрмитаж, и никто ничего не вынес. Умирали от голода на мешках с пшеницей, охраняя зерно новых выведенных сортов. И знали, что это — достояние. Зарплата в 30 долларов — это не повод, чтобы воровать. Это некое моральное повреждение внутри. И вы вернули работы именно им!
— На сегодня тех, кто возглавлял музей, уже нет. Другие директора, и у меня нет никаких оснований полагать, что они будут так же продолжать воровать.
— Нет ли у вас потребности увидеть воров на скамье подсудимых?
— Нет. Тот человек, который это делал, уже умер.
— Он был не один! Это была цепочка людей.
— Но если правоохранительные органы не способны ловить воров, то что мне тут делать?
—То есть вы удовлетворены?
— В настоящий момент — да, так как я считаю, что это грех, когда один музей у другого ворует. Когда вообще музей держит краденые вещи под своей крышей.
— Могу ли я считать, что ваше представление о грехе — религиозное?
— Сложный вопрос. Я верующий, хожу в церковь, но грех — это из области морали.
— В коммунистической морали нет категории греха. Понятие греха было Лениным отделено от государства вместе с церковью и Богом. Потому грех всегда восходит к категориям религиозной морали.
— Может быть... Мой отец, Владимир Ильин, занимался богословием и философией всю жизнь. В 25 лет был в Киеве приват-доцентом. После революции уехал в Париж через Константинополь, там преподавал и писал книжки. Ненавидел коммунистов, много против них выступал и никогда не вернулся в Россию, хоть его потом и приглашали. Мамина семья была из Петербурга. Так что подсознательно, наверное, да.
- Как вам кажется, ваши российские партнеры гордятся тем, что Филонов возвращен?
-Нет... Чем тут гордиться, когда пол-музея замешано в краже?...
— Тем не менее, я поздравляю вас лично с завершением этой акции. Есть ли у вас в планах следующая?
— Нет. Я не гонюсь за крадеными вещами. Просто представился такой случай помочь. Если бы я знал о другом, я бы подумал. Наверное, есть... Это же много лет процветало.
— И процветает. Пока мы с вами говорим, копиисты заканчивают новую копию... А что вы думаете о возвращении Дюрера?
— Это другая история. Вообще все, что касается реституции, — сложно. Мне, например, звонила дочь генерала вермахта. Он погиб, так как участвовал в заговоре против Гитлера. Русские забрали их имущество. Она требует возврата, потому что он был антифашист, как они. А Вильденштайн? Самый богатый галерист мира. Он сдавал евреев Парижа гестапо. И, согласно договоренности, делил с немцами их имущество. Он сейчас судится с молодым журналистом, который написал об этом.
— Чем вы занимаетесь, кроме этого?
— Мне интересны проекты, связанные с русским изобразительным искусством. Сейчас думаю о том, как использовать Интернет для этого. Сделать базу данных на двух языках — английском и русском. В педагогических целях. Чтобы можно было свободно гулять по интернету, изучать русское искусство или по периодам, или по художникам, по городам... Основы уже заложены. Есть рабочая группа. Это интересный проект, так как отойдите на шаг от Нью-Йорка, куда-нибудь в Огайо, и это уже не просто сложно что-нибудь узнать о русском искусстве, а невозможно. Уже работает проект партнерства музея Гугенхейма с Эрмитажем. У них есть все, кроме ХХ века, а у нас один ХХ век. Поэтому такое партнерство очень выгодно дополняет друг друга. Сейчас уже скучно обмениваться выставками. Мы с Пиотровским решили мыслить темами. Вот, например, “Власть и эстетика”. Это не новая тема. Но когда Эрмитаж с Гугенхеймом сядут вместе, тему удастся раскрыть основательнее. Потому что обмениваться картинками уже сил нет.
— Когда ваши проекты будут реализованы, что изменится в мире?
— Жизнь — это воспитательный процесс. Потому — все для грядущих поколений. Но если для уже живущего поколения мы сможем сделать жизнь чуть интереснее, это блестяще, я считаю. Это все капли в море, но мы убеждены, что то, что делаем, — полезно и приятно. Продвинуть русское искусство чуть ближе к непосвященным — доброе дело.
