Зато сейчас у читателя есть возможность встать на мое место, дабы испытать чувства, какие на днях испытал я, начиная разговор с ливанским архитектором, профессором Григорием Серовым, позвонив ему в город Бейрут, где он, внук живописца, чувствует себя «на сто процентов русским и на сто процентов ливанцем», и дело, видите ли, в том, что...
- ...здесь я восемьдесят два года назад родился, учился, всю жизнь работал, многие мои друзья – ливанцы, мы дружим с первого класса начальной школы. Мне все здесь близко и все нравится...
Полную приключений и драматизма историю про то, как Александр Валентинович Серов, старший сын художника и отец моего собеседника, в 1915 году, в самый разгар Первой мировой войны оставил учебу в Санкт-Петербургском политехническом институте, окончил школу пилотов гидропланов, командовал эскадрильей Славяно-Британского авиакорпуса и в 1919-м эмигрировал в Ливан, - историю эту в деталях пересказывать не буду, чтоб не подумали, будто я отбиваю хлеб у Google вместе с Wikipedia. Лишь добавлю, что в Москве, пока он учился летному делу, потом летал, а еще позже уходил в эмиграцию, оставались его жена Елизавета Федоровна, урожденная Гетенко, и двухлетняя дочь Таня.
- Только спустя четыре года она с моей старшей сестрой сумела добраться до Бейрута, где был отец. Страхов натерпелась на всю оставшуюся жизнь, это вызвало сильнейшее нервное заболевание, от которого полностью избавиться она так и не смогла.
Отец любил маму, страдал из-за ее болезни. По малолетству я не очень понимал, что с ним происходит, но с его кончиной все заботы о матери вплоть до ее последних дней легли на меня, и мне все стало понятно.
- Чужая страна, незнакомый язык, новые обычаи. Обычно к таким переменам люди привыкают долго и трудно...
- Ливан в те годы нуждался в специалистах с техническим образованием, главным образом требовались инженеры, проектировщики, топографы. Таких оказалось немало среди русских эмигрантов. Отец свободно разбирался в гидравлике и топографии, поэтому работу нашел быстро. Война помешала ему стать профессиональным кораблестроителем, но знаний, полученных в институте, хватило, чтобы в начале 1940-х годов ему доверили руководить постройкой двух минных тральщиков для британской флотилии, которая базировалась в Ливане, и двух сторожевых судов для ливанской таможни. Я слышал, что эти суда все еще на ходу, продолжают таможенную службу. В общем, семья наша жила не богато, но и не бедно. И в целом жизнь в стране была нормальная.
- А сейчас она какая?
- Сейчас не очень. Пока страна была под французским мандатом (1923 - 1946 гг. – В.С.), французы много чего хорошего сделали: строили здания, дороги, мосты. Как только Ливан получил независимость, начались религиозные распри, которые привели к гражданской войне. Ливан до сих пор из этого не может выбраться. Одни считают, что жить в таких условиях можно, другие, особенно молодежь, настроены критически, стараются эмигрировать. Эмиграция стала специальностью ливанской.
- Валентин Серов и его супруга Ольга Федоровна, в девичестве Трубникова, произвели на свет шестерых детей. Деда вы помнить не можете, он умер совсем молодым, 46 лет от роду, но отец-то, наверное, вам о нем рассказывал?
- Совсем немного. Говорил, что дед очень много путешествовал, в разных городах писал портреты знаменитых людей. Любил все, что его окружает, ценил общество красивых женщин, на первом месте у него всегда была жизнь интеллектуальная, художественная. Человек не хозяйственный, не домашний, он был в первую очередь художником. Его отношение к бабушке было, мягко скажем, легкое. Я так понял из папиных рассказов.
- О том, как сложилась судьба вашего отца, я знаю. А остальные его братья и сестры?..
- Георгий в 1922 году эмигрировал в Германию, оттуда во Францию, стал известным киноактером, снялся во многих фильмах, умер молодым, в Париже. Ольга, Михаил и Антон остались в советской России. Ольга умерла в 1946 году, успев написать книгу воспоминаний об отце. Михаил скончался в 1938 году, Антон и его жена умерли от голода во время Ленинградской блокады.
Младшая сестра, Наталья, эмигрировала во Францию, сделала карьеру модного фотографа: богатые французские дамы заказывали ей фотографии своих любимых собачек. Наталья приезжала к нам в Ливан, совсем недолго побыла, жизнь в Бейруте ей показалось скучной, как в провинции, и она вернулась в Париж, откуда в конце концов уехала в Россию, где и осталась доживать.
- Ностальгия – вот название болезни, которой страдала ваша тетка...
- Людей, которые в конце жизни рвутся на историческую родину, чтобы там умереть, я могу понять, но сам такого желания не испытывал никогда. Много лет я почти ничего не знал о своей родне в Советском Союзе - эта страна считалась врагом Америки и Европы, а Ливан с ними дружил. Общаться с советскими гражданами было опасно, а кто на это осмеливался, попадал в «черный список». Иногда в Бейрут из Москвы приезжали незнакомые мне люди, они меня находили, пытались со мной заводить беседы, но всегда при них были какие-то сторожа с советской стороны, так что говорить нам было не о чем.
Между прочим, в Москве живет мой кузен Антон Серов, сын Георгия. Антон - священник русской православной церкви, у него два сына, Дмитрий и Илья. По правде говоря, я с ними не схожусь, это совсем другой мир для меня, мой мир – Ливан, я на сто процентов ливанец и на сто процентов русский, и этим горжусь.
- Могли бы гордиться и тем, что вы – внук самого Валентина Серова...
- Скажу вам откровенно: мои коллеги в Ливане об этом узнали совсем недавно и очень быстро все забыли. Раньше я факт родства не то что скрывал, но... не афишировал. В душе, понятное дело, гордился дедом, всегда думал о нем с огромным уважением и восхищением, читал по-русски посвященную ему литературу. Недавно нашел и прочитал книгу американки Элизабет Кридл Валкенир «Valentin Serov: Portraits of Russia’s Silver Age».
Она приводит факты, которые имеют отношение к творчеству Серова, но до тех пор даже в России не были известны. Сожалею, что я не историк, у меня склад ума, можно сказать, архитекторский. Сегодня библиотеки и архивы обнародуют новые сведения о Серове, и моя жена помогает мне их собирать и классифицировать.
- А я как раз намеревался спросить вас о жене.
- Флоранс – дочь моего бывшего профессора, знаменитого архитектора и археолога, его звали Пьер Купель. Я часто бывал у него дома, немножко помогал по проектам. Его хорошенькая дочка, моложе меня на восемь лет, мне понравилась. Потом семья Купель перебралась из Бейрута в Париж, спустя некоторое время Флоранс приехала навестить своих бейрутских друзей, мы встретились, я объяснился ей в любви, спросил, выйдет ли за меня замуж, она сказала, что согласна, будет ждать, когда я за ней приеду, и уехала обратно к родителям.
- Так просто? А до меня слух дошел, будто вы свою невесту украли, примчавшись за ней в Париж на автомобиле...
- Ну, не украл, конечно, мы ведь обо всем договорились. Просто ее отцу не очень было по душе, что дочь выйдет за какого-то русского. При ней он называл меня «твой Попофф». Бывает у некоторых французов такой комплекс, русские для них – грубые мужики. Да, я приехал за ней на своем автомобиле и увез в Бейрут. Но сначала мы в Париже обвенчались. В прошлом году отметили золотую свадьбу. А с тестем-французом и тещей-итальянкой я навсегда сохранил хорошие отношения.
- Разделяю настроение вашей тетки Натальи Серовой, которой после Парижа жизнь в Ливане не показалась. Так ведь и у вас был выбор между Ближним Востоком, с одной стороны, и Европой и даже Америкой – с другой. Вы же почему-то его не сделали...
- Добавьте к этому, что я единственный из нашей семьи не покинул Ливан. Мой старший брат Антон, женившись на гречанке, уехал с ней на Кипр, там же и умер. Нет в живых и моих старших сестер – Татьяны и Елены: первая скончалась во Франции, вторая – в Америке. Ну а я, как только получил диплом архитектора, сразу же стал получать первые заказы, и так продолжалось все годы, пока я работал. Зачем мне было куда-то уезжать?
Бейрут – центр культурной жизни Ближнего Востока, здесь много университетов, театров и концертных залов, и мне, чтобы услышать произведения моих любимых русских композиторов Рахманинова и Римского-Корсакова, никуда ехать не надо; здесь часто проходят творческие фестивали, есть свободная пресса. Ливан много лет считался более привлекательным местом, чем Ливия, Иордания, Египет или Сирия, его называли «маленькой Францией» и даже «Швейцарией Востока».
Думаю, причина во французском языке, который еще остается в обиходе. Я когда-то окончил французский лицей, и сейчас читаю лекции по архитектуре в единственном на весь Бейрут университете, где еще применяют французский язык; также преподаю в двух здешних университетах - Французском и Американском – рисование, архитектуру и градостроительство.
- Вот спасибо, напомнили, что вы прежде всего архитектор. Много ли зданий в Бейруте построено по вашим проектам?
- Мно-о-ого! У меня было свое бюро, я проектировал школы, правительственные здания, официальные учреждения, отели, виллы, шале. Получал заказы даже из Франции. Последние годы свою активность заметно снизил: молодые архитекторы теснят, уходят вперед, они такие... very ambitious.
- Можно подумать, вы в их возрасте таким не были...
- О да, был. Возможно, поэтому мне не удалось остаться только архитектором: я еще преподаю рисование. Ведь я тоже немножко художник. Пишу акварели.
- Из всех художественных техник выбрали акварель? Интересно, что вы в ней нашли?
- Акварель быстро делается. Писать маслом – больше времени отнимает. Это для профессионального художника, а я – любитель. Очень серьезный любитель. Сделал четыре выставки, все представленные на них работы проданы, разошлись по частным коллекциям. Богатые ливанцы, которым знакомо имя Валентина Серова, заказывают мне акварельные копии его работ. И дома у нас висят такие копии. Помните картину «Дети»? На ней изображены Саша, мой будущий отец, и его брат Юра. Это одна из многих, которые я копировал. Писал я и копию «Девочки с персиками». Писал и думал, что взгляд двенадцатилетней Веруши, дочери купца и мецената Саввы Мамонтова, полон куда большего таинства, чем знаменитая, до сих пор не разгаданная улыбка Моны Лизы. Думаю, что мой характер схож с дедовским, мне близка и понятна манера его письма. К сожалению, у меня нет его великого таланта.
- Студенты, которым вы преподаете рисование, знают, что вы внук знаменитого русского живописца Серова?
- Моим студентам это имя ни о чем не говорит. Не уверен, что и другим людям оно знакомо. Время сейчас такое: прочитал человек в газете или услышал по телевизору, что картина Валентина Серова «Портрет Прасковьи Мамонтовой» продана на торгах Sotheby’s в Лондоне за 1 миллион 200 тысяч фунтов стерлингов, а серовский же «Портрет Оскара и Розы Грузенберг» на аукционе FAAM в Америке «ушел» за 4 миллиона 670 тысяч долларов, - ему такой информации бывает достаточно.
- Потомков русских эмигрантов еще можно встретить в Ливане?
- Таких, чьи судьбы схожи с моей, почти не осталось. Разъехались мои сверстники: кто в Америку, кто в Англию, куда-то еще. Начинаю думать, что я последний из могикан. А когда-то русских семей в одном лишь Бейруте насчитывалось около пятисот.
Вместо них можно встретить много русских женщин, которые приехали лет 20-25 назад: это жены ливанцев, учившихся в советских вузах, когда обучение было бесплатным. Часто в таких семьях дети говорят по-русски, женщины посещают православную церковь. Я тоже туда хожу, из любопытства, одно воскресенье в месяц...
- Не ослышался ли я? Бываете в церкви раз в месяц, да и то из любопытства?
- Я человек верующий, но не практикующий, если можно так выразиться. Не атеист, но разделяю принцип Вольтера, который на вопрос: «Какие у вас отношения с Богом?» - ответил: «Мы здороваемся, но не разговариваем». В детстве я был под влиянием религии, даже окончил учебное заведение Ecoles de Freres. Считаю, что напился этого достаточно. Хожу в церковь, чтобы встретиться с знакомыми русскими людьми, послушать церковные песнопения. Литургию очень люблю. Моя жена Флоранс - католичка, она с уважением относится к православию, даже немного заразилась от меня русским языком. Наши дети крещены в православной вере.
А вот мой прадед, русский композитор Александр Николаевич Серов, и прабабушка Валентина Семеновна Серова - первая женщина в России, избравшая профессию композитора, – они уже в те давние времена были атеистами. Отец, когда узнал, что я посещаю католический собор в дни литургии, пошутил: «Смотри, не поменяй религию». Как будто мне было что менять!.. Сам он в церковь не ходил, и мама не ходила.
- Ваши сыновья отцовских чувств к Ливану, похоже, не разделяют, оба живут в Париже. Что ж так?
- Им здесь многое не нравилось. Когда здесь шла гражданская война они пережили очень плохие времена. И здешняя профессиональная жизнь их не устраивала. По-русски они не говорили, во Франции стали настоящими французами. Правда, младший, Олег, недавно заинтересовался русским языком, начал его учить. Он женат, у него растет сын Валентин, названный так в честь прапрадеда.
- Рискованные у него родители! Человек, которому дали имя Валентин Серов, просто обязан стать художником, если хочет поддержать славу предка. Шучу, шучу.
- Я так и понял. Нет уж, пускай внук станет кем захочет – знаменитым футболистом, простым сторожем на парковке автомобилей, доктором или водителем такси. Но пусть это будет его самостоятельный выбор. И потом, что значит сегодня – быть художником, уметь хорошо рисовать? Почти ничего. Хотя некоторые французы, когда узнают, что Олег – правнук Валентина Серова, чуть не в обморок падают. И удивляются, почему он не художник, а инженер. Наш старший сын Сергей - архитектор. Был еще средний, Андрей, рос мальчиком очень одаренным, учился в университете, хотел быть инженером, но случилось несчастье: он в 19 лет погиб.
- Господи, какое горе!.. Всем сердцем вам сочувствую.
- Спасибо. Хоть было это очень давно, рана до сих пор не зажила.
- Правду ли говорят, что вы проживаете в той же квартире, в которой когда-то поселились ваши родители?
- Да, в той самой. Квартира большая, в старом ливанском доме. Дому больше ста лет. Он уже стал как бы heritage house. Я семьдесят лет в нем. Мы с хозяином его сохранили, очень много работ выполнили. Когда-то здесь жили наши родители, и мои братья-сестры, и дети наши в нем выросли. Сейчас только мы вдвоем с женой.
- Мне почему-то казалось, что архитектору приличествует жить в доме, построенном по собственному проекту...
- Нет, не удалось мне построить свой собственный дом. Это очень трудно в Ливане, а для таких иностранцев, как я, даже невозможно.
- Да ну! Какой же вы иностранец, если здесь родились...
- А вот представьте, меня таким считают, по-арабски – эжнаби. Хоть я гораздо больше ливанец, чем иные ливанцы, знаю историю страны гораздо лучше, чем они. Чувствую себя на сто процентов русским - но и на сто процентов ливанцем. Впрочем, кем бы я себя ни чувствовал, мне сейчас очень трудно получить заказ.
Пока был моложе, приходили заказчики, их привлекал мой хороший вкус, немалый опыт. А теперь дети моих бывших клиентов сами становятся архитекторами, и мне дают понять, что для меня работы нет. Важный человек, интеллигентный, образованный – прямо сказал: «У вас не ливанское имя, трудновато вам что-то предложить». Иногда вспоминают об архитекторе Григории Серове, приходят, и у меня появляется заказ на проект небольшого здания или загородной виллы.
- Что-нибудь из оригинальных полотен Валентина Серова досталось вам в наследство?
- Увы, нет. Отец, когда покидал Россию, ничего с собой не имел. Приобрести оригиналы Серова нам не по средствам. Как вы уже, наверное, поняли, я не бизнесмен. И никто из моих предков бизнесменом не был.
- Зато вас, потомка знаменитого художника, должно быть, сегодня в России знают, привечают...
- Не представляю, кто меня туда пригласит, в каком круге я буду принят, будет ли им интересно меня принять, понравится мне там или нет. Возможно, для русских в России я тоже буду эжнаби...
...Или мне так услышалось, а может, и вправду звучала печальная нотка в этих словах Григория Серова. Только я бы на его месте печалиться не стал. Не так уж многим в этой жизни повезет наследовать гены сразу трех поколений талантливых предшественников, как это случилось у него. Обладатель такого наследства имеет право ехать или не ехать в любую страну, выбирать для себя любой круг общения - или вовсе обходиться без оного.
